Генераторный проспект

— Раньше жизнь была гораздо проще. Ветер устроил себе минутный перерыв, чтобы набраться сил и с шумным порывом, задувая могучие потоки воздуха в развешанное белье, обрушился на балкон, ударился в незакрытые стеклопакеты, пролетел прямо к столу и перелистнул страницы исписанного ежедневника, в который уже никто не смотрел. Новый день был жарким, но, кажется, лишь этим он мог отличаться от бесконечного каравана других. Тем не менее, лучи солнца так наивно смотрели в окно, словно были уверены, что их свет мог вызвать что-то положительное в душе. Всё вокруг работало в едином ритме и темпе, как детали великой машины, которая меняла лишь одним своим движением ночи и недели, года и века, чтобы поставить на их место новые дни и месяцы, а как ими распоряжаться — пусть решают люди. Вот только сегодня одна шестерёнка дала сбой, ведь будто у всего мира не осталось ни сил, ни желания предпринимать действия. Балкон опустел, лишь простой ежедневник остался лежать на своём законном месте, но уже в гордом одиночестве. Только ветер, решив, видимо, умалить его боль от нахлынувшей бесполезности, собрал все свои силы и подул в последний раз, захлопнув могучим дуновением книгу. Тем временем дом остался далеко позади. Теперь, когда злополучная книжка оказалась закрытой где-то там, на балконе, все дела и проблемы мысленно отступили. По крайней мере, ещё не подошёл тот час, когда первая запись ежедневника могла бы начать возмущаться и злиться от осознания того, что её сочли ненужной и просто проигнорировали. Город, будучи во власти машины рутины, наоборот, следовал по своему планеру, просыпаясь и выгоняя на улицу жителей. Лишь дорога сменялась сначала улицей, потом разрезалась мостом, выруливая к утреннему парку. Городу казалось это странным, он пытался всеми силами заставить всех обратить внимание на такой незапланированный отдых, но мало кто мог увидеть данное чудачество в столь ранний час, кроме высоких деревьев у входа. Конечно, представший взору парк был уже совсем другим, отличным от того сада прошлого, однако это не было тем изменением, которое бы одним своим видом перечёркивало всё сложившееся впечатление. И даже если бы в один момент старый пропал в небытие, а на его месте вырос новый, этот переворот всё равно бы не стал тем роковым изменением. Действительно, он менялся каждый день, каждую секунду: в бесконечном потоке людей кто-то приходил, а также уходил, и каждой весной на клумбе возле колонны главного входа появлялись новые цветы, красные, как языки пламени, сначала совсем вялые, сотрясающиеся от любого дуновения ветра, а через некоторое время — твёрдые, несокрушимые, как россыпь жемчуга. Солнце поднималось всё выше и выше. Солнцу всегда было тяжело светить каждый день ради тех, кто уже слишком вырос, чтобы поднимать голову, но деваться ему некуда. По крайней мере, оно никогда не боялось упасть, ведь это удел людей. Светило делало то, что умело лучше всего — освещало ветку парка, которая будто стыдилась своей пустоты, пытаясь спрятаться от лучей за раскидистыми елями. Дорога кончилась внезапно, окончившись скамейкой. Мир будто бы замер, размышляя, чем бы удивить того, кто осмелился нарушить движение великой машины. Вероятно, первая строчка дел в ежедневнике уже могла начать терять терпение из-за того, что её никто не собирался выполнять. Вдруг мир продолжил движение в виде одной фигуры на горизонте. Она появилась на дороге неожиданно, по-обычному, но и так, словно была создана для того, чтобы однажды в субботний день попасть на аллею парка ради лишь одного секундного взгляда. Никто бы не смог вспомнить при ней каких-либо ярко выраженных черт, однако фигуре они не требовались. Ей не нужно было выделяться, пытаться сыграть на струнах души так, чтобы задеть хоть одну душевную растяжку уникальностью — она делала это неосознанно, даже немного испытывая чувство вины от того, что чей-то взгляд запутался в каштановых волосах. И делала она это с помощью отсутствия какой-либо изюминки. Увы, на этот раз её трюк не сработал, и один тяжёлый взгляд ушёл от неё, вернее, расправил крылья и бросился вниз, к разгорячённому