Мы встретились вновь и, думаешь, всё будет как раньше?

Парни начали каждый день спать в обнимку. Поначалу Давид противился так делать, но после привык. Уж слишком ему было комфортно в объятьях Никиты. Но, пожалуй, единственный дискомфорт — размер кровати. Она была тесной для двоих. Но друзьям не мешало это. Возможно, в будущем — проблема исчезнет, однако кто ж его знает, что будет потом.

***

Скоро должен был начаться суд. Все сидят на своих местах. Шатен сидел и обнимал своего друга, пока тот так же обнимал и утешал его. — Давид, всё будет хорошо, — говорил Никита, гладя парня по спине. Роменский не плакал. Нет. Ему было тревожно и… страшно… А вдруг что-то пойдёт не так, и он останется с отцом? Или ещё что хуже… Нет. Не стоит думать об этом. Минуты тянулись и казались часами. Это всё слишком долго… И, наконец-то, судебное заседание начинается… У Давида играет паника на протяжении всего времени. Страшно, ужасно страшно. Кажется, сердце не выдержит и вот-вот просто возьмёт и вылетит с груди! Но нужно быть сильным. «Ты сможешь. Ты сможешь. Ты сильный» — звучало в его голове, пока судья не начал задавать ему вопросы. Шатен старался отвечать чётко и внятно, без запинок и подрагиваний в голосе — что получалось не всегда. Хорошо, когда есть тот, кто может тебя поддержать… Никита. Никита был почти всегда рядом. И прямо сейчас, здесь, он тоже рядом. Успокаивает парня, когда видит, что ему тревожно. Но вот за время всего суда полублондин не сказал ни слова. В основном, всё говорили старшие, которые были с ними. Всё продолжалось ужасно долго. «Когда это закончиться?» — думал про себя шатен. Таким образом, заседание продолжалось ещё 2 часа. Возможно, было бы меньше, если бы не отец Давида, который был нетрезвый, так ещё и совершенно неадекватный: плёл всякую нелепицу, что, кажется, и судья разобрать не мог. Может, стоило его оставить? Чтобы он так и умер, а-то что он будет жить таким подонком? Семью уже поздно воссоединить. Она уже разрушена. Им же… По окончанию суда Майкл получил срок в 15 лет. Даниилу, как и требовалось ожидать, дали право на опекунство. Поэтому Роменский может жить, пока что, с Никитой. А уже после переедет к дяде и его семье.

***

— Видишь, Давид, всё хорошо. Поехали домой, — говорит ему полублондин, приобнимая за плечо. Они идут к машине, чтобы поехать домой. — Да… Да… Пошли, — тихо, чуть не шёпотом, говорит Давид. Его руки ещё мелко подрагивают, и от волнения накатывается сонливость. Если бы можно было — уснул бы хоть здесь. Однако надо дойти до машины. Сесть, двинуться прочь с этого места и уже тогда можно поспать. Потом уже можно спокойно выдохнуть, ведь всё уже позади. Бояться нечего. Остаётся решить вопрос. Вопрос, касаемо чувств. Кто они друг другу? Они практически недавно встретились, а уже так сблизились и, кажется, влюбились. — Я вижу ты хочешь спать. Это из-за стресса, да? Пошли тогда быстрее. Ехать нам час, успеешь хотя бы чуть-чуть поспать, — он говорил спокойно. По всей видимости, понимал, что старшему плохо. В машине шатен положил голову на плечо друга. Так и уснул. Когда машина остановилась, а шатен почувствовал это — у него чуткий сон — никто его не разбудил. Сквозь сон Роменский уловил слова: «Спи. Я отнесу тебя, не беспокойся». Пожалуй, это последнее, что он услышал от Берга. Дальше было всё, как в тумане. На утро кареглазый проснулся с болью в голове. Он был в постели Никиты, но самого парня не было. Оглядев комнату, шатен заметил на прикроватной тумбочке листок, которого до этого явно не было, — записка. «Хей, Давидик. Доброе утро. Я проснулся раньше, чем ты и не решился разбудить тебя. Из-за вчерашнего, да… Ты был горячий с утра, так что если у тебя болит голова, то сходи и поешь куриный суп. Это я, кстати, попросил маму сготовить :) Таблетки будут на столе на кухне. Не волнуйся, учительнице скажу, что тебе стало плохо. Заявление потом уже отнесёшь. Надеюсь, когда я приду домой тебе станет лучше! Поправляйся♡» — Сердечко?.. — это первое, что заметил Роменский. К тому, что Берг называл его ласково — а он начал делать это совершенно неожиданно — Давид привык. Но вот сердечки полублондин ещё не оставлял. Что, они всё ещё друзья? — Так, ладно. Мне стоит пойти умыться и поесть. Куриный суп, да.? — кареглазый встал с кровати и пошёл в ванну, чтобы умыться и не казаться мертвецом. По пути в ванну, шатен заметил, что его никто не переодел. Спасибо, иначе от смущения у него бы явно болела ещё больше голова. Хотя, в каком-то смысле, он бы хотел, чтобы Никита его переодел. От таких мыслей голова стала побаливать сильней, и парень побил себя руками по щекам, дабы прийти в себя. Умывшись, кареглазый пошёл на кухню. На плите стояла кастрюля, что была, скорее всего, с супом. И, да, открыв крышку и посмотрев туда — шатен увидел куриный суп. Он был не очень-то и тёплый, поэтому парень принял решение немного его подогреть. Дальше Роменский выпил таблетки и улёгся спать. Так он сократит время ожидания прихода своего… друга.

