колыбельная наших подъездов

Время шло, нет, точнее оно всё ещё растягивалось на невероятно огромную длину, изнемогало и оставалось сухостью в горле. Хан изменил позицию пальцев раз двести, но хлестания и удары снаружи вообще не думали о прекращении. Он полагал, что висит уже около получаса, но обломается и он сам. Прошло от силы минут пять после того, как он превратил пристройку в виселицу. Что-то снова вбилось в стену, и тряхнуло ослабленного Джисона посильнее, от чего одна из рук стала соскальзывать с невероятной скоростью. В голове каша раскручивалась, в глазах мутнело и блондин, не стесняясь, каждую минуту матерился, справляясь с морозом хотя бы так. Мышцы до собравшихся около глаз слез болели, пальцы летали в рассыпную и уже правда казалось, что помещение под свешенными ногами - целая пропасть, из которой выбраться будет невозможно. Снаружи в стену всё ещё что-то неоднократно ударялось, и чем сильнее, тем пальцы больше соскальзывали с балок. Хан решил падать и принимать любой исход событий таким, какой он есть, ведь кто знает, сколько это продолжаться будет. Сколько будут драться эти жаждующие крови монстры и сколько уже там валяются без сознания, а то и умершими. Руки отпустили перекладину, полет был коротким и с не очень мягкой посадкой, но какое расслабление пошло в руки. Что-то под Джисоном громко треснуло, но тот был уверен, что среди гула и ударов кулаками никто не услышал, что какой-то отважный парень решил грохнуться задницей не пойми куда. Стояла одна цель - дождаться, когда эта разбойня закончится и все пойдут по домам, чтобы светловолосый аккуратно открыл дверь и вылетел пулей. Руки поджали рюкзак из зубов к телу ближе, и огромный выдох паром рассеялся по кругу. Наконец-то. - Мразота! - Та самая дверь, что вела в пристройку, внезапно распахивается и Джисона не по-детски клинит - какие-то бандиты прямо сейчас дерутся перед его носом. Кулаки размашисто бьют одного, а второй в свою очередь, защищается руками. Второй был хлюпенький, небольшого роста и совсем не представлял из себя что-то, а вот первый, который умело бил в больные точки - совсем другой. Высокий, темноволосый и удивительно плотный телосложением. Его мышечная масса чувствовалась сквозь потертую олимпийку, сквозь спортивные штаны, что уже говорить о кулаках, которые были похожи на что-то страшное. Джисон, хоть и не двигался, но понимал, что это тот мужчина, который рычал на Хвана. Бежать было некуда, но тело само парализовало и наверное, находилось в надежде, что сквозь напряжение и некоторое количество ударов его не заметят. Ну, практически. В ход шли и ноги, и руки, и всё, чем можно было ударить и поставить на место шавку в виде подсоса Хенджина, и вот тут действительно хотелось вскрикнуть: "Мочи его! Мочи этого сопляка!", но Сон понимал, что в ту же секунду и из него сделают фаршированный перец. Они дрались, стояв боком к обдрогшему Хану, и поэтому особо ничего не замечали, но стоило им в порыве злости и гнева развернуться на 90°, как тот самый темноволосый Граф мелькнул взглядом на сидящего посреди кучи какого-то мусора юношу. Впрочем, встреча глазами была взаимной, и оба узнали друг-друга. Хан Джисон видел перед собой того самого Ли Минхо, который жертвовал ему мандаринами, а сейчас чуть ли не убивал скулящего от горящей боли паренька; а Граф, то есть сам Ли Минхо видел того самого Хан Джисона, который решил отказать в возврате авоськи, а сейчас жалобными глазами смотрел тому прямо в глаза, и все больше раскрывал рот в недоумении. Удивительно уместная встреча, что оба свели брови к носу и фыркнули. Минхо ещё несколько раз ударил кулаком по незащищенному лицу хлипенького паренька, и тот, отключаясь, падал куда-то в сторону. Парой шагов вперёд, Ли присел на корточки и горячо дыша, ткнул пальцем в грудь замёрзшего блондина. - Че забыл здесь? Ты, блять, понимаешь где находишься? - заливаясь красным цветом, его щеки разгорались и видимо точно от злости. Он свирепо смотрел в глаза Хана, когда тот трясся как осиновый лист и не мог оторвать от себя и слова. Зрачки темноволосого то уменьшались, то увеличивались и тот шипел, понимая, что ему сейчас срочно нужно уходить. Не дожидаясь ответа, он резко вскочил и хлопая руками по собственным ногам, вылетел на рассветную улицу. Хана будто отключало вместе с тем человеком, которого добил брюнет по кличке Граф, - слишком много экшена за одно утро. В голове все так же не укладывались события: Хван Хёнджин, которого был готов засосать товарищ Ким, - оказался главой какой-то бандитской культуры. Тот жертвующий рыжими мандаринами и авоськой Ли Минхо - тоже лидер одной из группировок, и покрупней, чем вот этот язва Хван. Всё это слишком комкалось в голове светловолосого, так что ещё и влиял недосып, мороз и отчаянно грубая усталось в руках. Сознание само по себе терялось, пропадало, уходило в небытие, разваливалось и все в этом духе. Блондин медленно уходил в сон, хоть и понимал, что спать и даже дремать в таких условиях не очень-то и безопасно, но выбора не было. Либо ползти по этажам, умирая от тяжести во всем теле, либо пробовать делать хоть что-то, чтобы остаться с возможностью выбраться. Этот ужас, как слышал сквозь сон Джи, не прекращался ещё некоторое количество времени, и внезапная тишина, что окутала уши тоже вовсе его не смутила. Он, наоборот, принимал её с радостью, и был благодарен, что наконец может отдохнуть в полном спокойствии. Но если бы он знал, что творилось с ним сейчас, то особо бы не радовался полной тишине, которая коварно затянула его за нос в чужую сторону. Прижимая ближе к себе портфель, он расслаблено улыбнулся, снова падая в бесконечную пропасть нового сна. Удар по бедру пришёлся сильный, так что глаза Джисон открыл моментально. Он сидел в кожаном кресле, слава богу не был связан, но окутан вниманием четырёх десятков человек. Среди них стоял тот самый Граф, исключительнее Ли Минхо, и снова недовольно смотрел на непонимающего блондина. Точнее, тот понимал, что его заграбастали в какой-то