Струны

Улыбка то и дело растягивала уголки губ против воли Гарри. Причина сидела прямо перед глазами, в кучке других скрипок оркестра. Чёткий профиль хорошо прослеживался из-за крышки рояля, и Гарри солгал бы, если бы сказал, что слышал хотя бы слово преподавателя — его больше волновали слегка розовые щеки Тома и его острые взгляды, брошенные украдкой вправо, туда, где за клавишным чудовищем сидел Поттер. Он не пропустил ни одного из этих взглядов, смотрел, не отрываясь. Пальцы сами играли нужную мелодию, мозг был полностью сосредоточен на созерцании напряжённого Тома, который и вовсе перестал смотреть на него, уперев глаза в ноты. Скрипки звучали хорошо, сливались в один трепещущий звук. Но Том хмурил брови, слишком сильно напрягал кисть, вместо плавных движений дергался и сжимал скрипку все крепче. Конечно, это было заметно лишь тем, кто знает куда смотреть, или же тем, кто провел последние несколько недель наблюдая за ним, чтобы заметить разницу. Том был раздосадован. И зол. К концу пары у него разве что дым из ушей не шёл, бедная Астория отшатнулась от него, когда так наивно решила задать ему вопрос. Ответ ей явно не понравился, а Том, ещё больше злящийся на свою несдержанность, выскочил из зала и затерялся с коридоре. Гарри махнул рукой Абраксасу, обнимавшему Гринграсс за плечи, и тоже исчез из аудитории. Он понятия не имел, где может быть сейчас Том, но проверить тот старый кабинет стоило. Воспоминания о том дождливом дне снова вызвали улыбку, но Гарри стёр её с лица, как только услышал звуки скрипки из-за двери. Он снова был там и снова пытался играть. На этот раз он постучал, нерешительно замерев на пороге. Том обернулся. Гарри стоял, оперевшись плечом о косяк двери и ждал, пока Том примет решение. А Том завис, глядя прямо в глаза цвета свежей зелени, не скрытые очками. Солнечные зайчики бегали по непослушным кудрям Гарри, путаясь и пропадая в них, иногда попадали ему в глаза, из-за чего он смешно щурился. И этот парень, выглядящий как солнце в живом воплощении, поцеловал его и оставил, такого злого и возбужденного. Но как же он был восхищён — это стоило признать. Легко качнув головой в согласии, Том отвернулся. Он чувствовал себя как в паршивом сне, когда руки ощущаются чужими, а вещи, которые ты делал не задумываясь, требуют максимальной концентрации. Он снова провел смычком по струнам. Чисто, звонко. Но так пусто, так бездушно, словно он враз разучился чувствовать. Мягкие шаги раздались за спиной. Они остановились близко, но на достаточном расстоянии, чтобы не чувствовать дискомфорт. — Том. Не вопрос. Но и на утверждение не похоже. Скорее предложение помощи, поддержки, приглашение к разговору. Том не знал, чем ему помочь. — Гарри. Развернуться слегка небрежно, одним слитным движением и снова, черт возьми, снова наткнуться на эти глаза. Он не смеялся, не просил. Он ждал, пока Том решится что-нибудь сказать. — Ты сфальшивил на репризе, — Том видел, как удивление вспыхнуло на дне глаз, как эта искра так и осталась там. Гарри фыркнул, встряхнув головой, — Ты явно не был достаточно внимателен к своей игре. Что тебя так отвлекало? Это было хождение по грани, игра без выигрыша и проигрыша. Они оба знали это и продолжали идти вперёд, влекомые светом чего-то значимого, чему еще рано было давать название и вешать ярлыки. Гарри ярко улыбнулся. Конечно, Том знал, что всю репетицию Гарри смотрел на него, потому что Том глядел в ответ. Но почему то это должно было быть произнесено вслух. И Гарри ответил, прищурив глаза и склонив голову к плечу. — Ты. — Сыграй мне. Он сказал это, едва Гарри успел произнести этот один слог. Поспешно, почти отчаянно.

Experience – Ludovico Einaudi Гарри молча сел за фортепиано, обернулся на Тома. Тот не шевелился, глядя мимо Гарри в окно, сцепив руки за спиной. Раздались первые ноты, Том дернулся, но Гарри уже этого не видел, закрыв глаза и полностью погрузившись в мелодию. Пальцы порхали над клавишами, как будто не касаясь их, звуки звонкими горошинами разносились по комнате. Пружина в груди свернулась, причиняя ужасную боль. Хотелось кричать от безысходности, тихо плакать и бить посуду. Но Том не изменился в лице. Он взял скрипку. Сильный, пронзительный звук сплелся с плачем клавиш. На мгновение Гарри сбился с ритма, бросил взгляд на Тома, яростно игравшего мелодию. Не классика и не виртуозное произведение, музыка трогала что-то под всем налётом масок и тайн, врезалась в самое сердце. Жёстко и остро. Смычок скользил по струнам, и скрипка плакала, пела и дрожала в его руках, высвобождая эмоции, разбивая оковы. Гарри играл все отчаяннее, следуя за Томом, который уже не был в комнате, он ушёл с головой в чувства и звуки. Последняя нота зависла в воздухе и рассыпалась хрустальными осколками. Никто не шевельнулся, замерев с закрытыми глазами. Отголоски набатом били в голове, были гулом в сердце. С обессиленным выдохом Том осел на пол, от чего Гарри едва заметно вздрогнул, но подошёл и опустился рядом. Без слов зажёг две сигареты, протягивая одну Тому, которую он взял без вопросов, даже не посмотрев на Гарри. Он вообще никуда не смотрел, гипнотизируя стену напротив. А Гарри смотрел на него. — Спасибо. Тишина разбилась, а Гарри снова вздрогнул. После стольких минут, что они курили молча, слово казалось таким громким и внезапным. Он почистил горло. — Я ничего не сделал. — Может быть и нет. Но это имеет значение. Наконец Том посмотрел на него как-то глубоко, слегка устало, но решительно. Длинные пальцы обхватили подбородок. — Это все имеет значение. На этот раз Том первый прижался к чужим губам. На этот раз Гарри ответил и остался.