Кто же?..

~***~ Они дети. Заблудившиеся дети, прячущиеся под маской взрослых. Как и все здесь. В этом странном месте, прозванным "Домом". Эти дети могли вытворять что угодно: избегать происходящее, принимать в нём непосредственное участие или делать вид, что принимать. Могли не верить, смеяться над этим, саркастично изгибая брови и губы, рыдать, заламывая руки, смеяться над тем, что не смешно и убиваться по несуществующему горю. Но они все были здесь. Они все повязаны этим местом по рукам и ногам. И сбежать невозможно. Дом пророс в них своими стеблями, и теперь сбежать - оторвать часть себя. Симбиоз. Зависимость. Перефразируя выражение: "Можно вывезти человека из Дома, но Дом из него не вывезти". А потом приходит осознание. Осознание того, что ты влип, и очень крепко. Буквально навсегда. На вечность. И совершенно случайно: ты ведь сам не хотел, ты ведь сам смеялся и ассоциировал Прыгунов с кенгуру. Это ведь ты закатывал глаза на речи Табаки. А теперь ты хватаешься пальцами за сигарету, как утопающий за соломинку, и пытаешься утопить чувство неотвратимого в своей груди в удушливом дыму. По крайней мере, так делал Курильщик. Он опять был в учительском туалете. Окна в нём выходили на двор, на тёмное ночное небо. И Курильщик терпеливо пересчитывал все звёзды ещё раз и ещё раз, сминая в пальцах сигарету и не замечая пепла, сыплющегося прямо на колени. Не желая этого замечать. Мысли полностью захватили его, не давая сосредоточиться на реальности, вынырнуть из этого омута. - Вот я и влип... - произнёс он в никуда. Сегодня он, уставший от бесконечных словесных загадок Сфинкса (всё по канону - мудрое кошачье мучает бедного путника), оглохший от Шакальих воплей, и получивший от Лорда за "испачканную" подушку, попытался представить себя вне дома. В "спокойствии". В "счастье и благополучии". И у него не получилось. Сначала он просто не мог вообразить себе это. Потом смог. И ужаснулся. Потому что понял, что теперь он навсегда здесь. Не физически, не телом - день выпуска всё равно настигнет всех. А на подсознании, на том неощутимом уровне, о котором не задумываешься, потому, что он въелся тебе в голову до такой степени, что для тебя это как дышать. Во всех смыслах. Как есть и спать, как думать, как любить и как чувствовать что-либо - теперь это всё будет уже не только Курильщика. Теперь все его проявления это немножко Дом. Не всегда явно. Иногда тихо, шепчуще, с лёгким отпечатком, или подкрадывающейся полутенью. Но его присутствие всегда будет ощутимо. Здесь, в Доме, оно почти не чувствуется, почти забывается. Но в Наружности, как только он покинет это место... - ... Оно проявится, словно фотография... - опять выдохнул в пустоту Курильщик обрывок своих мыслей, только сейчас понимая, до чего странно это выглядит со стороны - одинокий колясник, бывший фазан, смотрит в Наружное небо и выдаёт многозначительные изречения. Захотелось глупо хихикнуть. Внезапно он что-то ощутил не то затылком, не то "шестым чувством ". Его фраза не осталась витать в воздухе, как прошлая, произнесённая вслух. Она была поглощена кем-то. Кем-то, кто пребывал в том же туалете, что и Курильщик. Обернувшись, он увидел Чёрного. Точно так же смотрящего в окно и наблюдающего за звёздами. И немного - за Курильщиком. Видимо, тот пришёл сюда недавно. Но, как подумал колясник, про фотографии он расслышал. - Я... - начал он, почему-то оправдываясь. - Можешь не говорить ничего - сказал Чёрный, как всегда уверенно - Я знаю, о чём ты думал. Курильщик не удивился. Он уже почти ничему не удивлялся. По крайней мере, старался. - Я тоже над этим размышлял. И в моей голове складывалась почти такая же фраза, как ты произнёс. - Говорил Чёрный серьёзно, но оба они чувствовали, что попытки облечения этих ощущений в слова выглядят жалко. Однако, Чёрный продолжил. - И я много думал над тем, что буду делать, когда окажусь в Наружности. Но у меня не вышло. Они были