гараж, но мысль что вокруг как стая гиен сидит сорок человек, а в предводительстве диким львом стоит темноволосый мужчина - никак не симпатизировала ему. Он пощурился, открывая глаза шире и от горячей боли в мышцах по всему телу, и от того, что наконец-то осознал своё положение. Проклял всё, думая, что его сейчас искусают, изобьют, может быть, даже убьют чтобы не было лишних свидетелей той схватки, и забудут, как о страшном сне. Сорок парней лишь моргали, иногда подавая виду, что живы и совсем не восковые куклы. Кто-то шмыгал носом, кто-то хрустел пальцами, кто-то откашливался, а кто-то просто издевательской пыткой не отводил взгляд. Минхо молчал, перекидывая в руках колоду игральных карт. Шелест мятого картона был единственным звуком, который воспринимался по-доброму. Ноги напряженно трясутся и гудят, а глаза бегают по лицам бандитской стаи и боятся заглянуть в глаза самому Хо. - Очнулся? - проявляет инициативу тот, кому в лицо боялся заглянуть блондин. Его голос теперь точь-в-точь такой, каким он слышал его на Римской, на рынке. Это подрасслабило осознание где-то внутри, но не отпустило напряжение с тела. Минхо сделал шаг вперёд, чуть откашливаясь и продолжая мешать колоду.  - И че это мы в такое время, как самые настоящие мальчики-зайчики, не сидим на хате, а? Жизнь укоротить смекнул? - Его голос с каждым словом становился жёстче и громче, но он пытался все равно вернуть его к тому, расслабленному и равнодушному. Джисон покусывал губы, всё ещё не решая смотреть в глаза Графу. - Надо было мне, не твоё дело что я там забыл и сколько жить хочу! - ёрничает Джи, сжимая кулаки. Вот снова он! Такой же, как и на рынке, только по другим вопросам дёргает. Не его дело информацию о таком, как Хан, слушать, а то мало ли другому оболдую треснет, а тот прихлопнет юношу по дороге в колледж. Не пойдёт так, и эта обстановка тоже не шла никуда. Только напрягала, да наводила мандраж в руках и коленях. - Посмотрите на него, - задаёт причину хохота сорока человек Ли, но сам и уголком губ не дёргает. - Надо было ему прямо там с концами уйти! Дак оставили б мы, че, зря что ли он на тот свет собирался? Пацаны, реально, других к смерти приводим, а сегодня вишь как, эту шпану от неё отвели. На путь светлый встаем, че. Хохот заполняет гараж. Кто-то сквозь слёзы, кто-то сквозь кашель, но каждый поддакивал и хотел пошутить лучше, выкидывая оскорбления погрубее и пожёстче. Минхо поднял руку, чтобы те прекратили гоготать и все как один замолкли. Власть темноволосого здесь чувствовалась, и как говорилось раньше, страх оказаться изгоем был велик так же. Хан тоже чувствовал, как каждый из них, сорока бритоголовых парней, был марионеткой на самых тонких нитях кукловода, то есть Графа. В одно движение он мог убить, сломать, пытать, просто на просто свести концы с концами и эти сорок человек буквально дышали этими мыслями, но были верными только мыслям Минхо. Джи поднял глаза на парня, что искусно перебирал в руках картонные изображения всяких личностей, и сжал кулаки крепче, вплоть до вмятин от ногтей; кому понравится насмехательство среди такой кучи людей? Юноша недовольно цыкнул и решил бастовать, держа молчание. - Че, неженка, пытаешься от вопроса уйти? - Какой-то парнишка, худощавый и курносый, немного казался пиратом и был с тёмной повязкой на глазу, что оправдывало ассоциации. Нелепо скалил свои зубы. Вот это подстрекательство совсем не понравилось светловолосому, и находя его глазами, он надеялся на то, что наконец сможет показать себя недостойным этаких слов и взглядом попробует поставить его на место, прежде чем заговорит с самим Ли. Так будет лучше и Хан думал, что брюнету с рассеченной бровью станет не по себе от того, какой же Джисон смелый и упертый. Глаза Пирата и восхищенного самим собой мальчишки встретились, и второй понял, что его даже взглядом поимели и послали далеко и надолго. В этом гараже царило негодование, но только для самого Джисона. Те, надутые мускулами и жизнью бандиты, радовались новой жертве и по ним было видно; шепот струился из каждого полуоткрытого рта, дурманил, угнетал не хуже, чем ощущение на крыше пристройки мертвого завода. Колени всё еще подтрухивало. – Да он и слова по делу в натуре сказать не может, бочку катит на Графа и жив еще. Давайте, че бля, кокнем его по-бырому? В глазах Сона ютился, при этом ещё и смешивался с горящей болью по всему телу, страх. Первый раз в своей жизни и за несколько лет знакомства с заумным очкариком Ким Сынмином, Джисон жалел о том, что реально не послушал эту набитую толком головешку. Конечно, теперь он понимал, что и в любой такой неловкий разворот событий, он мог сидеть не в гараже у добродушенки мандариновой, а у бойфренда любопытной и одурманненой полностью учебой шатеновой макушки Мина. В каком из двух случаев нужно поблагодарить Бога за то, что оставил в живых – Хан не знал, но думал, что это лишь разогрев перед пыткой и мучительной смертью. А кто бы тут не хотел молить Бога о том, чтобы остаться в живых? Перед тобой, мать их, 40 человек, которые так и жаждут прикоснуться к плоти жесточайшими ударами, чтобы вымести всю свою злость. А ты сидишь. Смотришь им в глаза, а в животе скручивается змеей узел из страха,тревоги и разочарования в своих способностях. Минхо рявкнул и все бритоголовые бандиты, хоть и не насытившись зрелищем, неохотно побрели по своим делам. Приходилось заканчивать это шоу на глазах стайки-шайки, но сам Ли безразлично метнулся ближе, присаживаясь на корточки и раскидывая в руках шантажистские приемы фокусников. - Так чё забыл там, шпана? – В его глазах светилось апатичное отношение к диалогу, но голос хоть и тихо, но в недовольстве гневал интерес. Его напрягал факт, что стрелка между двумя криминальными главами района была замечена каким-то левым парнем, что неизвестно откуда и неизвестно где узнал о существовании даже того самого конфликта, не то, что уже и о месте. - Я думал, что все пройдет и останусь незамеченным. - Издеваешься? - голова Минхо опустилась