Собирай во мне тепло частями

Моя душа такая чёрная, а нервы будто на избытке. И я вообще такая спорная, рисую для тебя открытки…

***

Меня хлестала по лицу весенняя морось. Слух ласкал шум утреннего прибоя, который напрочь перебил приторный табачный дым. Я спрятала волосы под коричневую шляпу, избегая прикосновения скользких дождевых капель. Обжигая губы очередной маленькой затяжкой, я устремила взгляд далеко за горизонт, наблюдая, как свинцовые тучи двигаются над бурлящей водой. Оксана сидела рядом. Её дрожащие, заледеневшие пальцы обжигал почти скуренный косяк. Она больше не плакала, лишь смотрела на Чёрное море своими большими, пустыми глазами. Беременность разжигала в ней безграничную ненависть к Раулю — завидному жениху, бабнику и кавалеру женщин, которым за тридцать. Разговаривать она больше не хотела. Всё слезы, которые она оставила на моей куртке, приобрели мягкий тёмный оттенок. Я приобняла Оксану, чувствуя, как она без конца всхлипывает. Я выбросила окурок в воду и держа подругу за руку, направилась к небольшой тропе. Поднимаясь вверх, к дороге, я ощущала дикое жжение в грудной клетке, как последствие поздней весенней прохлады, которая впилась когтями в мои сморщенные лёгкие. Мы двигались в тишине, по вымокшей грязи, оставляя после себя глубокие, грубые следы.

