Сквозь время я все еще люблю тебя

Цзян Чену разрывало душу. Казалось бы, сколько лет прошло с тех былых дней. Через сколько он прошел, сколько смертей пережил, сколько раз по ночам мирился с этой душераздерающею болью в груди от потери близких. Он смирился... Ваньинь принял всю ту боль, что таилась в нем. Но кое-что все-таки осталось неизменным. Где-то на дне его сердца трепетал маленький теплый огонек чувств, еле живой и почти неразличимый, он все же жил внутри него. И сколько Цзян Чен не пытался затопить его в сладком и чаруещем вине, он не затухал. Но ведь все давным-давно кончилось. Хотя что могло закончиться, почти так и не начавшись? Всего пара мимолетных встреч, пара робких поцелуев, десяток трепетных касаний под покровом ночи и такие короткие объятия. Затем расстование. Болезненное, настолько, что до сих пор отдается отголосками прошлого во снах. Эта боль, словно от раны, которая давно зажила, но в дождливые и пасмурные дни напоминает о себе. Вот и сейчас лил дождь. Цзян Чен сидел в резной беседке в окружении дивных лотосов, их легкий аромат летал во влажном воздухе, щекотал кончик носа, успокаивал. Но несмотря на всю эту чарующую красоту дождливого дня, мужчина смотрел в пустоту, предаваясь воспоминаниям. – Лань Хуань. Тихо позвал он, будто глава Лань сидит рядом с ним. Словно не было той страшной войны, словно сейчас он на обучении в ордене Гусу Лань. Заново влюбляется, переживает, надеется. Цзян Ваньинь горько улыбнулся. Он тоскует. До дрожи в руках желает вновь прикоснуться к Сиченю. Но былое не вернешь. Они давно друг другу стали чужими. Больше нет этих несмелых мальчишеских взглядов, осталось лишь пустота внутри. Он сделал большой глоток вина прямо из кувшина и тяжело вздохнул. Эта хандра напала на Цзян Чена после приглашение в орден Гусу Лань на свадьбу. Вэй Усянь лично его пригласил. Да, он с братом начали налаживать отношения, медленно и кропотливо. Поэтому Цзян Ваньинь не мог не прибыть на свадьбу. Он обещал. Но в Гусу есть человек, на которого ему больно смотреть до сих пор. Цзян Чен не знает, что чувствует и думает при виде него Лань Сичень, но у него самого просто обрывалось сердце. Он так и не смог смириться с этой болью... *** За пару дней до свадьбы Цзян Ваньинь прибыл в орден Гусу Лань, чтобы хотя бы попытаться подбодрить своего неугомонного братца. Но этого прохвоста в ордене не оказалось. Как и Лань Ванцзи. Эти двое умудрились пойти на ночную охоту перед своей же свадьбой. Хотя умудрился-то Вэй Ин, а Хань-гуанзюнь просто пошел за ним. И вот теперь Цзян Чен, вместо того, чтобы разговаривать с братом, сидит напротив Лань Сиченя и не смеет поднять головы. Его губы сжались в тонкую линию, а брови нахмурились. Все его тело было напряжено. Цзэу-цзюнь был последним человеком, которого он хотел видеть. Между нами была гробовая тишина. Первым ее нарушил Сичень. – Цзян Ваньинь... Тихо выдохнул мужчина и его голос оборвался. Плечи Цзян Чена вздрогнули и он наконец решился поднять тяжелый взгляд светло-серых глаз. В нем играла старая обида. Ведь по инициативе Лань Сиченя они расстались. А именно он клялся Ваньиню в вечной любви, что никогда не оставит, будет оберегать. Цзян Чен доверил ему свое сердце, но Лань Хуань не сдержал обещание и оставил на нем уродливый шрам. Он был первым... – Нам не о чем говорить, Цзэу-цзюнь. – Сказал, как отрезал и поднялся на ноги, так и не притронувшись к пиале с чаем. Больше на Лань Сиченя он не смотрел. Развернулся и твёрдым шагом