Три вопроса.

Телефон забрали на второй день пребывания в лечебнице. Нил почти оторвал его от сердца, понимая, что не дождётся сообщения с номера Эндрю, которыми они успели обменяться перед отъездом. Это разочаровывает. Медсестра тихонько постучалась к Нилу и зашла. —Могу я попросить вас сдать ваши средства связи? —Это ещё зачем? —По правилам нашей лечебницы, пациенты должны сдать средства связи, дабы внешние факторы не стопорили прогресс. Нил не просматривал правила, так что спорить не стал и молча отдал медсестре свой новый мобильник с двумя сохранёнными номерами. —Могу я осмотреть ваши личные вещи? —Чего? —Не поймите неправильно. Мы вам доверяем, но в наши обязанности входит проверка личных вещей. Вы ведь пытались покончить с собой, верно? Нил промолчал. —В связи с этим, я должна убедиться, что у вас нету спрятанных предметов, которыми вы способны себе навредить. Нил махнул рукой в сторону своей сумки. Все равно его ножи спрятаны прямо в его футболке. В сумке медсестра ничего не найдет, сколько бы не искала. Она мило улыбнулась и кивнула. Раскрыв сумку, она тщательно просмотрела содержимое и, кивнув самой себе, поднялась. —Теперь, могли бы вы снять свою одежду? —Это что, ёбаная тюрьма? —Всего лишь меры предосторожности. —Какого черта я должен раздеваться перед тобой и показывать свое тело? —Прошу прощения, но таковы правила… —Плевать я на них хотел. Я не собираюсь раздеваться. —Тогда я буду вынуждена вызвать помощь. Давайте не будем усложнять ситуацию, а? Нил понимал почему она это делает. Все таки это лечебница для больных на голову, а такие, имея при себе колющее или режущее, не только себе, но и другим навредить могут. И все же, Нилу нужны эти ножи. Если и не вредить другим, то просто хотя бы для спокойствия и уверенности в собственной безопасности. Он должен знать, что может защититься. Видимо, никому в этой тюрьме, замаскированной под помощь бедным и несчастным, не интересно о его причинах. Нил глубоко вдохнул и стянул футболку через голову. Медсестра снова мило улыбнулась и протянула ладонь. Блядство. Нил отдал ей футболку и та ее сжала в ладони. Она сразу опознала внутри ножи и невозмутимо раскрыла одежду, доставая оружие из вшитых по всему периметру футболки кармашков. —Спасибо за понимание. Я их заберу, но после выписки, вы сможете их забрать вместе с остальными вещами. Нил кивнул. Пруст выбрал постепенную методику снятия с транквилизаторов. Каждый день ему будут уменьшать дозировку препарата, пока он не сможет от него отказаться окончательно. Учитывая то, что Нилу нужно от него избавиться как можно скорее, весь процесс будет довольно мучительным. В связи с этим, ему пришлось подписать бумаги о согласии в том, что больница не несет на себе ответственности за непредвиденные случаи его самоповреждения, к чему он был, очевидно, склонен. Нил долго сверлил взглядом бумажку, прежде чем подписать. Ему долго талдычили о том, что они в любом случае будут делать все, чтобы подобные ситуации не случались. Это все было как-то странно. Дни перемешались с ночами. Руки Нила не успевали заживать от разодранных ран, как там появлялись новые. Более жгучие, более кусачие. Нил ничего не понимал. Он спал и просыпался, иногда ел, иногда занимался спортом. Он просыпался не чувствуя бодрости, засыпал сам того не замечая, стоя, сидя, полулежа. Пелена перед глазами понемногу рассеивалась, но Нил не успевал на все это насмотреться, как уже бежал в туалет опрокидывать завтрак и почти сразу засыпал. Это сводило с ума, сковывало сознание, сужало