Если вы искусство, мы — партнёрский материал

«Внатуре?» — нет, он точно придуряется. Фиксация Андрея на недосягаемых парнях, заставляющих его скулить от несбыточных надежд, а после — из-за собственного провала, потому что пытается принять ту данность, что нахуй никому не уперся; и, будучи безвольным относительно своих откровений, держания их в узде, страдать и нуждаться в этих самых «недосягаемых» — его ахиллесова пята. Уязвимое место. Как раздражающий фактор, как удары в одну точку, как регресс и уныние. «Я нахожусь в неведении, со мной явно что-то не то. Да я проклят трижды Богом за то, кем являюсь! И нет на меня управы. Я боюсь собственной тени, и все находят меня чудаком» «Нет, я шучу, бро, я не гомик» — Андрей произносит это трубно, звучаще — будто громким гласом в рупор, направленным на толпу; как дрелью соседи сверлят стены, и переносят мебель через час по чайной ложке, кряхтя и матерясь на весь этаж; и как Юлька, играющая в «Слепую Курицу» и хлопающая в ладони перед носом Андрея, глаза которого завязаны маминым шарфом. Андрею учить на завтра стихотворение Цветаевой, Андрею доводить до пика свою подачу — зазубрить семнадцать строк и выдать с такой интонацией, с которой, вероятно, смогли прочувствовать только пользователи тик-тока, решившие окарикатурить произведение поэтессы А. Ошариной — «Я плохая — ты хороший». Ну, было довольно смешно. Андрею неинтересна школьная программа и учебники, где все сильно поверхностно и формально. Там не расскажут о спорной личности пьяницы-Есенина, которого превозносят и покрывают учителя, и не везде расскажут, к примеру, о недрах поэзии Цветаевой — отчаянной и трагичной, на самом деле, со своим подходом к ритму и рифме. Со своей необычной интонацией. Вспомнилась Земфира. Её песня «Я полюбила вас» — и Андрей помнит, как задрачивал этот трек когда-то, особенно строчку:

Я выбирала жизнь, стоя на подоконнике.

Интерпретировать фразы под себя — субъективно, на свой лад; как захочется услышать, обтесать и воспринять. Ему кажется, что речь о крайностях и перешедших гранях — об опасной близости к падению. Андрей оглядывает крыши домов с окна пятого этажа, и чувствует, как самовозгорается от обиды. «Гомик — не человек, что ли? Хуйню несешь». Марат ощущается как песни Монеточки, как недавний камбэк с новым альбомом, как песня «Селфхарм» и строчки оттуда:

А ты пахнешь, как спокойствие, как в голове тишина

Ты — как десять часов непрерывного сна, ты — четверг, ты — шестнадцать ноль ноль,

Ты — ромашковый чай и покой.

А Андрей, пожалуй, — оголённый провод, паника без повода и депрессивный город. Очень плохой план. Эмоции Марата — как явления; существуют, если прислониться ухом к его губам, выслушивать каждый тихий вздох и случайные оговорки. На переменах позволять ложиться на свои колени, кончиками пальцев касаться его ресниц, выслушивать и поощрять его идеи на голом энтузиазме, и его хохот, в конце концов, который почти Гомерический. Марат ведь любит сплетни. Походящее на его истину выражение: «Я крепко сплю, потому что меня не мучает совесть». Его ничего не берёт и он не имеет опасений, хотя балансирует на грани крушения моральных норм. Алтынай советовала признаться. Как-нибудь подобающе, рационально обдумавши, преподнеся так, как писала Цветаева: «Пусть сольются без слов наши души!» И в продолжение: «Ты взволнованно шепчешь — не мне…» А как заполучить Марата, в итоге? Если вспомнить их школьный разговор, когда Андрей, закусивший удила, выпалил всё единым духом и бесконечно жалел после, можно прийти к тому, к чему он ведёт сейчас. Конструктивное мнение? Ты несчастный пидорас. Первый шаг к тому, чтобы стать храбрым — учись прислушиваться к своему страху. А кто за язык тянул, когда портачил? Марат никогда не осудит, он это знает. Потому что Марат, однажды завидев гомо пару, незаметно потыкал пальцем и нахмурил брови, прошептал Андрею на ухо «я конечно рад за них, но не от всего сердца», и, честно, Андрей не понял тогда, как это воспринять? Художники не видят мира за пределами холста. Он видит то, что скрыто от других в рамках своего полотна, видит то, что выдумало воображение, видит образ — один конкретный, с которым просуществует лишь единожды. В тени осмелиться — тлеющими ладонями касаться там, где доставать не смел. А потом… Потом захочет, чтобы отходили его хорошенько раскалённой кочергой. Жизнь не давала повода почувствовать в себе стержень. А сейчас повод есть. Главное сейчас — не потеряться в мертвенно-чёрных глазах. Надо поговорить с Алтынай. Не изливаться о трудностях поражения, не давить жалобно, а сказать как есть: — Он сказал, что отношения его не интересуют, — Андрей проговаривает это перед зеркалом, уже ощущая пизды, которые получит от Алтынай. И тут даже может пострадать Марат, который, по сути, ни в чем не виноват. А разве можно насильно заставить кого-то полюбить тебя? У Алтынай свои методы: надменно, блефуя, и стараясь вложить в голову ненужную информацию. В случае Марата, как ему кажется, — фальшивые обещания Андрею. С точки зрения морали и гуманности — нет, такое нельзя допустить. Есть предчувствие, что Алтынай начнёт давить. Ламентируя, заставит написать Андрею, попросить прощения, там... пообещать влюбиться как-нибудь... Андрей не уверен в своей объективности, но такую Алтынай видели многие. Поэтому страшно. Либо он уже сошёл с ума и подаётся в инсинуаторы, раз внушает себе такие мысли. Боже, это такие глупости.

***