направился в отведенные ему покои. Да, было невежливо так разговаривать с другим главой, но Цзян Чена переполняли обида и боль, злость на самого себя, что не смог сдержаться. А в той комнате, в которой они пили с Первым Нефритом чай, невыносимо пахло Лань Хуанем. Хотелось окунуться в этот аромат, прижаться щекой к тёплой груди и замереть так надолго. Все эти чувства перемешались между собой и создали огромную бурю в душе. Цзян Чен стиснул зубы, ускорив свой шаг. А память, оказывая медвежью услугу, подкидывала воспоминания. Вот он проходит мимо небольшого пруда с мостиком. На нем они впервые поговорили по душам. Тогда оба юнца даже не подозревали, что между ними начало зарождаться это теплое и хрупкое чувство. А вот дерево магнолии. Под этими нежными лепестакими цветов у Цзян Чена украли первый поцелуй. Он тогда залился краской, спрятавшись от Сиченя за ствол дерева. Сейчас же мужчина раздраженно цокнул на эти чертовы воспоминания, из-за которых ныло в груди. Но слез уже не было, он давно все выплакал, казалось бы, обиду тоже, но при виде Лань Сиченя она появлялась вновь, обжигая, давая сильную пощечину. Он громко хлопнул дверью в свои покои и какое-то время метался по комнате, наматывая круги в надежде успокоиться. После двенадцатого круга он остановился у кровати, нервно прокручивая Цзыдянь на пальце. Послышался глухой стук в дверь. Брови мужчины нахмурились, он какое-то время прожигал тяжелым взглядом дверь. – Войдите. – Произнёс с нотками раздражения. Дверь тихонько приоткрылась и на пороге оказался Лань Сичень. Сердце же Цзян Чена куда-то ухнуло. Мужчина тяжело опустился на кровать, не в силах больше держать спину прямой. Лань Хуань же подошел ближе и опустился перед ним на колени, одеяния белоснежным пологом укрыли пол. Цзян Ваньинь ошарашенным взглядом уставился на Ланя. – Что ты творишь?! Умом тронулся?! А ну поднемись немедленно! – Вскипел мужчина, грозно смотря на этого невозможного Первого Нефрита. – Нет, Ваньинь, прошу, выслушай меня. Позволь мне поговорить с тобой. – Лань Сичень так отчаянно вцепился в его ханьфу, что ткань не выдержав напора затрещела, но вовремя опомнившись, он чуть ослабил хватку. – О чем, Лань Хуань? – Вздохнув, устало спросил Цзян Чен. Он старался не смотреть на мужчину. – Разве мы тогда не все выяснили? Под тогда Ваньинь подразумевал о их случайной встрече в военном лагере. Встреча превратилась в бурную ночь, а на утро Лань Сичень ушел, когда Цзян Чен еще спал и словно ничего и не было. Они стали друг для друга никем. Так решил Цзян Чен. Лань его в этом молчаливо поддержал. – Я... Я так виноват перед тобой... Прости меня. Прости мне мое малодушие. – Губы Лань Сиченя задрожали, как лепестки цветов персика на ветру. – Я понимаю, что не достоин твоего прощения, но я все же прошу. Ваньинь, умоляю, посмотри на меня. Цзян Чен и правда посмотрел в ореховые глаза напротив. Ресницы дрогнули, перед Лань Сиченем он чувствовал себя обезоруженным. Эти красивые глаза заглядывали прямо в самую душу, читали его насквозь. Лань Сичень протянул руку и почти невесомо положил ее на грудь Цзян Чена. За слоями тканей прятались рваные шрамы. Ваньинь не отпрянул, Сичень их уже касался тогда. Он запомнил каждый рубец на бледной коже, ему не надо было смотреть, он знал. В глазах так и читалась вина, словно Лань Сичень сам нанес эти раны. – Ваньинь, я поступил глупо, до сих пор жалею об этом и что выбрал не свои чувства к тебе. – Шепчет еле слышно, но Цзян Чен слышит. – О чем