мировоззрение. Ощущения были такие, будто Нил находился в маленькой коробке с тысячью замками и отсюда нет ни единого выхода. Было до ужаса одиноко. В один из дней, когда ему было чуть полегче, доктор Пруст позвал его побеседовать. —Нил, как ты относишься к «Игрушкам»? Нил вздрогнул. Отвратительное слово, особенно, если его используют по отношению к живому существу. —Что вы имеете ввиду? Пруст ухмыльнулся и у Нила всё застыло в жилах. Что происходит? —Я имею ввиду, красивую вещичку. Ей играются когда скучно, хвастаются и дают поиграть друзьям, иногда, могут случайно сломать... — Пруст постукивал пальцами по поверхности стола. Нил сглотнул. — и за ненадобностью - выбрасывают. —У меня не было игрушек. — Нил сжал кулаки до побелевших костяшек. Ещё хоть одно блядское слово... —Конечно-конечно... Скажи, Нил, тебя когда нибудь ломали? И Нил окончательно окаменел. Что он сейчас услышал? Воспоминания пронзили его голову с такой силой, что стало больно. Забудь. Забудь. Забудь. Бизнес-партнеры, широкие, мерзкие улыбки, с десяток чужих рук, Лола и её ублюдок брат, маленький Натаниэль… —Нет. —Что ж... Я зайду к тебе вечером. Отдыхай. Нил встал и рванул к выходу. Приложи он хоть немного больше силы, дверь бы слетела с петель, но Нила это не особо беспокоило. Сейчас, его беспокоило только колотящиеся сердце и чешущиеся руки. По ним начала стекать тонкой струйкой кровь, но пальцы все равно продолжали погружаться в плоть все глубже и глубже. Мерзко. Грязно. Нил прождал Пруста в кромешной темноте, сгорбившись в самом центре своей кровати и расчесывая руки. Мысль сбежать не выходила из его головы, но Нил не знал как. Телефона у него нет. Денег и ножей тоже. Папку он оставил в сейфе в общежитии, понадеявшись на безопасность того места, а вместе с ней и все чеки с наличкой. Просто оставить все здесь и сбежать не оглядываясь… но он обещал Эндрю вернуться. Если он сбежит сейчас, но вернется к Лисам, его просто вернут обратно. Выбор просто-напросто отсутствует. Дверь щелкнула, оповещая о вошедшем. Нил повернул голову. —Как ты себя чувствуешь? —Просто замечательно. — фыркнул Нил. —Нил, я — твой лечащий врач. Ты можешь быть со мной откровенным. Нил ему не доверял, а значит и откровенным он с ним точно не будет. Все что угодно, но не честность. —Конечно. —Я рад. Пруст включил свет. В его руках все это время был небольшой поднос со стаканом воды и таблеткой. —Выпей это. —Что это? —О, не беспокойся. Она всего лишь облегчит твою тошноту. Нил косо посмотрел на таблетку. Его тошнило. Правда тошнило и это перекрыло все имеющиеся недоверие и отстраненность. Очень зря… Спустя 10 минут он отключился. Последующее его пробуждение было наполнено отчаянием, тошнотой, грязью и смехом. Смехом самого Нила. Хлюпающие звуки заполняли комнату, заставляя Нила дрожать как осиновый лист. Было больно, отвратительно, мерзко. Хотелось закрыть уши. Хотелось бежать сломя голову и плевать уже на эти обещания, плевать на приобретенную семью, плевать на снятие с этих ебучих таблеток. Просто бежать. Его желания, как обычно, были проигнорированы. Веревки обвязанные вокруг его ног и запястий натирали, оставляя кровоподтеки. Пруст наконец заговорил: —Один мой знакомый попросил меня, чтобы я убедил тебя в смене команды. Сказал, что черная форма подойдет тебе гораздо больше оранжевой. Что думаешь? В голове Нила щелкнуло. Блядский Рико Морияма. Блядский грязный, алчный мир. Блядские старые извращенцы. На хуй всех и вся. Пусть весь мир сгорит к чертям. —Думаю, что Рико просто обязан после этого