асфальту, только бы сбежать из её плена. Нельзя сказать, что для него было бы лучше: разбиться о землю или остаться навсегда прикованным к ней, только все планы были спутаны тем, что она набросила на него своё лассо, заставив вернуться. Вероятно, она даже не заметила своей добычи, а потому продолжила идти медленно, смотря по сторонам в поиске радости и бесшумно ступая по асфальту. Расстояние от фигуры до скамейки неумолимо сокращалось, пока оно не позволило ей расположиться рядом и обратиться к кому-то сидящему своим звучным голосом: — Вы не подскажете, как дойти до генераторного проспекта? На секунду всё замерло, пытаясь сопоставить координаты, однако после стало понятно, что вопрос не требовал такой нагрузки. — Боюсь, вы и без меня прекрасно знаете. Вы пришли прямо оттуда. Она сдержанно улыбнулась, чуть не поправив рукой волосы, что точно бы выдало её знание о местоположении проспекта. Затем она прищурилась от горячего солнца, нагнулась к основанию скамейки. Это движение осталось незримым для пленного взгляда, но все догадки подтвердились, когда через несколько секунд она подтянула ноги к своим бёдрам. — Прости, думала, что вопрос будет звучать более уверенно, — она достала маленькую книжечку с мягким переплётом и однотонной обложкой. — Я просто тяну время. Увы, разобрать название книги было невозможно — солнечные лучи лезли прямо в глаза. Лишь по заострённому лицу незнакомки можно было понять, что обращение в уважительном тоне являлось далеко не обязательной процедурой. — Разве на то есть причины? — Конечно, потому что я здесь. К тому же мой планер оказался где-то в мусорном ведре. Наверное, мне это аукнется. — У меня похожая ситуация, только я свой оставил на балконе. Совсем не то, что мы расправились с нашими заклятыми врагами с утра, объединяло нас. Мы были знакомы давно. Были важны лишь последствия, которые могли настигнуть в ближайший час. — Не поможешь мне? Быть может, так о нас забудут. И мы отправились туда, где нас никто не ждал, но всё равно так надеялись, что мы появимся. Вернее, сделали вид, что мы туда направляемся, а в реальности нас затянула одна из многих аллей парка. — Здесь всё так изменилось, — дорога аккуратно проходила между нами, открывая вид на широкое поле. — Раньше тут точно что-то было. Она шла рядом, но на небольшом возвышении возле бордюра, смотря по сторонам и комментируя изредка выражения своими версиями. — Зато теперь тут можно проводить время, — действительно, поляна, которая раньше была загромождена различными киосками, теперь по какой-то причине была совершенно пустой. Мы вышли на генераторный проспект — тот самый, который чуть не был потерян. Полюбовались с моста на пробегающую реку, которая омывала далеко не прозрачной водой серые камни. На этих булыжниках восседали целые группы уток, которые по очереди погружались в водную гладь, подплывая к брошенным им кусочкам еды. Затем прошлись вдоль высаженных деревьев, посмотрели на пролетающие мимо машины, которые, судя по всему, сильно завидовали нашему странному отдыху. Через некоторое время с начала нашей прогулки на город опустился тёплый вечер. Мы расположились в небольшом ресторане на первом этаже офисного здания, которое уже в такое время постепенно засыпало. В зале нас окружили негромкие голоса со всех сторон, тихо мурлыкающая музыка и огни, пляшущие где-то за панорамными окнами. Она сидела напротив, закинув ногу на ногу. Болтала жидкость в стакане. Подпирала голову рукой, уже не обращая внимания ни на свои непослушные волосы, которые так и норовили пощекотать её щёки или в очередной раз забрать в плен шаловливый взгляд, ни на свои ноги, которые уже добрые полчаса мяли конец штанов. Она рассказывала про свой недавний поход к парикмахеру, про то, как недавно сходила на долгожданный концерт в ущерб своим планам, но я никак не мог поймать мысль. Вроде бы весь день прошёл так, словно обыкновенный выходной. Но что-то грызло меня изнутри. Я не мог простить себя за оставленный на балконе ежедневник, от этого раз за разом опускал взгляд куда-то вниз. — Давай сбежим, — сказала она после недолгой паузы, инициатором которой был я. — Куда? — Куда