ты? – Он в непонимание смотрит на мужчину. – Я... Ответить Лань Хуань не успел, в комнату ворвался ураган в лице Вэй Ина. Цзян Чен только и успел подхватить под локти оторопелого Ланя, но тот и сам уже подскочил. Но поза все равно осталась неоднозначной. Со стороны казалось, что они обнимаются. Цзян Ваньинь раздраженно фыркнул, уперевшись взглядом в черное бедствие. – Цзян Чен! – Радости в голосе как всегда было море. – Ой, глава Лань. – Это был произнесено более тихим голосом в знак уважения второго. От глаз Вэй Ина не укрылась интимность момента. Он удивленно хлопал ресницами. Недовольно цокнув, Цзян Ваньинь мягко оттолкнул от себя Сиченя, тот послушно сделал шаг назад. – Вэй Усянь, тебя стучаться не учили? В оброзцовом ордене живешь, а так ничему и не научился. – Мужчина закатила глаза, скрестив руки на груди. – Спасибо Цзэу-цзуню за столь радушный прием. – Цзян Чен вежливо поклонился. – Вам спасибо, что удостоили нас своим визитом. – Сичень быстро поменялся в лице и натянул вежливую улыбку, кивнув в приветственном жесте Вэй Ину, удалился из чужих покоев. Вэй Усянь отошёл с прохода и подскочил к Цзян Чену, обняв того за плечи. Это он уже вновь мог делать, с позволения Цзян Ваньиня, конечно. – Чен-Чен, что это было? – А что было? – Мужчина вздернул бровь, покосившись на брата. – Ну вот это вот... Ну вот только что. – Вэй Ин впервые не мог подобрать нужных слов. – Это был глава ордена Лань. – Хмыкнул Цзян Чен, увиливая от ответа и переводя тему. – Волнуешься перед предстоящим торжеством? Лицо Вэй Усяня тут же поменялось на немного взволнованное, не с широкой как обычно улыбкой, а с едва заметной. – Немного, со-о-овсем чуть-чуть. – Да-да, охотно верю. – Эй, А-Чен. – Вэй Ин шутливо пихнул своего шиди в бок, а затем глубоко вдохнул и выдохнул. – Выпьем для храбрости? – Выпьем. – Цзян Чен решительно кивнул, после тяжелого пусть и не совсем разговора с Лань Сиченем, ему нужно было забыться. *** На следующий день Вэй Ин был, как огурчик. Что нельзя было сказать о Цзян Чене. Возраст дает о себе знать. Тихо ворчал про себя мужчина, поглядывая на везунчика Вэй Усяна с новым молодым телом. Цзян Ваньинь сегодня почти следовал по пятам своего брата. Ему до торжества нельзя было видеться с Лань Ванцзи, да и готовиться Вэй Ину надо. В этом ему и помогал Цзян Чен. Он как его единственный родственник был рядом с ним немой поддержкой. Этот день был сегодня очень важен для брата и поэтому Ваньинь прикладывал все силы, чтобы ничего не смогло омрачнить этот счастливый день. Шицзе бы сейчас просто сияла. Он это уж точно знает. Она была бы так счастлива за Вэй Усяня, за несколько часов до свадьбы приготовила бы суп из корней лотосов, чтобы порадовать его. Цзян Чен печально улыбнулся, воспоминания о Цзян Яньли всегда сопровождались этой улыбкой. – Цзян Чен, о чем задумался? – ворвался в его мысли голос Вэй Ина. – Да ни о чем, сиди смирно. Цзян Чен продолжил расчесывать волосы Вэй Усяня, а после принялся делать аккуратную, но изящную прическу. На голове брата больше не было растрепанного хвоста, верхняя часть волос была собрана в пучок, перевязанная шелковой красной лентой. Остальная часть волос покрывала с пину и плечи. – А-Сянь, шицзе была бы счастлива. – Тихо шепнул Цзян Чен и достал из рукава своего ханьфу тонкой работы заколку, на конце которой были три бутона лотоса. Он осторожно вдел заколку в волосы. Вэй Ин же замер, не веря своим ушам и чувствуя, как заслезились глаза. Сейчас Цзян Чен сделал последний