У лукоморья дуб зелёный...

Не буду утомлять вас я перечислением Кадров из чудесных его снов, Могу сказать лишь, что в часы забвения, Даже первый из всех гордецов Не мог себе позволить такого вдохновения. Уж утро хладное сияло, Солнцем освещая лес, Оно упрямо попадало, Сашке прямо в левый глаз Он жмурился, стонал, вертелся, Но никак избавиться не мог, От лучей кошмарно ярких, Лишь открыв уставшие глаза, Он понял: в путь давно пора. Но не покидало тревожно опасенье, Юркое в стволах виденье, Что по пятам за ним идут, И шепчут что-то, и скребут, Но обернется раз: и тишь, Иль шаг ускорит он немножко, Так побегут быстрей уж точно! Влада не освободим, похоже, С таким то рвеньем молодежи. Он вышел сквозь еловы ветки, Прекрасный простирался дол: Мечи, колчаны, луки, латы, Железные тяжёлые доспехи, Богатство это украшают кости: Руки, сжавшие оружье, черепа, Ноги, ребра и другая шелуха, Хоть и не сказать, что учился он прилежно, Александр реплики узнал: «О поле, поле, кто тебя Усеял мертвыми костями? Чей борзый конь тебя топтал В последний час кровавой битвы? Кто на тебе со славой пал? Чьи небо слышало молитвы? Зачем же, поле, смолкло ты, И проросло травой забвения? Садись, пять, истинно уменье.» И вскоре понял наш геройчик, Что чтобы хоть кого-то защитить, Надо снаряжение носить. Призывал его к себе резной красивый меч, Хотел он подойти, но остановила речь: «Не видел ты зелёного зверька, Он мимо тут не пробегал случайно? Три девятых царства позади оставил, А след найти все не могу, прощу, Поможешь, я дам тебе варенье, Из шишек и лесных грибов» Оценил он трезво положение, Выбирать из голода и смерти скучно, А вот из шишек и грибов задорней, Тем более, благое дело. Каркас дубовый, мшиная спина, рога, Фигура лучшего атлета, голос тихий — Вот это да! Знакомый леший, Улыбка его ясная видна, И глаза блестящие надеждой. «Зеленая, тоска! У меня тут угощение!» И вспомнил он урок истории, Петра первого, Наполеона, тёзку Александра, Но Печалька все не приходила, Мелькая изредка кой где, Дразня, смеясь и развлекаясь, Хоть ей совсем не подобает. Почему только он один страдает? Был бы здесь хотя бы Влад, Он бы поддержал немного, Его язвительно-лощеным тоном, Будто через себя переступал. Но Саша знал, он это видел, Блеск сочувствия в чужих глазах, Заботу, грусть и искреннюю радость, Когда свое заполучал. Погоня тут же надоела, он сел на поле, «О, бедный Йорик» Герой наш протянул, Подняв с земли пробитый древком череп. «Не отравишь ты меня змеёй, Что прячется внутри и ждет момента, Чтобы коварный сделать выпад, И завершить мои бесцельные плутанья, Мои душевные терзания, глупую надежду, Лелею я эмоций колыбель ночами, По нему тоскливо я вздыхаю, И ненавижу очень-очень, так, Что сжимается тисками грудь, И что никак не получается вдохнуть, Стоит пересечься нам глазами. О, Йорик, бедный я, как завершить страданья?» Частые прыжки, пишанье, пара грустный глаз: Печалька появиться соизволила для нас. И Леший из края строк как прыгнет, Хватая в сшитых листьев балахон, И унесет к себе домой, под нос ритмично напевая. А Саша и того не замечает, размышляя. «Мы словно Моцарт и Сальери, Я — лишь тень его таланта, Он — мой лучший идеал, Но не поднимется рука для яда, Да и рейтинг все ещё не тот, Направленность другая, Возможно, ждал бы их иной конец, Если бы не консервативный 19 век» И тут прошибло током мозг: А варенье? И где необходимая награда? Вердикт прост: от Влада только угнетение, Спасет его и у плиты заставит кипятить варенье. Чтоб не повадно было в замке отдыхать, Пока его пятую точку бегут спасать. *** Меч, копьё, доспехи, бодрый конь — Мечты несчастного героя, Он никогда не метил в силача, Всю жизнь крутя лишь парочку булав, Да монетку доставал из рукава, Перевелись на