На краю мира

Когда я очнулся, всюду был лишь сумеречный туман. Ни души вокруг, ни единого звука, ни единого признака жизни. Лишь от звона в ушах голова пульсировала болью. Я всё пытался прийти в себя, когда вдруг услышал громкий звук, на миг оглушившил меня. Это был шум поезда. С трудом я встал на ноги, хватаясь за голову, и, чуть пошатываясь, побрёл в направлении стука колёс. Туман вокруг продолжал сгущаться, пока поезд стремительно приближался. Поверхность была не ровной и иногда я чуть не падал, попав в небольшую яму или споткнувшись о камни, что хрустели у меня под ногами. Вдали стал проглядывать свет, пробивающийся сквозь туман. Раздался громкий гудок, врезавшийся в мои уши и отдававший болью в висках. Когда поезд был уже совсем рядом, стоя чуть в стороне, я едва различал, как мимо меня проносились вагоны один за другим. Внутри было темно. Темп поезда начал постепенно стихать, и я заметил, что в одном из вагонов всë же горел свет. Медленно приближаясь, он остановился прямо напротив меня. Спустя какое-то время дверь с грохотом отворилась, ступени выдвинулись, а всё вокруг вновь погрузилось в давящую тишину. Чуть помедлив, я всё же поднялся по лестнице и зашел внутрь. Вагон оказался пуст. По обе стороны от окон находились лишь сплошные сидения. Свет был совсем блеклым и моргал, готовый вот-вот погрузиться во тьму. Я присел. В тот же миг поезд тронулся. Свет потух. Сначала я ничего не видел, но со временем чернота стала проясняться. От лёгкой тряски меня сморило в сон, и, сдавшись, мои веки стали закрываться... Когда я вновь открыл глаза, свет вокруг слепил, словно всё заволокло тёплой дымкой. И тогда я почувствовал, что моя голова лежала на чьём-то плече. Взгляд скользнул вниз, и я заметил, что кто-то сидел рядом и держал меня за руку. Я ощутил слабое тепло, что исходило от чужой ладони. Я не шелохнулся. В ушах продолжал раздаваться размеренный шум от колёс. По какой-то причине, это успокаивало меня. Тот человек, он казался мне смутно знакомым. Тогда я попытался поднять свой взгляд, но, казалось, силуэт лишь больше размывался. Но стоило мне попытаться точнее рассмотреть его, как звон в ушах стал быстро нарастать, а боль усиливаться, пока не стала нестерпимой. Зажмурившись, я схватился за голову, зажимая уши. Когда звон достиг своего пика, я испытывал нестерпимую боль, и тогда, когда я был почти готов закричать… звон резко затих. Тишина. Открыв глаза и осмотревшись вокруг, я обнаружил, что вагон поезда заволокло туманом. Вокруг было темно и пусто. Иллюзия рассеялась. Я посмотрел на свою ладонь, лежащую на сидении. Она была холодной. — Ты наконец-то здесь. Я услышал голос. Оглядываясь по сторонам, я заметил кого-то в противоположной стороне вагона. Постепенно силуэт стал приобретать очертания. — Кто ты? Ты знаешь, что это за место? — Ты всё ещё не вспомнил? — после небольшой паузы, ответил некто. Человек передо мной был одет в чёрные одежды. Наконец, я различаю его лицо. Точно такое же, как у меня самого. И тогда сознание начинает проясняться. Какое-то время я застываю в оцепенении, пока из горла не выходит протяжный вздох. — Ах, так это правда… Кажется, прошло так много времени… с тех пор, как я брожу по этому миру. Но ты первый, с кем я могу поговорить вот так. — Здесь не только я. За этим туманом хранится множество твоих воспоминаний, — лицо его не выражало никаких эмоций, а голос был холоден. Сквозь туман я вижу образы, отдалённые, но возникающие одно за одним так отчётливо. Дети играют в песке, резвятся на детской площадке, а их родители, бабушки или дедушки, бранят их, ласково поучают, угощают сладостями. Зимой они играют в снежки, делают снежных ангелов, лепят снеговика, а после идут домой со взрослыми, держась за руки и смеясь. Смех отдаëтся эхом повсюду. Двор детского сада. Пока небо стремительно темнело, детей забирали одного за другим, лишь один мальчик стоял в одиночестве и ждал. Всё ждал и ждал, но никто не приходил. Холодная комната. Мальчик сидит на голом полу и смотрит в пустоту. Шум телевизора в соседней комнате, он крадётся на цыпочках мимо, смотря на мигающий свет в дверном проёме. Однажды он просыпается среди ночи от сильной боли. Он встаёт с кровати и пробирается на кухню, оставаясь там в одиночестве. Всё чтобы никто не услышал, как он плачет. Позднее ему подарили котёнка. Тогда он узнал, что может ощутить близость чего-то живого рядом с собой. Тогда, даже хватаясь за это крошечное тепло, это могло его согреть. Образы продолжают мелькать один за