шаг к их примирению. – Ну что ты сопли развел? – смущенно буркнул Ваньинь, направившись к выходу из покоев. – Давай поспешим, скоро все начнется. Как только Цзян Чен вышел из покоев на него налетели. Он осторожно обхватил влетевшего в него за плечи. – Цзинь Лин, вот что ты носишься! – Дядя! – несмотря на строгий тон Цзян Чена, Цзинь Лин улыбался. – Да ладно тебе, Чен-Чен, он же еще ребенок. – Вэй Ин поровнялся с ними, тоже улыбаясь. – Я не ребенок! – Насупился Цзинь Лин, дуя щеки. И правда как дитё малое. Цзян Чен не сдержал тихий смешок, больше похожий на фырканье. Протянул руку и погладил племянника по голове, тот сразу присмирел, ластясь под ладонь. От Ваньиня такая ласка была редкостью, поэтому Цзинь Лин наслаждался каждой крохой такого проявления любви дяди. – А-Лин, я тоже хочу тебя погладить! – Законючил Вэй Ин, протягивая к мальчишке руки. Тот спрятался за Цзян Ченом и уже из-за его широкой спины строил Вэй Усяню гримасы, второй начал строить их в ответ. – Да хватит вам. – Мужчина закатил глаза. – Мы сейчас опоздаем. И взяв двоих под локти, словно это были два нашкодивших ребенка, повёл в главный зал, где и будет происходить торжество. *** Все напились просто в стельку. Хотя казалось, что здесь удивительного? Свадьба же Вэй Ина. Но проблема в том, что она-то проходила в Гусу и у бедного старика Лань Циженя уже дергался глаз, а пиала с зеленым чаем в руке подрагивала. Цзян Чену остовалось только посочувствовать учителю Ланю и выпить свою пиалу с вином. По правую руку от него было шумно. Цзинь Лин о чем-то разгоряченно спорил с учеником ордена Лань, тот тишиной не отличался и размахивал руками похлеще племянника. Их пытался усмирить еще один Лань с серыми добрыми глазами. Кажется их звали Лань Цзыньи и Лань Сычжуй. Про них как-то рассказывал А-Лин. По левую же руку было тихо. Там сидел Лань Сичень. Цзян Чен виском чувствовал, как его прожигают взглядом, а он все не решался посмотреть в его сторону. Уж лучше бы Лань Хуань, как и его брат сейчас, находясь рядом с Вэй Ином, пил. Конечно, Второй Нефрит чуть буянил, связывая налобный лентой Вэй Усяню руки или кормил его из своих рук, но не прижигал так настойчиво никого взглядом. Цзян Чен раздраженно прищурился и все же посмотрел в пронизывающие его ореховые глаза напротив. – Цзэу-цзюнь. – Вежливо процедил Цзян Ваньинь и в почтительном кивке склонил голову. Лицо же Сиченя озарила какая-то непонятная тоска, но он, как и положено главе ордена, вежливо поприветствовал в ответ. – Саньду Шэншоу. – И помолчав минуту, неуверенно спросил: – Можем ли мы прогуляться до беседки и поговорить? Цзян Чен долго молчал, не решаясь соглашаться. Не хотелось ему бередить рану на сердце. Но еще он помнил, что тогда в его покоях, Лань Сичень хотел ему что-то сказать и судя по взгляду – что-то очень важное. Мужчина все же кивнул и поднялся со своего места. Дождался Сиченя, и они вместе вышли из шумного зала на свежий воздух. Сейчас на улице никого не было. И со стороны казалось, что Гусу словно вымирло. Но Цзян Чену даже нравилась эта умиротворенность. В такой приятной тишине они и дошли до беседки, которая стояла в отдалении от всех других строений. Присели за низкий стол друг напротив друга. И продолжили молчать. Цзян Ваньинь не торопил Сиченя, позволяя ему собраться с мыслями. Да и сам набирался смелости. Наконец, спустя продолжительное количество времени, Лань Сичень заговорил: – Ваньинь, прости меня. Цзян Чен прервал его начавшуюся исповедь