***

— Давид, я дома, — в ответ молчание. Однако Берг вспомнил, что шатену, возможно, стало плохо, и тот сейчас лежит в кровати. — Давид.? — он зашёл в комнату и, да, старший был там. Из-за чуткого сна парень открыл глаза и посмотрел на дверной проём. — Привет, — усталым голосом сказал тот. — Приветик, — Никита улыбнулся, — Тебе лучше? — Немного. Спасибо за беспокойство, — в ответ Давид увидел улыбку. — Завтра каникулы. Последние школьные каникулы, — полублондин подошёл к кровати и сел около друга. — Да, а потом последняя четверть и… экзамены. Эх, — шатен посмотрел на сидящего рядом и в ответ ему улыбнулись. — Не хочешь сходить погулять? — предлагает ему Берг. — Я не против. Развеюсь, может полегчает, — ему кивают и выходят. Всё для того, чтобы старший переоделся.

***

— Куда пойдём, Давидик? — опять говорит Никита с улыбкой, когда они вышли из дома. — В парк?.. Или у тебя есть другие варианты? — шатен вопросительно посмотрел на младшего. — Ну… Вообще-то… Нет. Парк был единственным вариантом, — Берг посмеялся. — Пошли уже, — взяв чужую руку в свою, гетерохромный повёл вперёд своего товарища.