сходить на хуй. Так ему и передай. —Как грубо с твоей стороны. Ты мог бы оказать ему любезность… —Еще хоть слово и, клянусь, я убью тебя как только выйду отсюда. Пруст засмеялся. Долго и хрипло. Нил смеялся вместе с ним, только вот больше безумно, чем радостно. —Насмешил… — сказал он и продолжил измываться над дрожащим телом. Так продолжалось изо дня в день. Его били, насиловали, вели монологи о его секретном прошлом, поили таблетками, утром — его, вечером — явно не его. Нил принимал несколько попыток отказаться от вечерней таблетки, за что получал жестокое наказание в виде насильного впихивания лекарства в рот. Он перестал осознавать реальность. Не хотел верить в то, что происходит. Он ходил тенью по коридорам, в надежде, что всё это сон и нужно еще немного подождать, чтобы он смог наконец проснуться. Жестокие руки мерещились во всех углах, заставляя Нила сжиматься и напрягать всё свое тело. Мелкая дрожь и постоянные панические атаки не оставляли его. Нил беспрерывно смеялся. Хихикал, скалился, смеялся во весь голос. Люди вокруг пугались его и обходили стороной, но только не доктор Пруст. Единственный плюс — все постепенно становилось ярким. Хотя, сейчас это уже можно назвать минусом. Он почти не спал. Вокруг глаз образовались такие синяки, что он перестал узнавать себя в зеркале. Медно-рыжие волосы начали отрастать, выдавая его еще один секрет на публику. Ему так хотелось спрятаться… хотелось сжаться в маленький комок и зарыться в укромную темную ямку, куда не достанет человеческая рука. Было так страшно, так тревожно и так невыносимо, что он был уже готов пару раз сдаться, держа в руках осколок от разбитого зеркала, но как назло в голове вертелось «Возвращайся». Следом, каждый раз вертелся осколок на холодной плитке ванной. Он вернется. Обязательно вытерпит это и вернется. Он обещал, а значит выполнит. Нил лежит на больничной койке. Его руки и ноги связаны, отрезая любую возможность двигаться или бежать. Все вокруг яркое, сверкающее и ужасающее. Становится страшно настолько, что скручивает желудок в тонкую нить. Его тошнит. Очень сильно тошнит. Впереди появляется размытая фигура. Такая красочная. Доктор Пруст. Ох… доктор Пруст. Если бы не веревки… если бы не эти чертовы веревки, Нил бы уже давно его придушил. Но он может лишь смотреть. Смотреть и чувствовать. Чувствовать морщинистые руки, слюнявый язык, инородные предметы… Чувствовать, как обретенные вновь краски этого чудесного мира, снова начинают тускнеть. Нил смеется. Смеется. Смеется. —Ты можешь все это закончить. Одно лишь слово и тебя выпустят. Всего лишь одно «да». —Пошел. На хуй. На хуй пошел вовсе не Пруст, к сожалению. Условие освобождения могло бы звучать привлекательно, если бы их предлагали не Нилу, а кому-то другому. «Перейти в команду Воронов и уехать в Эвермор.» Ага. Нил уже бежит, раскидывая руки в стороны, для крепких объятий с Рико. Пруст рыкнул, а Нил всё смеется. Смеется. Смеется. Целая куча липких жидкостей, целая куча противных рук, один скользкий слюнявый язык, сильные-сильные укусы до крови. Всё такое яркое, что хочется уснуть вечным сном и больше не видеть и не чувствовать. Слишком ярко, слишком больно. Нил смеется и вспоминает. Вспоминает. Вспоминает. Ему 10 лет. Тренировка на ножах с Лолой. Его вырубили одним ударом рукояти ножа в висок. Темнота, а затем, выжигающий глазные яблоки, свет. Руки и ноги связаны. Он лежит на кровати полностью обнаженный, а сверху него умостилась Лола. Она трогает, облизывает, кусает до тонких струек алой жидкости. Натаниэль