другим. Мальчик идёт в школу. Он общается со сверстниками. Улыбаясь рядом с ними, он ещё может почувствовать себя таким же, как они. Однако, от чего-то, дыра в его сердце растёт с каждым днём всё сильнее. Однажды, после побоев, перед уходом его мать нанесла крем на его лицо, скрывая синяк. Он не сопротивлялся. Больно не было, только внутри него что-то постепенно ломалось. Однажды, по дороге в школу, он увидел мёртвую кошку. Её кровь растекалась по каменной плитке. Мальчик замедлился и обратил внимание на то, как все проходили мимо, будто не замечая смерти, что была прямо перед их носом. “Ах… Вот оно что… Вот оно…” Тогда мальчик почувствовал, что он ничем не отличался от этой кошки. Вскоре он вспомнил, что опаздывал на занятия. Да, ему надо спешить, ведь если он опоздает, могут вновь позвонить домой… И он прошёл мимо, ощутив, как внутри него что-то вновь треснуло, а после покрылось непроницаемой коркой льда. Мелькали и беззаботные мгновения, моменты мечтательности и забвения: лето, книги, дожди. Многое, что уже давно исчезло, рассеялось, словно дым. Мелькали и жестокие видения, страхи и ужасы, от которых хотелось отвести взгляд. Но он смотрел. И тогда другой “я” вновь появился перед ним. Он молчал. Смутные голоса и звуки продолжали разноситься вокруг. — Вот каким оказался мой мир – пустынным и одиноким. Таким же, как и я сам. Ничего не поменялось, даже здесь. Нет никого, кроме призраков и теней. Лишь отголоски моего одиночества и внутренней тоски по теплу. — В конце концов, измениться что-то может только пока ты ещё жив. — ответил он. — Это верно… Веки опустились, а губ коснулась печальная улыбка. Прямо как тогда. — Я стал богом этого мира, в котором не существует людей. Лишь я и призраки памяти о жизни, которую я мог наблюдать когда-то. Волей-неволей, этот мир воплотил в себе мои желания, как и саму невозможность их. Я всё так же одинок, и нет никого, кто мог бы это изменить или дать мне ответы на вопросы, на которые у меня самого нет ответа. Этого ли я хотел?.. Я всё смотрел вокруг, на проплывающий туман, вслушиваясь в отзвуки мнимой жизни. Что-то давило, разъедало изнутри, не давая свободно дышать. Слова продолжали течь из меня потоком, то прерываясь, то вновь прорезая пространство. — Как ты считаешь, мог ли бог того мира быть таким же? У него просто не было ответов, и он не знал, как может быть иначе. Просто это было так, как он чувствовал, как он знал… Человек сам загнал себя в угол, или это эволюция сыграла с ним злую шутку? Или же это и есть суть всего живого, как она есть… Когда-то я размышлял о безднах космоса. Тогда, если бы я мог, то улетел бы туда даже без возможности вернуться. Я не хотел быть среди людей. Я не хотел даже чтобы моё тело гнило в этой земле. Настолько сильно я нуждался в том, чтобы исчезнуть. Если бы я только мог… Я никогда не хотел быть человеком. Но теперь это все неважно, меня уже нет в том мире. Вокруг стали мелькать призрачные пейзажи, схожие с теми, что я видел, пока бродил в беспамятстве, словно пытаясь собрать себя по кусочкам и вспомнить, кто я такой. — Очень часто смерть и вода взаимосвязаны. Берег моря или океана, у реки или озера. В кино нередко герои умирают у воды, в воде, а также стремятся к ней на пороге смерти. Море будто бы окружено таким ореолом, необходимым жизненным переживанием. Ощущение погружения в воду может иметь схожесть с переживаниями ребёнка в утробе матери. Это место, где ты часть всего, ты растворяешься в ней, ты в безопасности… даже если это не так. Или можно это соотнести с куда более древними истоками жизни жизни, что возникла в воде и со временем взошла на сушу. Неосознанное стремление к началу, к первичному бульону. Тяга к огню... перерождение, вспыхнул-потух, сгорел или согрелся. Не то чтобы речь о конкретном чем-то, близость она в любви или в борьбе, не столь и важно что это – сама взаимосвязь жизни. Падение с высоты… Иногда человеку снится, словно он падает и ощущает это всем телом, после чего происходит резкое пробуждение. Подобное происходит, чтобы человек не умер во сне. Любопытно, хоть и не объясняет тягу к полëту с высоты. Но некая тяга существует. Как падение звезды, или как летят космические тела, что разбиваются друг об друга… но это, кажется, о другом. Семечко тоже падает в землю, чтобы возродиться. Земля сама по себе тоже дом для зарождения жизни. Всё это… — Почему ты тогда улыбался? — спросил силуэт в чёрном, после долгого молчания. — А? Как я мог улыбаться, когда решил умереть? А-ха, ты ведь и сам знаешь