***

Вот уже закончилась школа. Выпускной и сдача экзаменов позади. Никита, как и говорил, уехал. Однако старался приезжать как можно чаще к Давиду. Но остался последний незаконченный пункт: кто они друг другу? Всё никак этот вопрос не поддавался решению. Никто не хотел ни о чём говорить. Никита просто приезжал к шатену. Они проводили время вместе, но никогда не говорили, что чувствуют по отношению к друг другу… Этот вопрос ни младшего, ни старшего явно не волновал, раз уж из них никто не подымал эту тему. Тем не менее этот вопрос надо было бы решить. Поэтому, когда Никита в очередной раз приехал к шатену, он решил всё же поговорить об этом. Рассказать этому милому парнишке всё, что он начал, будто до этого сто лет любил, чувствовать. Гетерохромный надеется на взаимность. Даже если это будет не взаимно… он что-нибудь да придумает! — Давидик, — сидя под деревом, укрываясь от ярко светящегося солнца, позвал парня гетерохромный. На улице был июль — тёплая погода и ясное небо, ни одного намёка на дождь, — что ты чувствуешь ко мне? — вот теперь голова Роменского в напряжении. Что ответить этому дураку? А любит ли он его? Почему он об этом спрашивает только сейчас? — Я… Почему ты это спрашиваешь? — кажется, он смутился. И, походу, это заметил Никита. — Ну, мне интересно узнать о твоих чувствах ко мне, — на его лице всё также была улыбка. Берг положил на плечо шатена свою голову. — Мы же в детстве были так неразлучны… Ты любил гулять со мной, а с тобой… И нам было весело! Потом, да, ужасно большая разлука. Однако видишь, это нам не помешало! Мы вернули старое! Нам сейчас обоим уютно в компании друг друга. Как и раньше… — гетерохромный закрыл глаза. — Мы встретились вновь и, думаешь, всё будет как раньше? — Роменский спрашивает с серьёзной нотой в голосе. — Ничего не может быть как раньше… Прошлое не вернуть, — кареглазый нахмурился и вздохнул. — Да, ты прав. Но посмотри, хотел бы чего-то другого, а не то, что происходит сейчас? — Давид не знает, что на это ответить. Почему их разговор зашёл именно на эту тему? Чувства? Какие чувства? Безусловно, ему уютно в компании полублондина. Он всегда будет рядом. Всегда поможет и поддержит. Ну чем не лапочка? Но в груди шатена всё сжимается. Ему хочется быть всегда рядом с ним. Всегда. Никогда и никуда не отходить, даже на миллиметр. Новую разлуку он не допустит. Это уже перебор. — Нет. Определённо нет. Мне нравится то, что есть сейчас… Ты со мной, а я с тобой. Но… чувства… Я никогда о них не думал… — он положил руку на то место, где находится сердце и сжал футболку. — Конечно, я такой хороший, красивый и обалденный, что тебе некогда думать о чувствах, — гетерохромный начал смеяться. — Никита! Господи, какой же ты придурок, — шатен ударил себя по лицу. — О боже, типа это не правда? Скажи же, признай, что любишь меня. Я уверен, в твоей черепной коробке весь ответ уже на поверхности! Просто ты боишься его озвучить! — Ты думаешь, мы бы были хорошей парой? — шатен прикусил губу. Ему реально сложно и страшно признавать, что он… реально влюбился. Почему же не сказать сразу? Всё настолько плохо? Берг же сам пытается выдавить из него эти слова, почему не сказать их прямо здесь и сейчас? Тут такая романтичная обстановка! — Естественно! Я люблю тебя таким, какой ты есть сейчас! Никогда не думай о себе плохо! Ну разве ты достоин этого? — его голова поднялась с плеча, и он посмотрел на шатена, который тоже обратил внимание на полублондина. — Нет… — кареглазый покачал головой, всё также смотря на младшего, — Нет. Не достоин. — Вот, вот именно, Давидик! Забудь все плохие слова от отца! Для тебя — он мёртв! Всё, забудь о нём. Он стал плохим человеком. Согрешил. Не стоит идти по его стопам, — молчит, а после лицо шатена обхватили сильные тёплые руки, — Ты же у меня самый лучший, Давидик! — Ты прав… Возможно, из-за этого, я молчу о своих чувствах… Мне стоит… стоит быть более открытым. Мама бы мной гордилась. — О, я просто уверен в этом! Тем более, тобой гордиться твой дядя, его семья и мои родители, — большими пальцами Берг стал поглаживать скулы старшего. Их зрительный контакт не нарушался. Они доверяют друг другу, поэтому смотреть в глаза человеку, которого любишь — легко. А засмотреться на эти очи так тем более. Шатен долго размышляет. Он просто сидит. Ничего не говорит. Смотрит в глаза напротив и всё. В молчанку они точно не играют — оба об этом знают. Просто младший ждёт, когда другой примет свои чувства и расскажет об этом. Берг готов долго ждать. Ради Давида он готов на всё. В конце концов, руки у гетерохромного затекают, и они исчезают с лица старшего. Однако даже несмотря на это — он лишь молчит. Молчит. Ужасно долго молчит. Почему ему так сложно рассказать? Может, предложить помощь? А Никита сможет ему помочь? — Никита… — он вздыхает, прежде, чем говорит это. — Я внимательно тебя слушаю, Давидик. — Я… я… — взгляд опускается, а сердце начинает биться чаще. Хочеться провалиться под землю и не вернуться. Почему этот полублондин заставляет его говорить такие слова? — Давидушка, я тебя не съем. Я не изверг. Просто скажи эти слова и всё. Ты не пожалеешь. Ты сам сказал: «Прошлое не вернуть». Значит, раз захотел сказать — говори. Давай. Я жду. Я буду ждать сколько угодно. — Да ты издеваешься! Ты знаешь, что я люблю тебя, но заставляешь меня это произнести, а потом говоришь, что это я сказал?! — прокричал Роменский и до него дошло… Он только что сказал эти слова… «Я тебя люблю»… Его глаза вылезли на лоб. — Вот видишь, — Берг улыбнулся и подполз ближе к шатену, — ты сам сказал эти слова. Я ужасно хотел услышать их от тебя. Повтори эти слова, но одним предложением, — его лицо находится на одном уровне с лицом шатена. Он лукаво улыбается и прислоняется ещё ближе. Боже, какой извращенец. — Я люблю тебя, — говорит Давид заветную фразу, от чего Никита улыбается ещё шире. Его руки обратно оказываются на лице старшего. Пару минут он смотрит в карие глаза, а после целует шатена в губы. Поцелуй был недолгим, поэтому, когда Роменский разрывает поцелуй, спрашивает: — Мы теперь типа встречаемся? — Да, — кивает и снова затягивает, уже в долгий, поцелуй.