Руси настоящие мужья. Пришлось довольствоваться малым – Лук, колчан и пара целых стрел. На дракона маловато, но так и надо, Это хард режим, только страданье, Он выбрал сложность с первого момента, Как Влад похитил всё его вниманье. Сказать вы можете протяжно, Что сюжет я как-то затянул, Но разве это важно? Я могу пуститься в польку, Написать рецепт печенья, Заварного крема, курицы, индейки, Или как Черномор, старик несчастный, Бреет голову, а потом скрывает это колпаком, Потому что брить бороду опасно, Он уже конечно вряд ли вспомнит, Но в ней вся тьма его таится, Седая, дряхлая брюзга, Работает лишь с полпинка, Но все ещё магичить может, Правда я не знаю что, Учёт существ давно я не веду, Это вроде серого кота проблема, Бедняга, старость не щадит его, Всю жизнь на цепи ходит черный, Небось подкрашивает корни. Уж побледнел закат румяный, Дымятся синие туманы, Всходит месяц золотой. Померкла степь, тропою темной, Задумчиво плетется Саша, С привала останавливается на привал, Из мотивации имея только мысль, Что не придется обгладывать свои же пальцы, Хоть по пути попалась птица, упитанная очень, Но слишком уж горячая была, вот диво, чудеса, Есть микроволновка — тарелку только греет, Есть птица гриль, наоборот, — сжигает окружение. Века сменяют век, а бесполезность не уходит, Давно уже нам Прометей огня отсыпал, А мы его все приручить никак не можем, Смеётся с вершины Фишта и рыдает, Орел печень день изо дня терзает, Может, ему своей то не хватает? И вся проблема в бочках Диониса, Что губят печень бессмертного орла. Друзья, вот это да! Рен ТВ меня снимает? Плетется Саша еле-еле, третье видит сновиденье, Но нарушен вдруг его покой — Впереди холм, дрожит, трясется, Рыдает, кажется? О нет, смеётся! Герой внимает и глядит, боится жутко, «Эй, хочешь расскажу я шутку?» Спрашивает глазастый холм. «Великан...» думает Герой «Опасный! Короткий больно слишком очень, Ни ног, ни рук, ни плеч, ни шеи, И глаз всего один, огромный. Одет ещё так пёстро, жутко! Перья из ушей торчат, из бронзового шлема, А на сгнивших полностью зубах, Блестят коронки, не простые, точно золотые! Надеюсь не поет он песен, а то покойся с миром, Наша городская творческая индустрия» Чихнула голова, и блёстками осыпала Героя, Хохочет пуще прежнего, уродское отродье, Раздался грозный громкий бас: «Дальше нет прохода, ремонт дороги, Но если три моих услышишь шутки, То так и быть, пешком пройдешь, Но осторожно, пост там КВНа, Могут спросить что из старого закала, А за такое я, простите за французский, уже не шарю» «Ладно, чего уж там, гоните» Саша сел напротив, готов внимать. Чтобы не склонять стой юные умы к грехопадению, Придется мне урезать пару строк, Герой с земли поднялся трудно, Приняв на душу тяжкий груз, Оставил позади он монстра, В голове прокладывая маршрут в обход, Даже платная линия дорог приоритетней, Чем столько ужасный юмор едкий. Приютом стал ему дубовый перелесок, Мховая подстилка, пара веток, И воющий в округе ветер, Колыбельную спокойную шептал, Чтоб хоть как-нибудь утихомирить, Героя, что давно не отдыхал. Я каждый день, восстав от сна, Благодарю сердечно бога, Что в наше времена Волшебников не так уж много. К тому же, теперь они и не опасны. Отринув прошлые деяния, Сидят, пряжу ткут, поэмы сочиняют, Но есть ещё другие, звери, Которых ненавижу я, Улыбки, очи голубые, И голос милый, — о друзья! Не верьте им, они лукавы, Даже когда лежат, вздыхают, Принцев спокойно ожидают. Я вижу тень и зло в его личине, Страшайтесь их, подобно мне, Чтоб не повадно было в тишине. Пока герой наш, испуская дух, Плетется по дороге очень трудной, Влад тонет в перине упругой, Двадцатый на подходе сон, И что же в нем? Бесстыдные картинки, У обоих в паре бурлящие фантазии, Ну какие же проказники.