не двигается, не брыкается, старается не плакать, но одинокая слеза все таки предательски скатилась по его щеке. Он уже прекрасно осознает свое место, свою роль в этом сборище животных с толстыми кошельками. Действовать бесполезно. Естественно бесполезно, когда прямо на тебе сидит женщина в 2 раза больше и тяжелее тебя самого. Естественно бесполезно, в обществе жестоких толстосумов, зарабатывающих на убийствах и наслаждающимися детскими телами после тяжелой работы… Лола знала, какие связи нужно иметь. —Твои слезы так заводят. Плачь громче. Всхлипни для меня. Шершавый язык слизал его слезы. Натаниэль хихикнул. Если он не будет плакать, его не будут трогать? Если будет смеяться, то Лола потеряет интерес? Спустя пару минут, Натаниэль смеялся. Слезы как назло не переставали течь сколько бы он не пытался их остановить, а Лола его отпускать никак не собиралась. Сколько ему еще это терпеть? Обычно, все заканчивалось за 30 минут, максимум час. Натаниэль терпел, терпел и терпел. Он уже давно научился этому непривлекательному навыку. За дверью послышались копошения. Лола обернулась на звук, облизывая губы. В комнату ворвалась Мэри с пистолетом в руках. Её глаза расширились размером с абрикос. Ха! Абрикос! Натаниэль смеялся и плакал. Смеялся и плакал… Комнату пронзил громкий звук выстрела. Лола заверещала, держась за плечо. —Сука! Мэри подбежала и одним ловким движением вырубила женщину с ноги. Материнские руки начали развязывать путы сына дрожащими пальцами. Натаниэль смеялся и плакал. —Одевайся. Мы уходим. В тот день они сбежали. Только чудо помогло вырваться из этого проклятого замка темного волшебника. Можно было подумать, что Мэри сбежала, боясь за жизнь сына из-за сделки с Морияма, от части оно так, но спусковым крючком послужила непревзойденная Лола. Лола с шершавыми крепкими руками, слюнявым языком и острыми зубами. Лола, что была вовсе не жадной и с радостью делилась своей «Игрушкой», которую ей так любезно подарил тот самый мясник. Лола, что постоянно уводила Натаниэля на «взрослые разговоры о бизнесе с её знакомыми». У Нила чесалось все тело. Он чесался и чесался. Смеялся и плакал. Руки. Эти дурацкие, бесполезные руки, которыми он из раза в раз не мог защитится. Он весь грязный. Такой грязный и липкий... Мэри отдернула его руки. —Хватит плакать. Ты привлекаешь внимание. Нил больше не плакал. Никогда с тех пор. Возвращаясь к больничной койке и Прусту, Нила уже не спасут. Уже не спасли, если точнее. Мир снова перестал быть ярким, потускнел за какой-то месяц, вновь становясь практически полностью черно-белым. Никто не появится и не вызволит его из под лап чудовища, не сбежит с ним из замка. Почувствовались толчки. В него вбиваются как в кусок мяса. Нил смеется. Рот зажали рукой и звуки получились настолько странными, что Нила чуть не вывернуло наизнанку. Противно. Мерзко. Толстый половой орган не щадя раздирал его тело, доводя до такого импульса боли, что безумный смех чередовался с завываниями. Он давил все надежды Нила из раза в раз. Разрывал его на куски, оставляя его кровоточащим, обессиленным и без всякой воли бороться дальше. Толчки были резкими, болезненными и просто отвратительными. Пруст запыхался. —Ну что? Тебе нравится? Отказываешься от своей свободы, выбирая мой член. Правда настолько нравится? Нил хотел ответить, но его рот зажала морщинистая ладонь. Он вгрызся в чужую руку со всей силы, что у него осталась. Во рту почувствовался металический привкус. Пруст зашипел, а Нил снова мог смеяться. Взмах руки раздался по