1

Жизнь с Ваней многое изменила в моей жизни; из Питера мне больше не звонили. Подруги наверняка забыли, когда у меня день рождения, а бывшие коллеги больше не присылали утренние открытки, и виной тому — мой выбор. Любовь, которая зародилась во мне поздней весной прошлого года, когда я помогала Оксане перебороть страх нежеланной беременности. Её брат — Боря, частенько друзей домой водил, пока родители по Турции путешествовали. Тогда, нося Оксанке чаи в спальню, я познакомилась с Иваном. Мальчишка с растрёпанными русыми волосами и вечно острой ухмылкой смотрел на меня, бросая в спину лестные комментарии. Я сморщилась тогда, думая «ребёнок, не уж то тебе заняться нечем?» И на деле, у нас всего два года разницы. Я старше, но едва это имеет значение? Не имеет. Сегодня три месяца, как мы живём вместе. Киса умостился рядом, под одеяло, переплетая наши пальцы вместе. Нос дразнил ярко выраженный аромат кофе. Я открыла глаза, из-под одеяла нос высовывая, на что Ваня лишь дразняще усмехнулся. — С добрым утром, лохмач, — говорю я, подушку на лицо укладывая. — Ты так и не научилась делать комплименты, — отвечает он, убирая её. — А ты так и не научился чистить пепельницу. Вонь на весь дом. Я прищурилась, после приподнялась, на запах завтрака двигаясь. — Я там бутерброды сделал и яичницу пожарил, но чуть не спалил кухню, — пожимая плечами, быстро проговорил он, руки в безобидном жесте вскидывая. — Но, если чё, я убрался! Я обулась в тапочки и спустилась вниз по лестнице. Глядя на то, как на столешнице две тарелочки, красиво украшенные, своего звёздного часа ждут, я улыбнулась. Ваня спустился следом, попутно футболку натягивая. Опёрся о дверной косяк и смотрит; ждёт, когда я хвалить его начну. — Пригорело чуток, — замечаю я, на что он протяжно вздыхает. — Это не «пригорело», — возмутился Кислов. — Это «очень хорошо поджарилось». — Ты молодец, — говорю я, смазано в губы его целуя. — Спасибо. Он тут же расплывается в улыбке, как чеширский кот, и усаживается напротив. Я отхлебнула немного кофе, прежде чем за яичницу с беконом взяться. Из десятка безобидных, наполненных отдыхом и друг другом дней, нас ждал ужин в компании друзей. Оксана на руках с младенцем, её павлин Рауль, который всё же взял на себя ответственность впервые в жизни и друзья моего возлюбленного; я искренне надеялась, что этот вечер обойдётся без драмы и дуэлей. — Кстати, — начинаю я, — а Бабич отдал вам револьверы? Киса головой категорично помотал, носом в завтрак утыкаясь. — Да не, этот баран старый запрятал их куда-то, что не найдешь. Всё обрыскали, когда у Анжелки на дню рождении тусили. Хоть в дупло его жены лезь. — В дупло не надо, — усмехнулась я, кусок яичницы в рот кладя, — всё равно не найдёшь. Я думаю, Мел уговорит Анжелу, и та всё же подлеститься к отцу. — И чё? Себе их заберём? — Ни за что, — отмахиваюсь я. — Мне ещё в доме оружия не хватало. После, Кислов по доброй воле в магазин отправился. Он купил новый мопед, которым только и ждал повода, чтобы похвастаться. Пока в школе каникулы, парни часто выбирались в город; к морю поближе. Я же, в компании Оксаны и Анжелы, любила дома время проводить; фильмы смотреть, на «отвёртку» пить. Выйдя на балкон, окутанная утренней синевой, я подожгла конец сигареты и сделала глубокий вдох. Над линией моря вставало солнце. Загородный дом — единственной что у меня осталось после смерти матери. Отец в разъездах — навещает меня дважды в год; на рождество и пасху. После скороспешной кончины матери я забрала наследство и уехала подальше от мест, напоминающих о ней, чтобы и так порванное сердце не разрывалось в клочья. Она говорила мне: «Отметь на карте места, где мы с тобой никогда не бывали, и вскоре мы обязательно туда съездим». Тогда, помнится, я отметила Крым, и она купила здесь дом, но свозить не успела. В ванной пахло цитрусами. Я сморщила нос, прежде чем склониться над умывальником и в который раз сплюнуть отвратительное послевкусие зубной пасты. Я успела лишь на кухне убраться, когда Иван переступил порог с двумя пакетами и с шумом поставил их на столешницу. Я взялась раскладывать продукты; готовилась браться за приготовление ужина. Ваня со спины подошёл, пальцы на моей талии в замок собирая, и поцеловал; так громко, что наверняка соседи слышали. Я усмехнулась и лицом к нему повернулась, чтобы поймать и другие предназначавшиеся мне поцелуи. — Что готовить будешь? — Да картошку с сыром в духовке запеку, салаты какие-нибудь сделаю, — начала перечислять я, после получив ещё один краткий «чмок» в губы. — Я ещё больше тебя люблю, — говорит он. — Помочь чёт надо? — Картошку почистить можешь. Только пальцы не отрежь. — Один раз всего было, чё ты напоминаешь мне постоянно?! — смеется он, усаживаясь рядом с мусорным ведром, мешок с картошкой раскрывая. — Три. Пока я с готовкой возилась, Ваня изредка подворовывал тёртый сыр и смазано целовал меня в щеки. После, бежал на второй этаж, дабы покурить, и снова возвращался воровать сыр.