вниз, внимательно наблюдая за тем, как карты всё быстрее и быстрее перемещались между собой. Его рассченная бровь привлекала внимание, но Джисон не спускал контроль, наживаясь на своём. - С чего это? - цедит Хан, разваливаясь от усталости и недавнего пробуждения. Надо ему издеваться над тем, кто в любую секунду может надавить и вывести из тела душу? Он не смертник, не имеет суицидальных наклонностей, так что бредятину пытался не принимать в подарок от брюнета. - Заняться мне нечем что ли? - Пытался остаться незамеченным? Каким же образом, Хан Джисон? Твоя жизнь висела на волоске и если бы не— - И если бы не ты, то был бы я уже дома и спал, совсем забыв про то, что я висел где-то и что видел вот таких вот полоумных, прямо как ты. - перебивает Джи, грубо заканчивая предложение охрипшим тоном. Злость тоже накипает внутри, создает свои порядки в голове, в то время как юноша наклоняется в ответ темноволосому вперёд. - Вернул бы я тебе твою авоську, нужна она мне как балерине керзовые сапоги. Не проще было оставить меня там? Смотрю, вы, мистер Ли Минхо, то есть дайте перейти на жаргонность, Граф, любите людей пытать? Так что ж вам не взять и прямо сейчас избавиться от меня? Че это вы? Лишние свидетели нынче в моде? Граф не реагирует, привык ощущать на себе вымещение злости и ненависти к тому, что он делает фактически ежедневно. Всего лишь безразлично кивает, поднимает брови и закрывает глаза. Тяжелый выдох рассыпается по всему гаражу, но Джисона это никак не успокаивает, наоборот, злит больше и хочется прямо с ноги вмазать тому бандюге, что сейчас сидел перед ним на корточках и перебирал карты. Хочется вмазать не потому, что он его как-то не очень и понимает, и не объясняет причину почему, хочется вдарить за то, что просто выпустить не может. Зачем ему так сдался Джисон? Что ему нужно? Почему этот сурово выглядящий мужчина пытает всего-навсего молчанием? Хан тоже не промах, но нервов у мальчишки было критически мало, особенно после того, как он рухнул в какую-то дыру и практически спал на снегу, а не в излюбленно-скрипящей кровати. Тишина поглотила гараж, сорок человек куда-то выперлись и в мыслях оба знали, что всё-таки не притон, и всё-таки не детский дом этот гараж, так что по домам бритоголовые разбрелись абсолютно быстро. Эта обстановка, которая забиралась буквально в ребра и изъедала всё внутри - напрягала, и очень Хану, уставшему и замёрзшему среди толпы людей, хотелось домой. Ноги попытались напрячься и встать, создать какую-то немыслимую опору, но тщетно - светловолосый плюхнулся обратно в кресло, издавая тихий скулёж. Было несколько неловко, что такой обозлившийся и разгорячённый тем, что не может выйти, юноша, обездвиженно упал обратно. Темноволосая макушка тихонько поднялась вверх. - Посмеешь кому-нибудь хоть намекнуть, будет твой язык вокруг Римской четыре раза обмотан, слышал? - Хоть карие глаза особо и не давали разглядеть внутри себя зрачки, но сидящий в кожаном кресле Хан внезапно почувствовал, как напротив него оказались два свирепо-кошачьих ока. Угроза была, угроза чувствовалась, но понять Ли можно было в два счёта. Но Сон этого не делал и всё больше задавался вопросом, почему это он остался жив. - И чтобы носу твоего даже рядом с такими стрелками не было, усек? В ответ тишина, между пальцев Минхо проскальзывает туз Червей, и подымая его вверх, он переменяет его на туз Пики. Холодок проходится и без того, но когда такой прием витает в воздухе, и по сути своей вызывает внутри детскую боязнь Пиковой Дамы, уже неважно насколько этот холодок велик. Поскорее бы вернуться домой. Там и мама ждёт, и наверное, уже вся извелась, почему это её сына нет в комнате, что там – в квартире. Карты обратно складываются в колоду, пристают друг к другу огромным многослойным прямоугольником, и прячутся под тумбочку, стоящую возле обломанной машины. Джисон снова пытается выбраться из хватки своего же обездвиженного тела, и находя точку опоры, балансируя руками, обходит сидящую тушу. Делает несколько шагов, чуть ли не падает, но все равно продолжает идти. Со всеми силами подпирается к огромной железной двери, на которой снегом и морозом выражались вмятины, и дергает ручку. - Надеюсь, мы больше не увидимся, Ли Минхо. - не оборачиваясь салютует Хан, открывая дверь. Лицо обдаёт тем противным морозом, что стал товарищем на некоторое количество времени, пока парень наблюдал за грызением диалога и массовыми атаками. Минхо скрещивает руки на груди, и настойчиво возражает. - Обернись, Джисон. - Ещё чего? Надо мне в последние секунды смотреть на твою ублюдскую морду, ага. Бывай. - Тело сквозь адские и разгорячённые ощущения гудящей боли по всему периметру вытекает за дверь, хлопая на прощание. Вот только одним из минусов Джисона являлась не вера в приметы и суеверия, который окружали народ в то время плотно и до чёртиков точно. Каждый, у кого падала вилка или какой-то другой предмет, недовольно цыкал и вскрикивал "Вот чёрт торопится!", и бросал её обратно, чтобы не произошло чего-нибудь. Все боялись смотреть в разбитые зеркала, предвидя несчастье; в то время посуда билась на счастье. Соль рассыпалась к ссоре, а слишком солёная пища была знаком влюбленности. Но прощание, при котором два знакомых не оглядывались, значило скорейшую встречу. Джисон, хоть и хотел распрощаться навсегда с темноволосым - не обернулся, хоть Хо и просил. Тот самый Хо на его речь пожал плечами, и как только замочная скважина громко треснула, Минхо уселся на кресло, закуривая импортную сигарету из портсигара погибшего Криса. Огонь подпалил конец, она зажалась меж зубов и вдыхая, при этом чуть щурясь, мужчина сделал затяжку. Она тугая, чуть ли не до слёз дымная, с жесточайшим вкусом табака и жженой бумаги. Граф поморщился, глухо откашливаясь в сторону и горько выдыхая табачный дым. Непонимание почему именно такие сигары были любимыми не отпускало мужчину, но он сошелся с решением, что Кристофер всегда был хоть и близким, но странным другом. — Значит встретимся ещё, Хан Джисон.