комнате и отбивался от голых стен. Звонкий шлепок отразился эхом. Первый. Второй. Удары по щекам совмещались вместе с примерзкими толчками. Нил смеялся. —Мелкий ублюдок… — зарычал Пруст. Последний шлепок вырубил Нила. Темнота накрыла его с головой, погружая в некое спокойствие и умиротворение. Никто не спасет Нила. Никто не сбежит с ним из темного замка. В какой-то из дней его отвели в ванную и смыли всю оставшуюся краску с волос. Вернулся родной цвет. Нил ходил безвольной куклой. Надавишь на нее — она начнет издавать запрограммированные звуки. В случае с Нилом — смех. Он не разговаривал полмесяца. Ходил живым трупом с сплошной чернотой под глазами. Его зрение всегда было мутным, что заставляло Нила долго моргать, прежде чем разглядеть что-то, даже если это была довольно большая и яркая надпись. Он забыл о своей жизни, забыл о желаниях и мечтах. Единственное, за что он держался изо дня в день — мысли об Эндрю. Нил стал «покладистым», за что часто начал слышать «Хорошая игрушка, не спроста тебя так называли». Нилу было уже плевать. Интересно, писал ли ему всё это время Эндрю? Как у него дела? Считает ли он дни так же, как Нил? Это было все, что его интересовало. Кажется, еще немного и он сойдет с ума. Руки было не узнать. Они покрылись шрамами, свежими ранами и не успевшими зажить старыми. Волосы начали выпадать. Иногда, от рук самого Нила, который в истерике начинал цепляться крепкой хваткой за волосы и смеяться, смеяться, смеяться… В другие дни — сами, после каждой помывки уже рыжей головы. Широкая улыбка не сходила с его лица, даже тогда, когда он усилием рук пытался опустить свои уголки вниз. Все бесполезно. Отчаяние. Когда это закончится? Хочется увидеть Эндрю. Очередные толчки. Очередные нежеланные касания и связанные руки и ноги. Пруст и его мерзкая ухмылочка. —Сегодня меня попросили поработать с тобой с особой тщательностью. Твои дружки очень расстроили моего знакомого… Нил наконец заговорил. —Что? —Ну как же! Ох, неужели ты уже забыл? Как же их там… Точно, Сет и Эндрю! Мой знакомый пошел развлечься, а его так унизили… В общем, сегодня мы с тобой повеселимся. В комнату зашли еще несколько человек, но Нила пока что это не беспокоило. Рико виделся с Эндрю? Какого черта? Что случилось? Он начал пытаться вырваться из веревок. Тщетно, только руки зря изрезал. —Напомню, что ты все еще можешь просто дать верный ответ. Хотя… наши развлечения, видимо, тебе очень нравятся. — Пруст провел руками по волосам Нила. —Убью нахуй. Всех вас убью… Его волосы грубо схватили и оттянули назад, оголяя шею чуть больше. —Игрушки должны молчать… В его рот засунули самодельный кляп из скомканной ткани. По цвету, Нил догадался, что это было его собственное нижнее белье. Он засмеялся, но смех сразу оказался приглушен. Три человека разом… Нил был не уверен, что на этот раз сможет всё вынести. Когда он думал о том, что предыдущие дни были самыми худшими в его жизни — он ошибался. С каждым днем, они становились лишь ужаснее, но самым худшим однозначно был именно этот. Было больно, было противно от всего. От каждого шороха одежды, от каждого толчка в его рот и зад, от каждого звука дыхания и шлепков, от каждого касания. Он ненавидел себя за то, что чувствовал, ненавидел свой приглушенный смех, ненавидел звук вознесенной руки для удара. На его теле были куча синяков, ссадин, телесных жидкостей. Он ненавидел все это. Это было невыносимо. Игрушка… Он был игрушкой в руках всех этих людей. Им пользовались как вещью, которую не жалко сломать и в которую можно