четыре истории об одиночестве

      может быть, сюда хоть когда-нибудь придёт кто-нибудь ещё? может быть, хоть кто-нибудь составит ему компанию? может быть, пожалуйста, ну пожалуйста, гэ, наконец, отвлечется от своих дел, чтобы посидеть здесь с ним, чтобы провести с ним немного своего времени — он ведь не просит многого, всего полчаса, чтобы они вместе попили чай и немного поболтали.

хоть кого-нибудь рядом, чтобы не оставаться одному.

      юноша скучающе опирается руками на стол, а потом кладёт на руки голову. он долго-долго наблюдает за тем, как стекает капелька чая по чашечке, это все потому, что он так и не научился хорошо разливать чай. движения его всегда такие размашистые и быстрые, что он сам за ними не поспевает. вот он задевает что-то носком, вот — проливает что-то, вот цепляется волосами за вишнёвые ветки. ши уду всегда ругается на него за неаккуратность, а он в ответ только смеется: когда гэ ругается, это лучше, чем когда он молчит и не обращает на него внимания.       в небесных чертогах хорошо и свежо. окна распахнуты, и ши цинсюань направляет в них немного ветра, чтобы он игрался с его кудрями и не давал почувствовать жара от яркого солнца. сегодня такой хороший день, такой хороший, он здесь совсем недавно, но ему здесь очень нравится. ему всего шестнадцать — а он уже вознесся, уже стал богом, да ещё каким! он — настоящий повелитель ветра, и ветер слушается его, и, кажется, впереди ещё целая вечность, и, кажется, впереди ещё столько приключений, столько новых друзей... когда он возносился вслед за своим братом, он думал, что теперь они смогут, прямо как в его детстве, собираться по вечерам, разговаривать и пить чай. хотя и когда они оба были простыми смертными, этого стало уже очень мало... но теперь ведь должно было все измениться! теперь ведь должно было что-то поменяться, ведь теперь ши уду не нужно хлопотать о нем, как о маленьком, ведь они теперь совсем близко, ведь теперь цинсюань вознесся — сам!       но почему же гэ так и продолжает постоянно пропадать?

и неужели на небесах бывает так скучно? и неужели, когда ты всесильный, весёлый и яркий бог, тебе может быть так одиноко?

      может быть, сюда хоть когда-нибудь придёт кто-нибудь ещё? может быть, хоть кто-нибудь составит ему компанию? может быть, если он раздаст каждому, кто придёт на праздник, по две сотни заслуг, то здесь соберётся целый зал его друзей?       ши цинсюань знает, что это не его друзья. ши цинсюань знает, что те, кто приходят только за заслуги, не могут быть его друзьями. но ему так скучно здесь одному, так скучно здесь одному, да ещё и брат по ту сторону стола раздражённо нашептывает что-то о том, что нет смысла пытаться понравиться им, ведь все они дураки, не нужно даже пытаться тратить на них свои заслуги... но ведь ему так хочется, чтобы кто-то пришёл. ему так не нравится быть одному. ведь он постоянно закатывает роскошные пиры, чтобы кто-нибудь пришёл. раньше приходили, чтобы поесть и посплетничать, а со временем и это ушло.       ши цинсюань ставит руки на стол, затем — кладёт голову на руки, наблюдая за тем, как капелька вина стекает по его чаше. теперь вино не разливает он сам, это делают слуги. если бы гэ увидел, как один из них неосторожно разлил вино, то, непременно, стал бы ругаться. ему не нужно об этом знать: пускай лучше брат ругается на цинсюаня, а не на кого-то другого. поэтому он поднимает чашу и делает несколько глотков терпкого напитка. и тогда ему становится немножко повеселее. и тогда он объявляет в сети духовного общения: "приглашаю всех к себе на пир! две сотни заслуг каждому гостю, давайте веселиться!"       и дворец его становится полон гостей. и слуги, снующие туда-сюда, не успевают наливать вино. и всем так весело, кажется, так весело. он хотел бы поговорить со слугами, даже пригласить их с собой за один стол, но слуги безмолвны, но слуги боятся ши уду.       и здесь так много, много, много людей, и все они улыбаются, но почему их улыбки так притворны?