***

Холодное, очерствелое и нелепо переставляющее ноги тело медленно двигалось по улице. Страх, что таил себя всё это время, вцепился в холку адреналину, и тот решил дать порыв эмоциям не в зависимости от того, что сейчас происходит и где сейчас находится хозяин. По джисоновским щекам катились горячие слезы, которые разбавляли студёные красные пятна на лице блондина. След от них покалывал, неприятно жёг и будто хрусталём замерзал при одном только случае. Его ошпаривал другой, и Хан чувствовал, что по новому кругу катится другая горячая слеза. Вытирать их не было сил, и пальцы, что снегом натёртые раньше были уже не особо работоспособны. С ними ладони, кисти, все руки в целом свешивались двумя вермишелинами из молочного супа, который готовила мама раньше по утрам, и прекращали действовать на сигналы мозга. Иногда дергались, но не так, как хотелось потерявшему надежду на них Джисону. Улица казалась чужой и совсем негостеприимной, хотелось развалиться прямо на дороге и умолять о том, чтобы его не трогали или дотащили домой. Сил не было, не было их даже просить о какой-то помощи, но сквозь забитые ноги, обдрогшие до стука зубов руки, всё тело, что жаждало покоя на ближайшие пару лет, просто обездушено тащилось по переулкам и тротуарам, забывая некоторые повороты и обходя хрущёвки по несколько раз. Дальше - хуже, в подъезде его ждала лестница на третий этаж, которая казалась ежедневной тренировкой вестибулярного аппарата и тяжелая дверь, ведущая в квартиру. А там мама, которая будет ездить по ушам и долго-долго плакать на кухне, потому что в первый раз её сын, который боялся сделать лишний вдох при ком-то, пришёл домой страшным зомби из кассетного фильма. Слёзы матери были кошмаром даже в мыслях, поэтому желание вырубиться прямо-таки на снегу, под козырьком подъезда возрастало ежесекундно. Дойти бы дома. Пусто смотрящий в даль Хан, шатавшийся из стороны в сторону мальчишка, сквозь вечные покалывания переставлял ноги в месиве снежной кучи и подтаявшей от соли и песка грязи. Лишь бы побыстрее всё закончилось.  Опираясь плечом, как когда-то погибший отец после нескольких часов безостановочной пьянки, парень поднимался по лестнице. Останавливался и был опьянён не градусным спиртным, а ужасно тяжёлым впечатлением от сегодняшнего утра. Мысль о том, что перед ним было ужасно много кровавых рук доедала и навязчиво шептала по ушам, кульминацией добавляя разные крики и голоса, что плыли сквозь сон в той несчастной пристройке. Отвращение к тому, что его затащили в какую-то ужасно давящую толпу, где каждый пытается над тобой посмеяться и поиздеваться, а тем более из таких людей, что не смыслят в человеческой ценности - било в потолок всей пятиэтажки. Страх остаться один на один со своей смертью расцветал в груди, и рассматривая перед собой руки, слезы выцветали серыми пятнами. Ноги гудят, очень непослушно переставляясь со ступени на другую, надламываясь с каждой попыткой дать форы для скорости. Все вокруг кружилось, плясало пятнами и цветными вспышками; светловолосый жмурился, в надежде, что всё что творится в его глазах - размылится, или хотя бы сойдёт немного в сторону, но чем больше хотелось, тем больше не получалось. Город постепенно оживал и какие-то бабульки, которым обязательно в семь утра нужно было выйти на улицу и посидеть на просиженной лавочке, спускались по лестнице, прямо на встречу растерянному в самом себе Хану.  - Ты только посмотри, до чего молодёжь докатилась! - шепчет одна на ухо другой, медленно спускаясь и остерегаясь Сона, который вот-вот свалится на них. Ему было все равно, но затемневшие глаза опустошенно посмотрели им на встречу. - Американцы то всё-таки затащили к нам что-то, и вот, явный тому пример! Позор… - Подразумевая под этим «что-то» наркотики, которые тихо гуляли в подпольях импортных чернокожих товарищей, женщина сурово прыснула руками. - И не говори! - Бубнеж слышался уже на выходе из дома, но слишком хорошо его ощущал на себе и различал мельчайшие шорохи, переплетающиеся с криками у себя в голове, юноша. Он сидел на лестничной клетке, уткнувшись лицом в собственные коленки, и закрывая глаза пытался провалиться в сон. Забитых ног совсем чуть-чуть не хватило до конца, совсем пару ступеней осталось до квартирной двери, но лучше так, чем разлечься на снегу и проморозить себе всё. Ладони пытались сохранить баланс, упираясь в холодный бетон лестницы. Джисон дрожал и плакал, не обращая внимания на окружающих. Слезы текли сами и остановить их было уже что-то за гранью возможного, но лицо категорически не менялось – только страху поддавался мозг. - Сынок? – Рука касается расслабленного плеча и Джи моментально подскакивает с лестницы, упираясь спиной в перила. Перед ним стояла женщина в пальто, обмотанная