правы, для меня Наружность - такое же абстрактное и глупое понятие, как и для них. И тогда я подумал... Дверь в туалет с грохотом отворилась, в щель просунулась чья-то любопытная голова. И Курильщик, и Чёрный замерли. Голова мазнула бритвенно острым взглядом по ним обоим, и, поняв для себя что-то, с оглушительным хрустом захлопнула дверь. По своей "традиции" Курильщик должен был начать судорожно выяснять, кто же это был. Но мольбы Чёрного были услышаны, и тот молчал, не сдвинувшись с места, опустив голову и всё так же жестоко сминая в пальцах ни в чём не повинный окурок. Нить разговора была потеряна, а тонкая атмосфера понимания разрушилась. Но Чёрный сделал попытку всё исправить. - ... И тогда я подумал, что главное не где я буду находится, а с кем. - закончил он, и Курильщик до мурашек ощутил эту жирную чёрную точку, поставленную в их странном разговоре. Теперь дверью хрустнул уже Чёрный. Курильщик остался один. Думать над сказанным не хотелось. Хотелось всё забыть. Мальчишке хотелось завыть от тяжкой необходимости раскладывать этот разговор по полочкам бессонными ночами, и он судорожно выцарапнул из пачки ещё одну сигарету. ~***~ Насколько бы Курильщик не хотел забыть тот разговор, не получалось. Казалось бы, зачем забывать? Но ему было мучительно тяжело думать об этом, вспоминать голос Чёрного, и то, как он так же упорно старался не смотреть в глаза своему странному собеседнику. Курильщик уткнулся лицом в ладони. Очень, очень странно всё это было для него, очень неясно, и словно бы в мутной воде. Словно бы он пытается прорваться сквозь пелену своих противоречивых чувств, закричать или заплакать, или пойти твёрдым шагом и решить проблему, поговорить наконец, но из груди вырывается жалкий писк отчаяния. Он не понимал, что думает о Чёрном. Никаких признаков явной симпатии не наблюдалось, но одногруппник оставлял в душе глубоких след, не дающий себя забыть. Не просто не дающий, а буквально запрещающий. Курильщик поднял голову и обнаружил перед собой лицо Табаки. Тот был так радостен неожиданным приступом отчаяния Курильщика, что явно сочинил на эту тему несколько строф. Острого содержания. Может быть, даже с рифмой. - Душа моя! - визгливо начал он, подпрыгивая от воодушевления, и не замечая убийственного взгляда Лорда, чей покой грозил быть нарушенным. Курильщик застонал от безысходности положения, и предпочёл вид своих коленей раскрасневшемуся Табаки. Кого он обманывает? Сердце его давно билось чаще при виде того, о ком он думает вот уже несколько дней... ~***~ Так прошли несколько дней. Курильщик и Чёрный не общались больше, кроме того раза в туалете. Чтож, они и не обещались друг другу в вечной дружбе и не изъяснялись в любви, так что не были обязаны разговаривать. Уже несколько страниц в блокноте Курильщика были исчёрканы владельцем до невозможности, превратившись в зеркало душевного состояния. Уже несколько дней Чёрный не появлялся в комнате, отчего его кровать, и без того выглядящая инородным предметом, стала больным пятном и мозолила глаза. Потом Чёрный явился. В нетрезвом виде. Нетрезво грохнул дверью, собрал по пути несколько полок и очень нетрезво ушёл блевать в туалет, где и заснул. Курильщик закрыл лицо подушкой, но хруст и дребезг флакончиков и скляночек, падающих где-то в уборной, достигли его ушей. Стало больно. И очень обидно. Потом забрали Лорда. Виноват был Чёрный. Курильщик не был уверен в правильности его поступка, и предпочёл бы уехать вместе с состайниками в Могильник (приобщиться к паломничеству), но в момент, когда он выезжал из комнаты поздней ночью, его коляску кто-то схватил сзади, и сидящий в ней решил, что мудрее будет промолчать. Захлопнулась дверь. Они остались одни. Потом - несколько ужасных для Курильщика часов, когда они сидели на общей центральной кровати, по разным углам. Ещё один испорченный лист блокнота. Ещё десяток сигарет. Ещё тысяча невысказанных слов. А потом