угодно. Я не могу больше ни секунды здесь быть. Мы действительно выпорхнули из дверей так легко, словно боялись, что наш уход потревожит всех присутствующих и, в конце концов, даже прохожих. Если честно, мне было настолько индифферентно, что даже если бы весь город ополчился на нас, я бы всё равно бежал. Вернее, почему-то бежала она. Куда-то вперёд, шлепая своими полубосоножками, пока её кожаная куртка развевалась от ветра, оголяя живот. Она бежала сквозь лунный свет, окутавший улочку города, фонарные столбы и слабо исходящий от них чужеродный свет. Конечно, она не хотела убегать, но она бежала, бежала лишь ради того, чтобы её поймали, чтобы она оказалась у того, кто уже не хотел её отпускать. Ловушка захлопнулась у очередного столба, когда вокруг её плечей сомкнулся замок из рук, неразрывающийся, крепкий, но такой мягкий в одно и то же время. Мы стояли всего несколько минут возле небольшого дорожного закутка, ёжились от вечерней прохлады и смотрели куда-то вверх, на уже тёмное, но усеянное скромными звёздами небо. Вокруг становилось всё меньше проходящих мимо полуночников, а город медленно засыпал, гася в близлежащих домах свет, чтобы переправить его на уличные фонари и окна неспящих ночных центров. Наконец, прямо перед нами остановился чёрный автомобиль, словно только ждал нашего благословения на дальнейший путь. Уже через пару секунд за окнами машины начал пролетать засыпающий город. Он был чем-то похож на парк, беспечной жизнью которого я восхищался утром, только вместо елей и лиственниц его украшали памятники мыслям архитекторов прошлого и современные комплексы. Мы сидели на задних креслах и увлечённо наблюдали на сменяющие друг друга постройки так заворожённо, что даже не могли отвести от этой карусели глаз. За очередным поворотом нас встретила самая обыкновенная улица, которая имеет десятки и сотни сестёр по всему миру, однако складывалось ощущение, что только она хранила нечто уникальное. Конечно, для определённых людей это правило работало определённо хорошо, пусть и для них воспоминания могли приобрести расплывчатый вид: вот дом, мимо которого прошла фигура много лет тому назад, вот светофор, который высветил зелёный свет в один час. И в моей голове тоже начали просыпаться подобного рода мысли, в один момент моё сердце защемило от груди с такой силой, словно начало стремиться выпрыгнуть из него, лишь бы сейчас быть там, где однажды чувствовалось тепло, где можно уцепиться за уже давно утерянное время. Время, когда оно было свободным. — Это был чудесный день, — её внезапный голос оборвал бесконечную вереницу моих мыслей, что тут же вернуло в реальность. Я был очень благодарен спасению. — Жаль, что он закончился… Она вдруг резко оборвалась на конце фразы, словно сначала размышляла заложить большую мысль. Она не сразу поняла, что приближалась расплата, и на шее её взгляда затянулось очередное лассо. Кажется, её собственные крылья внезапно были сложены тоже случайно. Моя рука внезапно оказалась на её пальцах, которые так странно лежали на сиденье в гордом одиночестве. — Раньше жизнь была гораздо легче, — я не знал, что сказать, а потому повторил свою излюбленную фразу. — Разве? — Сегодня я сбежал от реальности, кто знает, насколько плохим можно охарактеризовать это действие? — от внезапно нахлынувшего стыда я отвёл взгляд вниз, на свои брюки, после чего случайно сжал ткань в кулак. — Не вини себя, — даже не смотря на лицо спутницы в данный момент, я прекрасно осознавал, что её глаза направлены на моё отвёрнутое лицо. — Всё, что ещё не произошло, можно предотвратить, а то, что уже случилось, — исправить. Автомобиль сделал крутой поворот стремительно. — Знаешь, то время, которое ты любил, может быть и жизнью, которую ты имеешь сейчас. Время меняется, уходят старые памятники, а на их место становятся новые. Но в этом и заключается жизнь. Быть может, смысл и заключается в том, чтобы находить его снова и снова в мелочах новых вещей? Внезапно моей левой руке стало ощутимо холоднее, после она оказалась на сиденье автомобиля, я инстинктивно повернул голову в сторону моей спутницы. На пассажирском месте уже никого не было.