шарфом и с маленькой сумочкой в руках. Она жалостливо оглядывала светловолосого, подымая брови и прикладывая вторую руку ко рту. Перед Ханом стояла его мама, обеспокоенная и очень напуганная пропажей сына из квартиры. Ну всё, сейчас начнётся эта трагедия и много-много упоминаний о том, что она женщина очень слабая, и если бы вдруг что. Да что? Что случилось бы с ним, если бы не Минхо? Он ушёл бы домой, выбрался бы, сидел дома, рисовал и со сгущёнкой на липких губах, рассказывал бы Сынмину о том, что его бойфренд киллерством занимается. Если бы не этот чёртов Минхо, который всучил ему эту авоську, то и мать бы меньше волновалась. Этот Минхо, который в глазах мелькал от силы, суммарно, четыре часа, надоел на всю целую жизнь.  Ком в горле подкатил ближе, холодный пот прошелся по спине, хочется провалиться под землю. Мама молчала, Джисон тоже молчит. – Сынок, что с тобой? Слышишь? Где ты был? - Я… - глаза бегают по печальному лицу матери, боясь зацепиться за её уставшие глаза. И вот в эти ужасно напряженные секунды, юноша замечает то, как же постарела его мама за последние несколько лет. Мимические морщины от хмурости начали показываться на потухшем лице, и уголки глаз, мешковатости, носогубные складки – все говорило о том, что пару лет назад молодая женщина стала угрюмой и отчужденной от всего того, что могло делать её счастливой. Пустые глаза с нависшими веками жалобно искали в собственном сыне хоть каплю объяснений тому, что случилось. Но даже так, в её сыне виделось лишь только ошеломление тем, как изменилась его мать. Седые волосинки пробрались меж густых волос, это тоже было заметно вблизи. Хан терялся в словах, потому что единственной мыслью среди всех его сводила с ума только та, которая кричала ему о том, что ему должно быть стыдно. Стыдно потому, что он за все время не замечал этого преображения на лице его матери, которая воспитывала его всеми силами, безусловно без какой-либо помощи отца, что ежедневно пропадал непонятно где. Джисон смотрел, еще больше задыхался от того, какой он виноватый перед собственной матерью; и чёрт с этими мандаринами, которые он не принес, чёрт с тем, что он шлялся до утра где-то с бандитскими шайками. Он не видел того, насколько его мать поменялась и насколько нужно было ей сказать «я люблю тебя», просто потому что она в этом нуждалась на протяжении такого количества времени. Хотелось снова заплакать, хотелось снова выйти на улицу и наказать себя холодом, морозом, осуждением теми женщинами, снова встретиться с Ли, но лишь бы мама поняла, что ее сын молчит не специально. Он правда дорожит ею, он правда любит её, но чтобы сказать это – слов всегда мало, или нет времени сказать об этом так, как он хочет. – Мам, нет, всё хорошо. Гулять вышел и всю ночь, всю ночь гулял. Представляешь, так устал и замёрз, что сил не было дойти и я вот.. - Джисон-и, мальчик мой, - она резко хватает парнишу в объятия, прижимает его к себе всем телом, даже несмотря на то, что он ее выше на голову. Она укладывает собственную ладонь к нему на макушку, тыкает лицом в собственное плечо и совсем так. Не грубо. По-матерински и с трепетной любовью к чаду, что хоть и врал, но пытался не расстроить её. Целует в щеку, гладит, перебирает волосы на макушке как добрые шесть лет назад, что-то шепчет. Сон стоял обездвижено, будто его вытащили из другой реальности и не дают вернуться в предыдущую, в которой уже освоился. Такие редкие моменты, в которых открывается буквально вся душа наружу – бьют под дых. Это всё сводит с ума и без того оторопелого Хана и он, хоть и через всё непонимание, приобнимает маму в ответ и молвит «Спасибо». Благодарность за всё решающая, и женщина, чуть отстраняясь подпирает сына плечом и обвивает его рукой собственную шею. Пора идти домой, пора возвращаться, пора сквозь тысячу неприятностей расслабиться там, где больше всего безопаснее. Они начинают делать несколько шагов, светловолосый чуть покачивается, но выплетается из материнских рук под предлогом того, что сделает всё сам. И в действительности, чуть набравшись сил и от объятий, и от того, что он немного отдохнул на лестнице, Джисон доходит до квартиры сам, а дальше безуспешная темнота. Из сознания теряется всё и то, что он раздевался, и то, что ложился на кровать расправляя постельное, и то, что спал – тоже забылось. Женщина, оставив записку о том, что Хан может поесть суп стоящий где-то на плите или в холодильнике, и оставив поцелуй на его лбу, незаметный и практически нечувствительный, понеслась на работу. Сын сыном, но как бы ей ни хотелось остаться с ним для полного убеждения в его самочувствии, ей пришлось уйти, чтобы прокормиться на несколько недель. Железная дверь захлопнулась, и послышался стук каблуков. Мама ушла. Джисон провалился в сон.