в Курильщике что-то ломается. Он измучен собой и своими чувствами, не имеющими оснований быть взаимными, его пытает неуверенность в каждом шаге и бьют удары крови, стучащие в голове, когда Чёрный на него смотрит. Он не может больше так жить. И надо что-то делать. Бывший фазан судорожно перебирает длинными пальцами карандаш, тоже измученный и загрызенный до невозможности. Потом, против своей воли, судорожно вздыхает. Очень глупо и по-детски. ~***~ - Ты влюблён, Курильщик. - Чёрный констатирует это как факт, как очевидный и всем давно известный факт. Тот в ответ молчит, и молчание его поистине гробовое. От глаз Чёрного не укрылась тонкая мокрая дорожка на щеке Курильщика, которую тот безуспешно пытался скрыть рукой. Глаза его, влажные и отчаянные, в полумраке спальни сверкали ярко и маняще. Курильщику стало не по себе. Мальчишка закрыл своё лицо обеими ладонями, тут же промокшими от слёз. - Хватит... Не мучай меня, не надо! - истерично, с надломом просит он. Чёрный перехватывает его запястья, без особого усилия отнимает их от блестящих глаз и порозовевших щёк и прижимает тонкие пальцы к губам. Курильщик вздрагивает, волосы падают ему на лицо. - Ты просто не представляешь, какой ты. Какой ты... - тихо начинает Чёрный, но Курильщик, видимо, сходящий с ума, его прерывает, рвано и нервно: - А вот спорим, что завтра я проснусь, и окажется, что это сон! Что ты - сон, и никого нет, кроме этих психов, на которых я пытаюсь походить! Они... Чёрный мягко накрывает его губы своими, осторожно заставляя Курильщика замолчать. Он целует его губы, щёки, лоб, глаза, опущенные вниз и прикрытые длинными ресницами. Касается следов слёз. На его памяти Курильщик в первый раз такой - хрупкий и острый, словно разбитое стекло, горько уязвимый. Он всегда был раскрыт, душа нараспашку, того и гляди - выпадет на собеседника и задушит своей искренностью. Но эта открытость не делала из него наивную жертву. Чёрного, например эта честность притягивала. Оба молчат. Аккуратно, словно кости Курильщика были ломкими до невозможности, Чёрный притягивает его к себе, целует глубже и сильнее. Тонкие пальцы буквально впиваются в плечи Чёрному, будто пытаясь удержать. - Я не собираюсь убегать от тебя... - Только попробуй, тебе не поздоровится! В комнате давно стемнело, и потух огненный закат за окном. Окна тонко вычерчены лунным светом, таким ярким, но таким мягким, что на ум приходят стихи. Немного давит на уши тишина, такая, которая остаётся в густонаселённом пространстве, если убрать внезапно всех людей. По комнате разбросаны вещи. Они карабкаются друг на друга, и скоро уж все стены и пол зарастут ими, скрывая светлую штукатурку и тёмный линолеум. Вся стая в Могильнике. Почти вся. Двое лежат на кровати, уткнувшись друг в друга. Их не тяготят ни молчание, ни тишина. Луна освещает их фигуры, успокаивающе и убаюкивающе. Один из них совершил глупость. Но ни за что бы этого не признал, ведь он - не они. Другой осознал ошибку первого. И полюбил ещё больше. Сам не зная, за что. Но, наверное, за его глупость. - Тебе не следовало сдавать Лорда Паукам... - протягивает Курильщик, и его рот сразу оказывается закрыт очередным поцелуем. - Дурачок... - шепчет он, освобождаясь от объятий Чёрного и поудобнее перехватывая его руку - Это я-то дурачок? - по-доброму усмехается Чёрный - Кое-кому тут социализироваться надо, а он остался с белой вороной Дома, один, ночью, и вытворяет тут... Теперь уже заставляют замолчать его. Они дети. Заблудившиеся дети, прячущиеся под маской взрослых. Как и все здесь. В этом странном месте, прозванным "Домом". Эти дети могли вытворять что угодно: избегать происходящее, принимать в нём непосредственное участие или делать вид, что принимать. Могли не верить, смеяться над этим, саркастично изгибая брови и губы, рыдать, заламывая руки, смеяться над тем, что не смешно и убиваться по несуществующему горю. Но они все были здесь. the end.