погружать свой член столько раз, сколько хочешь. Когда Нил оказался переполнен чувствами и оказался на тонкой грани сойти с ума — он отключился. Все последующие дни, вплоть до его выписки, он забился в угол комнаты и не выходил оттуда. Медсестры и врачи нескончаемо спорили о его состоянии и «стоит ли сейчас его отпускать?». Пруст настоял, что если все будет слишком плохо — о нем позаботится Добсон. Видимо, ублюдок наигрался. Нил не помнил как он вышел из палаты, не помнил как переоделся в свою старую одежду, не помнил как он черт возьми дошел без медсестры и регистратуры, и открыл свой мобильник. На его телефоне было 193 непрочитанных сообщений. 13 — от дяди, ровно 180 — от Эндрю. Нил сразу открыл сообщения Миньярда и оказался приятно удивлен. Эндрю написал ему 180 глупых вопросов. Он не пропустил ни дня, задавая всё новые и новые, не получив ни единого ответа на них. Последний вопрос, который отправил ему Эндрю был: «Какой твой самый любимый способ пыток?». Ноги подкосились. Нил стоял в ступоре, держась рукой за стол. —С вами все хорошо? — спросила медсестра с бейджиком и именем «Сьюзи» на нем. —Я в порядке. Нил сунул мобильник в карман, прижал вшитые ножи покрепче к груди и побежал к выходу трясущимися ногами. Он вышел в зал ожидания. Три блондинистые макушки, две темные. Нил проморгался и увидел встающего Эндрю. Губы голкипера подрагивали, так и намереваясь взметнуться вверх. Он был таким ярким, таким красочным, таким богоподобным, что Нил чуть не упал на колени. Джостен медленно подошел ближе, не сводя глаз, оставляя небольшое расстояние между ними. Эндрю беспрерывно смотрел в ответ. Грудь Нила тяжело вздымалась и опускалась, а сердце колотилось с такой силой, что грозило устроить ему очередную вечеринку в больнице, только вот в этот раз от инфаркта. —Да или нет? — спросил Нил, тяжело дыша. —Да. Нил выдохнул и опустил голову на плечо Эндрю. Он вдыхал его запах — табак и карамель, стараясь вернуть разум обратно, после мучительно долгих двух месяцев. Эндрю не шелохнулся, ничего не сказал, просто стоял и ждал. И только тогда Нил понял, что вокруг царит гробовая тишина. Коленки все таки подкосились и он бы упал, если бы его не подхватили за предплечья. —Нил… что случилось? — спросил Сет, теребя край футболки меж сжатых пальцев. Нил поджал губы. Его затрясло так, будто он стоял на морозе, полностью нагой. Эндрю повернул голову в сторону звука и Нил услышал тихий рык из его груди. Джостен зарылся носом еще глубже в теплый перекат плеча. Чувство безопасности и умиротворения от долгожданной встречи накрыл с головой, и Нил полностью расслабился, обмякая в родных руках. Он не плакал 8 долгих лет. Ни разу. Ни единой слезинки. Но именно сейчас, почему-то они решили прорваться из него упрямой волной, сопровождаемой громкими хихиканьями. Сумка безвольно скатилась с его плеча и упала прямо под ноги. И если никто не заметил его минутной слабости, то Эндрю почувствовал по влажной футболке. Он обхватил его плечи чуть нежнее и тыкнул в щеку пальцем, чтобы Нил обратил на него внимание. Он замычал, отзываясь. —Да или нет? Нил кивнул. В его волосы погрузилась теплая ладонь и начала нежно перебирать пряди «нового» цвета. Нил замолчал, прерывая свои довольно громкие и безумные смешки. Он смог успокоиться всего за минуту и больше его уже ничего не волновало. —Поехали домой. — твердо сказал Эндрю, не прекращая гладить тяжелую голову. Нил вдохнул запах табака и карамели в последний раз и оторвал голову от родного плеча. Домой… он наконец-то едет домой.