Одинокая мутация Питера Стокмана (усыновление через похищение)

Леонардо Казалось, вечеринка проходит хорошо. Никогда бы не подумал, что наш скромный домик с двумя спальнями станет местом проведения праздничного мероприятия, но тем не менее я был рад, что все наши новые друзья и коллеги собрались здесь, чтобы отпраздновать. Здесь был капитан Эйвери из полицейского участка и мой напарник Паркер с женой Тейлор. Были на вечеринке и несколько коллег Бакстера. Профессор Рид, предложивший ему работу, у которого Бакс учился, а также несколько других профессоров, с которыми он подружился. И, конечно же, здесь была миссис Трибони со своим мужем и сыном Маркусом. На моем лице появилась улыбка, когда я оглядел людей, которых любил и о которых заботился, собравшихся вместе, чтобы насладиться обществом друг друга в это радостное время года. Я знаю, что технически это не первое мое Рождество, но мне кажется, что это так. Это будет первое Рождество, которое я смогу вспомнить. Оглядевшись, я на мгновение закрыл глаза и погрузился в это все, зная, что прямо сейчас у меня одно из воспоминаний, которые я захочу сохранить и беречь вечно. В последние несколько недель такое бывало часто. Я катался на коньках с братом и Маркусом. Пел рождественские песни на улице с церковью и понял, что люблю петь. Запаковывал подарки с Баксом и путался в лентах, пек вместе с миссис Трибони, которая на самом деле признала, что я совершенствуюсь как повар. Патрулировал с Паркером, предотвращал преступления и наводил порядок в городе, чувствуя, что вношу свой вклад. Я открыл глаза. — Эй, Питер, ты что, засыпаешь? — Бакстер игриво толкнул меня локтем. — Если это так, ты почувствуешь ярость… — …с высоким содержанием кофеина, — закончил я за него, забирая вторую кружку, которую он держал в руках. — Спасибо, и не вздумай засыпать на этом конце. Я улыбнулся. — Просто думаю о последних двух неделях. Бакстер поправил на носу очки и сел рядом со мной на диван. — Хорошо, правда? Он улыбнулся и кивнул. — Я просто обожаю это время года, — продолжал он, точно озвучив мои мысли. — А что тебе больше всего в нем нравится? — Не знаю, может, все это, — Бакстер пожал плечами, смущенно улыбнувшись. — Не знаю. Это просто приятно, когда все вместе, в праздничной атмосфере. Семья. Друзья. Я улыбнулся. — Это мило. Мы смотрели, как Маркус подкрадывается к Салли, держа омелу за спиной. Я слегка покраснел. Салли пришла с девушкой, в которую я влюблен, она работает в библиотеке. За последние несколько месяцев мы подружились. Может, я не такой храбрый, как Маркус, и точно не буду подкрадываться к ней с омелой, но мне бы очень хотелось поцеловать Шеннон. Я проводил много времени в библиотеке, во-первых, потому что, очнувшись и ничего не вспомнив, я захотел узнать обо всем на свете. Ну и теперь отчасти из-за того, как сильно я влюблен. Бакстер игриво толкнул меня локтем, заметив, что мой взгляд устремился на девушку с каштановыми волосами и в очках, которая дружелюбно беседовала с профессором Ридом о биологии и истории дикой природы. Я толкнул его в ответ, едва не подавившись кофе, когда наши взгляды встретились. Его карие глаза такие глубокие и мудрые, что я чувствовал, будто могу в них утонуть. Бакстер, заботливый и отзывчивый брат, просто смеялся над моим унижением. Чувствуя, как горят мои щеки, я опустился на диван, держа перед лицом остатки кофе и надеясь спрятаться от мира и своего унижения. К некоторому моему облегчению, Бакс подхватил забытую тему, отвлекая меня от факта, что я не умею флиртовать и никогда не наберусь смелости, чтобы пригласить ее на свидание. — Так что же тебе больше всего нравится в это время года, Питер? Я на мгновение задумался, прежде чем на моем лице расцвела улыбка. — Мне нравится, что символизирует это время года. Бакстер бросил на меня вопросительный взгляд. — Рождество — это время, когда мы празднуем день рождения Иисуса, время, когда мы вспоминаем данное и исполненное обещание, — улыбнувшись, я вспомнил стих из второй главы Евангелия от Луки: — Ангел же сказал им: не бойтесь, ибо ныне исполнится писание сие, слышанное вами: «се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут ему имя: Иисус». И это будет вам знаком: вы найдете младенца, завернутого в пеленки, лежащего в яслях. Повернувшись к Бакстеру, я продолжил: — Рождество — это время дарить. Это время вспоминать лучший подарок, который мы когда-либо получали: как Бог даровал нам Своего Сына и как Иисус Христос дал нам величайший из подарков: он отдал свою жизнь за наши грехи и ошибки, чтобы мы могли обрести вечную жизнь. — Ого, это было глубоко, — отметил Бакс, откинувшись на спинку дивана. Я на мгновение задумался, пытаясь сформулировать это по-другому. — Для меня Рождество — это напоминание об Иисусе и его жертве ради нас. Понимаешь, Бакс, в жизни мы все совершаем ошибки, мы все сбиваемся с пути, теряем концентрацию и так или иначе заблуждаемся. Иисус пришел, чтобы помочь нам, а не осудить нас. Для меня Рождество — это напоминание о том, что у всех нас есть шанс начать все сначала, что даже если мы совершаем ошибки, мы можем получить прощение и начать все заново. Что мы можем преодолеть мир и возвыситься над ним, преодолеть через Него. Можем родиться заново. — Обрести новую жизнь, стать новым человеком, — перебил меня Бакстер, отводя взгляд. Я улыбнулся, прислонившись к плечу брата. — Значит, Рождество — это обещание? — отстраненно спросил он. — Обещание чего? Спасения? Прощения? Начала новой жизни? — Всего перечисленного, — улыбнулся я. — Я когда-нибудь рассказывал тебе, почему празднуют Пасху?