и неужели на небесах бывает так скучно? и неужели, когда ты всесильный, весёлый и яркий бог, тебе может быть так одиноко?

      может быть, сюда хоть когда-нибудь придёт кто-нибудь ещё? может быть, хоть кто-нибудь составит ему компанию? ши цинсюань скучающе лежит в кровати, раскинув руки. сегодня был такой сложный, насыщенный день, он несколько часов гонял духов, которые стали часто наведываться в одну маленькую северную деревушку, потом поцапался с пэй мином, как и всегда. так хотелось обо всем этом кому-нибудь рассказать... и хорошо!       хорошо, ведь теперь у него есть лучший друг, которому можно рассказать все это. он будет ворчливо отмахиваться сначала, и это будет очень смешить. однако потом он прекратит морщиться и пыхтеть и внимательно выслушает.       он ложится на живот, подставляя под голову руки. он наблюдает за тем, как капельки дождя стекают по окну его покоев. он обращается в личной сети духовного общения: "мин-сюн, приходи, поболтаем!" — и вот уже через несколько минут в его дворце оказывается его дорогой, милый друг. и наконец-то ему не так одиноко. и наконец-то он чувствует, что рядом с ним действительно кто-то есть. и наконец-то он может положить голову на чье-нибудь плечо или закинуть на кого-нибудь уставшие ноги, пока рассказывает что-то, беззаботно накручивая пряди на пальцы. и наконец-то есть кто-то, с кем никакого одиночества нет, с кем нет никаких ночных кошмаров, с кем все хорошо, на кого можно положиться. — ну же, скажи что-нибудь, мин-сюн!       повелитель земли отправляет себе в рот последнюю вишню с золотого блюда и фыркает. — не понимаю, почему ты до сих пор тратишь на пэй мина своё время.       ши цинсюань заливисто смеётся, покатившись по кровати.

и неужели на небесах бывает так весело? и неужели, когда ты всесильный, весёлый и яркий бог, тебе может быть, наконец-то, не так одиноко?

      может быть, сюда хоть когда-нибудь придёт кто-нибудь ещё?       секунды кажутся вечностью. он не помнит, сколько он уже беспрерывно кричит. голос его сорвался и пропал, и теперь можно только хрипеть, и глаза его распахнуты, и он ничего не чувствует, решительно ничего, ни боли в горле от своего истошного крика, ни того, как кандалы натерли ему запястья. он только пытается кричать и плачет, пытается кричать и плачет, пытается кричать и плачет, и это никогда не закончится. и он смотрит в золотые глаза, те, что для него такие родные, и совсем не узнает этих глаз, и теряется в этих глазах, и чувствует себя так одиноко, так чертовски одиноко, пожалуйста, пусть сюда придёт кто-нибудь ещё, пожалуйста, пусть сюда придёт кто-нибудь ещё, пожалуйста, спасите его, пожалуйста, спасите его, пожалуйста, спасите...       ши цинсюань знает: лучше, когда ши уду ругается, чем когда он молчит. теперь его голова болтается в руках того, кого он называл "мин-сюн", и кровь выходит из его шеи по капле.       в этой комнате было три человека, а теперь здесь два. но почему ему кажется, будто он здесь совсем один?       он порывается встать на ноги, но не может: его руки привязаны. он наблюдает за тем, как по капле наполняется лужица на полу. только тогда он осознает, что его собственные слезы.       и почему ему так одиноко? и почему ему так страшно? и почему он всегда один, и почему вся его жизнь превратилась в один огромный склизкий комок лжи?

и неужели небеса никогда не должны были быть его? и неужели, когда ты всесильный, весёлый и яркий бог, вся твоя жизнь может оказаться ошибкой?

может быть, сюда хоть когда-нибудь придёт кто-нибудь ещё?

может быть, сюда хоть когда-нибудь придёт кто-нибудь ещё?

пожалуйста, может быть, сюда хоть когда-нибудь придёт кто-нибудь ещё?