***

Оксана, припарковав «детский автомобиль» рядом с небольшим растением, протягивает мне коробочку шоколадных конфет. Павлин её, на меня глядя, улыбается, стоя с коньяком в руках. Киса лишь глаза закатывает и из уважения ко мне руку протягивает ему, чтобы поздороваться. Рауль, к моему удивлению, спокоен; ведёт себя вежливо, не кусается, и ядом не плюется. Я поцеловала в лоб маленькую Иру, после взялась бокалы раскладывать. — Чё Кисуля, как не менты, так Наташа за жопу взяла, да? — Гена, порог переступив, куртку сбрасывает и на крючок на вешалке цепляет. — Доброго вечера, господа, дамы, и Рауль… Я подавила смешок, лишь покосившись на Гену. Киса дал ему подсрачник, после которого, они словно дети малые, начали по дому носиться. Вручив супругу ребёнка, Оксанка со мной на кухне засела; вино попивая, последние новости обсуждая, мы нарезали помидоры для салата. Я склонилась над шкафчиком, чтобы сухарики для одного найти, когда она сказала: — Рауль может быть человечным. Я почти слюной подавилась. — Надеюсь на это, — отвечаю я, всё же найдя сухарики. И здесь Киса постарался. — Он с дочерью сидит чаще, чем я, даже воспитывать пытается. — Не уж то повзрослел? — хмыкаю я. — Пора бы. — Ладно, что мы о нём, да о нём. Весь последний год только о нём, — она небрежно рукой махнула, словно сама себя ругая. — Рассказывай, как там Кира? Общаетесь? — Нет. Она дурой меня считает — так тому и быть. Кира — моя родная сестра, с которой закончилось общение с моего последнего приезда в Питер. Моё решение бросить «будущее в нормальном городе» и перебраться в «задницу» по неясным для меня причинам вывело её из себя, и после этого, я решила: больше никаких поездок в Питер. Я обрела дом в Крыму; обрела семью, которая греет мою душу лучше, чем родные мне по крови люди, значит, здесь моё место. Хенк, Мел и Анжела пришли чуть позже; такси задержалось, пробки. В городе открылся недельный парк аттракционов, поэтому многие до ночи торчат там. Анжела, руки вымыв, сразу помогать взялась; блюда на стол относила, салаты доделывала, и вино допивала. Усевшись за стол, Киса поцеловал мои пальцы на правой руке, шепотом дразнясь мне в ухо. Говорит, вкусно очень, и что я большая молодец. Именно в такие моменты я понимала, почему выбрала этого кудрявого, бесстыдного мальчика; потому что со мной он был другим; кот, которому нужно внимание, ласка и похвала. Ему почти восемнадцать, а порой, мне кажется, что постарше меня двадцатилетней будет. — Пиздец вкусно, — вдруг произносит Гена, бумажным полотенцем уголки рта утирая. — Наталья, да вы повар! — Лучший повар, — соглашается Оксана. — У Хенка, кстати, новость есть. Поделись, Хенкалина, не смущайся! — Да это не новость, такое, — головой мотая, он усмехается, — немножко ерундой маемся. — Он с Риткой крутит! — не сдерживается Киса. Оксана ухмыляется, прядь кудрявых волос за плечо откидывая. — Это каким таким образом? — удивилась я. — Она же с этим, который на актёра похож… — Ага, на актёра, — язвит Гена. — Как я на Анджелину Джоли. Я засмеялась. Вечер проходил плавно, по-дружески; все смеялись, перекидывались шутками и воспоминаниями. Даже Рауль, которому Хенк пулю в рёбра пустил, вёл себя дружелюбно и часто поглядывал на малышку. Гости разошлись почти к полуночи. Я загрузила посудомоечную машину и поднялась наверх, намереваясь принять душ и упасть в постель. Ваня, стоя рядом с ванной, болтыхал в ней воду, чтобы пузырьков побольше было. Я усмехнулась, тихо о дверной косяк опираясь, но противный скрип меня выдал. Он обернулся и прищурился. — Ты чё это тут делаешь? — Стою. В душ собиралась. — Подожди ещё минутку, ну! — А что это ты тут делаешь? — спрашиваю я, ближе подбираясь. Ваня обнимает меня и вместе со мной назад, подальше от ванной отходит. — Ванную с пеной, ты сюрприз портишь. — Да вы романтик, Кислов? — Бываю иногда. Подобрав кончиками пальцев края футболки, я стягиваю её с него и бросаю в стирку, после сама тело от одежды освобождаю и забираюсь в тёплую, дразнящую воду. Ваня тоже залезает, позади меня устраивается. Я прислоняюсь спиной к открытой мужской груди и откидываю голову ему на плечо, усмехаясь тому, как он с мочалкой играется. — Ты иногда такой ребёнок. — Спасибо, мам. Я хихикнула, глаза прикрывая. Он — мой. Вся та любовь, согревающая нас, в моём понимании стоит всего, что есть в мире. Юноша, который ежедневно дарит мне позитивный настрой по крупицам; собирает тепло во мне по частям и демонстрирует, каким необъятным он способен быть. Я его любила искренне; наверное, впервые так. А он впервые любил кого-то в ответ.