***

— Ра-а-аф! Визг Майки разнесся по логову, когда младший из черепашек гонялся за своим братом с рождественской шапочкой. — В последний раз, Майки, я это не надену! — Да ладно, Рафи. — Не зови меня так! Младший взглянул на старшего щенячьими глазками. Фыркнув, Раф схватил рождественскую шапочку, покрытую таким количеством блесток, что звезда на ней буквально сверкала. — Один час, — прорычал он, скрестив на груди руки. По мнению Рафаэля, рождественская шапочка выглядела так, словно на нее стошнило единорога. Но ее сделал младший брат, и, несмотря на годы практики, никто из них, кроме Лео, не мог устоять перед его щенячьими глазками. — Спасибо, Рафи. — Не зови меня так, — огрызнулся вспыльчивый черепашка, но в его голосе не было настоящего огня, когда он опустился на диван рядом с умным братом, на котором тоже была блестящая рождественская шапочка, только со снежинками, а не с рождественской звездой, как у него. — Ни слова, — прорычал он. — Да ладно тебе, мистер Мякиш, ты час называл меня Снежинкой после того, как Майки подарил мне эту шапку, — пошутил Донни, толкнув старшего брата локтем в бок. Уголок рта Рафа приподнялся в ухмылке. — О, мы должны испечь печенье! — восторженно закричал Майки с кухни. Два старших брата улыбнулись друг другу. Жизнерадостность и нескончаемая энергия Майки порой утомляли, но было так приятно снова видеть его таким после… Лео. Они все, мягко говоря, потерялись. Было просто приятно снова видеть Майки счастливым. Было тяжело. Тяжело и сейчас, но они справлялись. Всей семьей. Это будет их первое Рождество после пожара. После того, как Лео… — Эйприл принесет яичный гоголь-моголь, а Кейси — несколько рождественских фильмов. Не переживайте, — Майки поднял руки, словно пытаясь успокоить братьев, хотя те не произнесли ни слова. — Я сказал ему принести только классику. — Как «Рудольф». — И «Чудо на 34-й улице». — «Санта Клаус». — И «Белое Рождество». — Он принесет «Замечательную жизнь», верно? — спросил Раф. — Конечно! — улыбнулся Майки. — Рождество невозможно без «Замечательной жизни». — Это был любимый фильм Лео, — улыбка Донни казалась натянутой. Ему все еще было больно вспоминать о потерянном старшем брате. Дон читал о пяти стадиях горя и знал, что придет день, когда воспоминания будут вызывать чувства, связанные с хорошими временами, любовью, утешением и смехом. Эти чувства пришли, но также Донни ощущал и пустоту в своей жизни, которую, как он знал, чувствовали и два других брата. В глазах гения стояли слезы. Логово было так красиво украшено, они все с удовольствием оформляли его к Рождеству. Вешали гирлянды, помогали Майки выпутываться из них. Вешали мишуру, боролись с мишурой. Но были и тяжелые моменты, когда они все чувствовали утрату. Когда скучали по брату, которого не было рядом. Такие моменты, как этот. Когда Майки вытащил чулок Лео. Когда по радио звучала любимая песня Лео. Как раз этим вечером они собирались к Мураками, чтобы забрать заказ на пиццу-гёдза, и Майки поклялся, что чувствует присутствие Лео где-то поблизости. Гений чуть не лопнул от злости, когда мистер Мураками сказал, что отдал их заказ кому-то, кто так сильно напомнил ему Лео, что старик на секунду подумал, что это пропавшая черепаха. Раф даже схватил Майки, чтобы не дать ему убежать выслеживать человека с голосом их брата. Донни покачал головой, отгоняя воспоминания. В такие моменты, как этот, тяжесть потери Лео становилась еще сильнее. Внезапно его обняли две пары рук, и, подняв глаза, Донни встретился с ярко-голубыми и огненно-зелеными глазами, в которых стояли непролитые слезы. Два брата крепко обняли его. Да, праздники проходили хорошо, но было и тяжело. Обхватив Майки слева и Рафа справа, гений так же крепко обнял их в ответ. — Я тоже скучаю по нему, Ди. Тоже скучаю. Донни закрыл глаза, а Раф прижался лицом к плечу брата, и по нему потекли слезы. — Я знаю, Раф, знаю. Крепко обнимая братьев, Донни знал, что справится с этим. Последние несколько месяцев были тяжелыми. Но они выздоравливали, двигались вперед. Было хорошее, было и плохое. Но они справлялись со всем этим вместе. Как семья. Донни, как и его братья, знал, что они справятся с этим. Рождество стало напоминанием о данном обещании. Этому их научил Лео. В это время года ему всегда нравилось напоминать им, в чем на самом деле заключался праздник. Новое начало. «Ибо для вас родился в этот день в граде Давидовом Спаситель, который есть Господь Христос». С губ гения сорвалось приглушенное рыдание. Да, Рождество было символом Божьего обещания. Ему просто нужно помнить, что все к лучшему для тех, кто любит Бога. Сейчас тяжело. Но у Донни была надежда, что все наладится.