ответ. Это было для меня освобождением. К тому же я был уверен, что никто не стал бы горевать обо мне, и не был отягощëн переживаниями о ком-либо. Но в последний день это... видимо, моя прихоть. Я хотел пережить хоть что-то настоящее перед смертью. Просто быть какой я есть, хотя бы в своём отсутствии, в своей невозможности жить. Я хотел остаться хоть у кого-то в памяти. Это довольно глупо, да?.. — горько улыбнувшись, я продолжил. — Я убил себя не из-за того, что боль была невыносимой. А из-за того, что, наконец, ощутил облегчение. В этом нет ничего страшного, нет ничего необычного. Есть в этом даже что-то правильное, что слабые умирают. Редкие виды животных, не способные приспособиться, в конце концов вымирают. Дают ли они пространство для новых видов, для развития? Не всегда. Но люди ещё хранили в памяти то, что эти виды когда-то существовали. Словно символ тоски по тому, кого уже нет и никогда не будет на свете. — Это в самом деле так? — О чем ты? — Ты знаешь. — Ха-ха… Медленно улыбка исчезла с лица. Мои глаза покраснели, а губы поджались. Другой “я” хранил молчание. — …Ты просто стоишь и молчишь там, разве нет? Я не хочу всего этого больше. Я хочу освободиться... от себя. Лучше бы… если бы души никогда не существовало… Тогда я бы смог… раствориться, стать ничем… и благодаря этому стать частью всего. Душа, самоидентичность. Пока она существует – я всегда буду одинок. Смерть по-своему добра к живым, но её значимость не все способны оценить. И наибольшей благодатью она станет, если освободит, не оставив ничего взамен. Наше эго, само "я" настолько отделилось от иной жизни, что стало бояться потерять себя, несмотря на то, что в этом "я" и кроется вся трагедия одиночества человека, — дыхание сбилось, поэтому, немного переведя дух, я продолжил. — И всё же… всё же я тоскую по тем крошечным тёплым мгновениям, даже если их было совсем не много. Будучи самим собой, я хотел почувствовать, что не один. Почувствовать себя живым. Я хотел... Я так много хотел пережить, самых простых вещей… Прогуляться с кем-то, покататься на велосипеде, понаблюдать за звёздами, есть разную вкусную пищу... Я хотел гладить уличного кота, слушать птиц, ощущать прохладный ветер посреди летнего зноя, пить что-то горячее в зимнюю стужу. Чувствовать запах сырости после дождя, слушать завывания вьюги. Бродить по безлюдным улицам на рассвете, ловить первые лучи солнца. Есть с кем-нибудь мороженое летом, купаться в реке… Быть окружённым природой, быть всем и в этом растворении наконец почувствовать себя частью, что ты не один, что ты неотъемлемая часть всего… Я всего-то хотел… Внезапно я услышал плач ребёнка. Бросив взгляд в сторону, я увидел того самого мальчика из первых видений в тумане. Он сидел, поджав колени, и горько плакал. Я подошёл к нему и спросил, хоть и прекрасно знал ответ: — Почему ты плачешь? Мальчик открыл глаза, наполненные слезами, и взглянул на меня испуганно, полный тревоги, и проговорил, продолжая всхлипывать: — Больно… это больно… Это до боли знакомое ощущение. В груди сильно кольнуло. — Почему? – голос мальчика постепенно переходил на крик. – Это больно! Почему все делают мне больно?! Почему они не могут простить меня?! Почему они ненавидят меня?! Что я сделал не так??! Это больно!! Я ненавижу это!! Это всё моя вина?! Почему никто не поможет мне??! Почему?!… Помоги… помоги мне!!!.. Мои ноги подкашиваются, и я отступаю на пару шагов назад. — Я… я не хотел этого… — Слишком поздно. Обернувшись, я вижу другого себя, что взирает с бесстрастным лицом. Безжалостным. Я возвращаю свой взор к мальчику. Спустя какое-то время я неспешно делают шаг навстречу и опускаюсь на колени перед горько плачущим ребёнком. Наклонившись, я обнимаю его. — Всё хорошо… всё закончилось… Это не твоя вина. Прости, больше не будет больно… — и повторяю это вновь. — Больше не будет больно. Постепенно рыдания стихли, а мальчик стал растворяться, превращаясь в дым. — Это лишь тень, ты ничего не сможешь изменить. И тогда я направляюсь к другому себе, что продолжает произносить свои холодные и безжалостные слова. — Всё хорошо, теперь ты больше не один. Я останусь здесь, с тобой, в этом отчаянии. — …Всё это не имеет никакого значения. Уже слишком поздно. — Да. Я знаю. Я беру другого “я” за руку. Он остаётся неподвижен, а лицо не выражает никаких эмоций. Долгое время он лишь смотрит на меня. А после, наконец, сжимает мою руку в ответ. В его взгляде сквозит ледяная усмешка. Всё вокруг исчезает, растворяется в светлеющей дымке тумана.