***

 Свет лампочки ударил по глазам, и Хан, выпутываясь из тяжелого одеяла открыл глаза. Перед ним, на стуле, спал Ким Сынмин, который по всей видимости сидит тут уже кучу времени и волнуется о том, что произошло с парнем. Он спал, сложив руки на груди и открыв рот, от чего Джисон хмыкнул, запястьем растирая чуть слипающиеся глаза. Сон прошел незаметно, совсем погружено в темноту и без каких-либо ярких картинок, всего-то был анализ, что спал блондин около девяти часов. Время на настенных с кукушкой, которые виднелись из коридора, оказывалось на пяти часах вечера. Ноги всё еще немного подрагивали при сгибании, но было тепло и это главное, остальная боль по телу не казалась значительной. Мина будить не хотелось, иначе бы он снова начал раздражать одним и тем же вопросом «а зачем?», что не особо бы играло на руку вперемешку с головной болью и не проснувшимся до конца мозгом блондина, поэтому, Джи тихо слез с кровати, и вышел в ванную, чтобы хоть немного придать свежего виду. К слову, это практически не удалось тому. Видя отражение в зеркале, тот лишь ужаснулся и включил гремящий кран, из которого быстрым потоком хлынула ледяная вода. Было триггерно вспоминать, насколько холодным бывает мир, от чего пальцы немного свернули ручку с красной пометкой. Вода стала теплее, но по ужасному блеклый и помутневший Хан из отражения не пропадал, а насмехался над тем же, только настоящим. Джисон быстро плеснул в себя водой, размазывая это небольшое количество по коже и растирая щеки, которые были настолько бледными, что казалось, что парень только от смерти отошел. Он пытался вернуть им краску, но даже десятая попытка стала тщетной. Кран закрылся, немного капая и оставляя свой след в раковине. Махровое полотенце слегка прошлось по лицу, блондин беспорядочно уселся на кухонный стул и начал втыкать в окно. Всё еще привыкая к немного ноющей боли по всему телу. - Встал и не разбудил даже, фи, Джисон-а! – лохматый и немного тоже отходящий от полуденного сна Ким завалился в кухню парня, вставая напротив и упираясь рукой в стол. В его глазах оживало недовольство с каждой секундой, может он и догадывался о том, что его друг рванул в ту ночь на эту стрелку, что и был там, что и видел это всё. Может быть, и догадывался, но Хан надеялся, что недовольство лишь из-за того, что он проспал целый день. К счастью для Сынмина тот знал, но к сожалению для Сона, ему пора было готовиться к муторному расспросу. – И что не разбудил, когда шёл туда. Тоже обидно, что вот могло бы с тобой случиться? - Да заладили! Что могло случиться, да что могло случиться, могло случиться? – хладнокровно плескает блондин, подымая потемневшие от усталости глаза, он сейчас выглядел так ужасно и пессимистично, что у Мина перехватило дух, но даже если при таких обстоятельствах, нужно было вставить по самое не хочу, если этого не сделала мать. – Сдох бы в снегу и нашли бы трупак мой к весне, чё? Я виноват, я хотел, но жив и хоть за это спасибо скажи, а. Сынмин, даже если ты волновался – оставь себе крепкие нервы, с Хенджином и не только они пригодятся. - Да чё ты бредишь то? Он то тут при чем? Мы про тебя и твои головные боли разговариваем, слышишь? Взбрендил тут мне, еще и грызешься. Я тебе говорил, что туда тебе идти не нужно, не ждут тебя там. – Рука шатена на столе превратилась в кулак, напряжение по двум телам прошлось током. Как бы Джисону не хотелось – сейчас ругаться бессмысленно, да и кто такой Сынмин, чтобы знать, что было на самом деле? Они не больше, чем хорошие знакомые, которые близко общаются, и если тот вздумал, что своей заботой он покажет то, какой он умница и молодец, то он глубоко ошибается. Напрягаться Хану было бесполезно, поэтому он всего-то махнул рукой и продолжил за Кимом речь буквально сразу же. – Джинни твой, слащавый мальчик, который гоняет с тобой в библиотеки – такой из себя бандит. Скорее язва, понимаешь? Ты, Ким Сынмин, хоть и знаешь о том, где и что происходит, не знаешь, что по большей части этим владеет Хван. - Стоп, стоп, подожди, Джисон, - Стул быстро двигается ближе и Ким усаживается напротив прямолинейного парнишки. – Повтори ещё раз, пожалуйста, что?  Его очки блеснули под светом цокольной лампочки, брови очень искусно нахмурились, и он был готов выслушать каждое слово Джисона, который в свою очередь пытался снова расслабиться сквозь тяжесть в ногах. Кухня на доли секунды прониклась тишиной, Хан молчал и не реагировал на просьбы сказать больше, Сынмин же потирал пальцы и задавался всякими вопросами, терял полностью своё обладание, разваливаясь в мыслительном процессе. - Кхм, ну, - блондин чуть привстаёт со стула, упираясь в стол и кидает взгляд на Кима. – Когда я был там, то по большей части слушал и ко мне донесся голос одного из этих вот бандюганов. Первым, кого я сквозь сон слышал, был твой Хенджин. Разве не мог он тебе сказать о том, что у него сегодня стрелка? – Шатен отрицательно покачал головой. -  Странно, но ты сам видишь, с чем я к тебе пришёл. Но, знаешь, он такой мямля и язва, что удивляюсь твоим нервам. Хотелось просто вдарить ему и размазать по стене этого завода, так что…А, к слову, у меня есть рисунки, я же чуть выглядывал и по памяти зарисовывал твоего парня. Сходи, портфель в коридоре должен быть, в шкафу. Юноша метнулся в дверь, еле заставляя стул под собой оставаться в полном равновесии. Паркет под ногами немного трещал, когда Ким крутился возле небольшого трюмо с зеркалом – фотоальбомы, книги, куча старых бумаг, какая-то кожаная сумка, но точно не портфель Хана. Он перерыл все снова, осмотрел вокруг и проверил каждый рядом стоящий шкаф, умудрился легким взглядом обыскать и комнату Джи, но абсолютно ничего, кроме авоськи со всё ещё красочными мандаринами не нашёл. С кухни слышался недовольный тембр блондина, но Сынмин размеренно отвечал. - Нет нигде твоего портфеля, Джисон! Ни в комнате, ни в трюмо, пусто как в абсолютно безлюдной пустыне. - Но ведь в пустыне есть перекати поле и в нашем случае, этот комок веток – ты, Сынмин. – Сердито вздохнувший Джисон отодвинул с прохода парня, залетел в комнату и начал открывать каждый