взмахом руки: – Ты уже просил прощения. Что еще ты мне хотел сказать? – Я хотел сказать... – Сичень замялся в нерешительности. – Ваньинь, я тебя любил и люблю до сих пор. – Еле слышно зашептал мужчина. Цзян Чен прерывисто выдохнул, с замиранием сердца слушая, руки сжались в кулаки. Он в неверии посмотрел на мужчину, не позволяя себе дать надежду. – Я жалею, что тогда сделал выбор не в пользу нашей любви и послушался ныне покойного Цзян Фэнмяня. Я понимаю, это не оправдывает моих поступков, но я хотел для тебя всего самого лчшего. – Не поднимая головы, быстро заговорил Лань Сичень. – Лучше бы ты возненавидел меня, а не своего отца. Думал, что потяну, смогу выдержать и быть без тебя. Но у меня не получилось... Я не смог вынести твоего молчания, твоего холода в глазах, я не смог без тебя. Лань Сичень тяжело поставил локти на стол, пряча лицо в ладонях, на столешницу упала прозрачная капля слезы. Плечи же Цзян Чена дрогнули, он понял о чем говорил ему Лань. После разрыва их отношений к нему с такими же словами подошел Лань Цижень. Но тогда Ваньинь был как в тумане, почти не слушал старика и лишь как заведенный кивал на его слова. Цзян Чен и не заметил, как потянулась его рука и пальцы мягко обхватили чужое запястье. – Дурак ты, Лань Хуань. – грустно проговорил он. – И я дурак. Лань Сичень поднял голову, его влажные от слез глаза смотрели прямо на Цзян Чена. – Можно я подойду? – тихо, почти со страхом спросил мужчина. Цзян Чен еле держал спину прямой. Он не мог поверить в услышенное. Но сердце, так долго тосковавшее по Лань Сиченю требововало одного. И он решил довериться, несмотря на страх, сделал глубокий вдох и склонил голову в разрешение: – Можно. – было ему ответом. Сичень подскочил со своего места и с невероятной быстротой оказался возле Цзян Ваньиня. Он с волнением и трепетом протянул к нему руки, осторожно обнимая, словно в руках у него был хрупкий фарфор, а не крепкий мужчина. Лань Сичень боялся. Великий заклинатель, которому и горы были подвласны и целый орден, боялся, что его оттолкнут. Но вот, спустя долгие минуты его обняли в ответ. Несмелые руки сжались на его спине, а чужой нос уткнулся ему в шею. Он почувствовал влагу. – Ваньинь. - Прерывисто выдохнул Лань. – Дурак, Сичень, дурак! – Цзян Чен глухо провыл в чужую шею. Его переполняли чувства, за столько лет они не выветрились, а мерно тлели где-то в уголках души. – Знаю, прости меня. – Лань Сичень шепчет возле уха, прижимаясь теснее к себе, успокаивающе гладя по голове. Цзян Чен же рыдал навзрыд, как маленький ребенок, позволяя себе такую небольшую слабость перед Лань Хуанем. – Прости-и меня, А-Хуань. – всхлипнул мужчина, вцепившись мертвой хваткой в белое ханьфу. – Это ты меня прости, А-Чен. Я люблю тебя, очень люблю. – Лань Сичень быстро смахнул с глаз слезы, прижимая к себе свое сокровище. – И я тебя до сих пор дурака люблю. – Чуть успокоившсь проговорил Цзян Ваньинь, прижимаясь к тёплой груди Сиченя. Сколько они так просидели было известно лишь одному ветру и беседке. Оба не желали отстраняться друг от друга, словно пытались через объятия восстановить все пропущенные ими годы. Затем пошли робкие, несмелые поцелуи в щеку и в висок. А вскоре налобная лента Лань Сиченя оплела запястье Цзян Ваньиня. Лань поднес руку мужчины к своим губам, трепетно целуя. Цзян Чен же заалел, но руку не забрал, лишь нежно косулся кончиками пальцев чужой щеки. Они наслаждались друг другом, запоминали каждую минуту. Чужие люди вновь стали родными.