из шкафчиков, забывая про закрытые дверцы. Нигде не было, и Хан этому до страху сильно трясся. Ведь там было всё, на что он так долго копил, и там было доказательство тому, что Хван в действительности был одним из зачинщиков этой ссоры. Напрягая все извилины, в голове никак не мог догнать того факта, что портфель куда-то исчез. Матери он не нужен, в том зловещем гараже в руках были лишь ручки кресла. Снова завод? Снова завод. И Джисон это понимал, разворачивая будто страницы книги моменты, которые прокручивались у него в голове. Всё, начиная от внутренней радости за возможность почувствовать себя героем одной из бандитских игр, в ту же секунду заканчивая тем, как томные и свирепые глаза Минхо решили провожать его из гаража. Хан сжимал пальцами края майки, подымая глаза с полки на Сынмина. Тот стоял и всё ещё не понимал, куда запропастились рисунки его друга, рисунки на которых цвело лицо Хвана, которого Ким любил до безумия. Джи, шмыгая носом, прищуривается и осматривает Мина, волнующегося до дрожи в костях. Мысли кассетной показывали каждый из моментов, что оказывались в голове у светловолосого: шаги, каждый вдох, то, как залезал и как падал в снег, как ему в глаза смотрел Минхо, как он добивал хлюпенького пацана, как сам Хан падал в сон. Как даже отмороженные пальцы не волновали его так сильно, как сон. Минхо был последним, кого Джисон мог видеть там, и даже если бы кто-то умудрился забрать Хана, то шайка-лейка Хенджина никак не могла это сделать. Он очнулся в гараже Минхо, а дальше туман, и в руках только ручки от кожаного кресла, под которыми от волнения было влажно. Дальше только Минхо. - Черт возьми, Сынмин! - Подлетает тот к шатену и трясёт его за плечи, разрываясь от озарения и внутренней тревоги. - Минхо! Снова, Минхо, это он, слышишь? Минхо! Это был это Граф! Это он затащил меня туда, туда, слышишь? - Эй, тише, успокойся, тише ты! - Напряжённая рука Кима оттолкнула перевозбудженного какой-то ненавистью, может даже злостью, Джисона. Мало того, что ситуация сложная, так ещё и этот заладил - Минхо, Минхо, Минхо! Пяти минут не прошло, а это имя с языка непослушного юноши надоело на ближайшие сто лет. Сынмо, делая пару шагов назад, сложил руки на груди, перед этим поправляя очки, слетевшие к кончику носа. - Что за Граф? Что за Минхо? Куда затащил? Где твои рисунки, а? - Минхо, в переводе на криминальный, Граф - и есть тот мудак, который закинул мне эту несчастную авоську с мандаринами, - взгляд на сетчатую сумку упал сам по себе. - а оказывается, что он ещё и устроил розни с твоим Хваном, после чего нашёл меня и притащил в свой гараж! - Но зачем? - Я не знаю, Сынмин, но рисунки мои и карандаши, и тетради, и всё, на что я так долго копил - всё где-то в снегу, где-то там! Мне снова нужно в гараж, мне туда ужасно срочно нужно! - Джисон, нет. Ни за какие деньги я тебя не отпущу туда, даже если это будет день. Даже если это будет в полной твоей безопасности, давай я туда схожу сам? - Ким напряг лицо, и по его физиономии было очень заметно то, какое негодование бушевало и разливалось волнами внутри. Но разве что-то когда-то останавливало Хана? Разве Ким Сынмин может решить всю его жизнь и судьбу за несколько секунд? Разве с такой капризной жизнью можно вообще дать право кому-то делать помарки? Так много вопросов, но выросший в собственном воспитании Хан держал на все один ответ. - Никто не в праве решать за меня, Сынмин. И даже если ты хочешь помочь мне, я повторю, я всё равно останусь при своём мнении. Я снова пойду туда, я снова рискну. Рискну за то, на что отдал собственную жизнь, и если вновь попаду в какую-то адскую войну, то завещаю всё тебе. - Он вновь подошёл к Сынмину, который стоял в проёме, выходящем в коридор. Джисон вблизи выглядел куда мутнее, чем с момента пробуждения. Его мороз, и укусы в виде красных пятен застыли на лице, обрамляя его какой-то неюношоской грубостью и тишиной. Его глаза поблекли, но не на столько, насколько сколько казалось возможным, ведь у него всё ещё была надежда на то, что он вернёт себе обратно то, что потерял. Его руки и колени с сегодняшнего утра потряхивали, но он старался не показывать того, что даже сквозь девятичасовой сон он не избавился от въевшегося в кожу страха. Такой Хан казался совсем не таким парнишей, о котором помнил и мусолил Ким, наоборот, он с каждым казусом в его жизни становился крепче и твёрже, будто камень, и с каждым таким разом его было трудно расколоть, трудно объяснить, какой он там, в глубине своей черной дыры под названием душа. Толкая шатена в плечо, он снова вышел на потрескавшуюся кухню, плитка на стенах которой напоминала узорчатую мозаику. За окном темно и порошит снегом, старые "Волги" и гремящий по водостоку ветер создают особый шарм данному вечеру. Под майкой Джисона всё ещё тормошилось сердце, жаждущее спокойствия. Мин юркнул за стол, вновь легким действием пальцев зацепляя очки к переносице, и сложил руки у подбородка. Цокольная лампа мигала от неравномерной подачи электричества, но заставляло очки шатена перебирать всевозможные блики и закрывать ими же чужие глаза, от чего они тоже мигали, будто вставные у часов с маятником. Между ними, Джи и Сынмином, была прямая дискуссия, но вот только немая, и без взаимных переглядок. Странное это дело - дискуссировать.  И если дискуссировали они там, вдвоём, молча и без каких-либо претензий друг к другу, Минхо в свою очередь наслаждался гордым одиночеством в том самом гараже. Кирпичные стены помещения обдавали вечерним холодом, но это и никак не страшило, наоборот, раздавало покоя и чувства "дома", к которому Ли прирос за столько лет. И может, если дискуссия в нескольких домах отсюда шла своим чередом между заумным очкариком и глупой мандариновой шпаной, то в этом гараже дискуссия могла вестись только с тенью или внутренними "я" Графа, что снова закуривал тугую Криса. Его теплые руки печатали линии на кресле, и выдохи паром рассеивались вокруг старенькой машины, и он думал, брал вдохновение для мыслей от его музы. Муза она такая: местами ржавая, покоцанная и с огромным сердцем, которое носило в себе 195 лошадиных сил. Она восхищала, была наследством в этом кругу бандитов и в стайке потрёпанных уголовным словарём ребят была настоящей девушкой, с которой лелеялись. Он смотрел на неё как на ту, что была предельно хороша. Шум генератора и лампочки, что была вкручена в какой-то пластмассовый корпус, обдавал по ушам и Минхо на это как-то гримасно дёргал носом, вынимая сигарету из зубов и затушивая об стену удивительно прохладного кирпича. Вдруг перед глазами мелькнула улыбка Криса, на что спина брюнета окатилась холодным потом, а на руках табуном рванули мурашки. В голове немного помутнело, но Граф рвано выдохнул, сминая меж двух пальцев темноватую бумагу, напичканную куревом. - Иу, Граф, you слишком ими не баловаться, иначе кашель, - на капоте сидел Крис, показывавший на горло и поджимавший одну ногу под себя. На его американский манер он наклонял голову в разные стороны, якобы разминая, но Ли знал, что это привычка. Шея Американца никогда не болела, ведь была до ужаса мускулистой и даже покрепче остальных прутов, он выдерживал любые нагрузки. И если привычку можно объяснить, то вот этот момент с Крисом, который умер пару десятков часов назад - объяснить было не легко. - Смотрю, что скучаешь, но сейчас я тут, и ты смотреть это. - Почему ты здесь? - откашливается после горького привкуса темноволосый, парализовано задевая каждым движением глаз американца. - Ты же, ну... Умер. - Я умереть? О, да, братан, глядишь - мы там все окажемся, но там будет всё okay, если тебя - грязную душонку - в ад не отправят, то и ты этим насладиться успевать. Наверное, ты сейчас задаёшь себе вопрос, откуда я тут, - Палец Кристофера тыкнул в капот, а потом резко поднялся вверх, как и глаза. - если должен быть там? - В ответ немного запоздавший кивок, но широко улыбающийся Американец фыркнул носом. - Пришёл поговорить с тобой. - О чём? - Я не знал, что эта стрелка понесёт такие потери, че, братан. Как видишь! - Мускулистая рука слегка отодвинула олимпийку с груди, а как раз таки на ней, кругом на белоснежной майке, чернела кровь. Густая, страшная, холодная и мерзкая. Раньше всё было не так, когда убивали людей. У них кровь быстрая, яркая, сразу бросается в глаза, но кровь своего товарища, даже когда держал его на руках, Минхо заметил не сразу. Видимо, мужчина был не против того, чтобы отдать себя и свою душу этой темной владычице чужих жизней, мыслей, - Смерти. Она пришла к нему скоропостижно, забрала легкой рукой, что даже Лино не смог разобрать такого быстрого бездыханного сна; от пуль мучались и рыдали, но Чан всего-то держал собственное сердце и улыбался, прощаясь с табачным дымом. Минхо покорчился, заприметив пятно и пробираясь запахом чужой крови, странного железного осадка в легких. Кристофер хихикнул, вновь пряча пятно под фиолетовой куртехой. – Большое, да? Но это всего-то кровь, Минхо-я. Дырка меньше, не сквозная, там немного не дошло…Чуть подвигаюсь, а железка чувствуется, уже не горячая. Остыла. - Крис, мне жаль, - кошачьи глаза немного ушли вниз, видимо, подбирая какие-то слова. Но Ли забывал о том, что его друг - теперь уже душа, которая может приветствоваться везде, такая душа, которая сможет и без слов прочитать мысли, душа, что знает о нём всё, даже если он сам не воспринимает себя и свою жизнь. – Что я не успел, точнее, что не был рядом. - И какой бы толк был? Слышь, Граф, если бы ты закрыл меня своим телом, им бы хватило одной единственной пули на нас двоих - Одной пулей убить невозможно, именно такой, которая у тебя сейчас возле сердца. - Уверен? – Чан качает головой, расплываясь в улыбке. Его глаза полны внимания, хоть уже и смертельного, но доверия и понимания. – Пулей он убил бы тебя, а эта пуля, пропахшая твоей смертью, сократила бы мне жизнь на целую вечность без тебя. Я бы умер без тебя и сейчас я умер за тебя, Минхо. Че там, я знаю, зуб золотой даю, что ты без меня тут таких дел наворотишь, что тебя легавые бояться будут. - Дурень, натворил я уже, что не знаю, что с этой шпаной делать. – Минхо откашливается, выкручивая на языке остатки табачной. Горло не болит, но впредь осторожнее будет, раз Крис замолвил. Не хотелось бы дохлым сусликом на стрелках гонять, и кашлять как черт пепла наевшийся, так что постарается. Но со шпаной в виде Джисона проблемы были и проблем было при себе достаточно, ведь стоило лишь дать звоночек, и тот вскроет всю инфу на всю подноготную Ли и его сорока головорезов. Тем более после того, как покусались они тут, а ведь договор был спасти его. Правда какой договор и с кем? Граф сам себе его выдумал, что-то человеческое проснулось в нём тогда. Он не терял серьезности, но скомандовал нескольким из своей шайки, что в пристройке лежит полуживой и замерзший бродяга, которого надо бы прицепом и до гаража, обогреть чутка, даже если кирпич ледяной. Обогрел, называется, что сейчас и до этого Хан кипел ужасной ненавистью к Лино. За игнорирование, которое авоськой мандариновой не сгладилось, за то, что увидел его, с другой стороны - холодной и свирепой; за то, что без его разрешения затащил его в гараж…Хотя, разве Минхо когда-то что-то останавливало? В случае мандариновой авоськи - Хан первым соизволил нагрубить; в случае того, что Джисон пришел на стрелку, которую в глаза видеть не должен был – его никто не приглашал, и обижаться на фактически спасённую жизнь – ужасно низко. Кто знает, что бы было, если бы его нашли какие-нибудь друзья Хенджина? И тогда, в гараже, перебивая Хо, он не дослушал, того, что мог оказаться так называемым подснежником. Такие никогда красиво не цветут. - Прибереги его, многого обещать не смогу, так как повлияет на житьё твоё, Граф, но знай, тебе он ещё пригодится. – Чан метнулся ближе, хлопая того по руке и внезапно касаясь век утонувшего в кресле Минхо, а за этим движением повтор зрительного контакта с Джисоном, пристройка, сложенные руки, какой-то рюкзак, а взгляд карамельных глаз всё четче и чётче. В голове мутнеют какие-то рисунки, и голос Криса рассыпается по ушным раковинам. - охниМ тедуб ьтабигоп яовт ьвобюл и ушуд юуджак аз окьлот ечгел ебет ьтиж тенатс и мат юовс ьвобюл ыт ьшитертсв И.