Побег к свободе

      Когда люди своими делами выгоду лицам высшего света не приносят, а наоборот скрывающую черноту душ ткань стянуть пытаются, их принято против народа выставлять теми же лицами в свою выгоду, дабы в обличие под тканью снятой никто верить не стал.       Так в народе молва пошла, что моряки, к пристани с товаром слухи про недобросовестность королей и приближённых им привозящие, бунты специально устраивают, вражду развести хотят иль наживиться, пока люди добрые у них товар смотрят.       А морякам делать нечего, как по карманам чужим лазить: им свою кормилицу водоплавающую починить, товар разгрузить — загрузить, запасы обновить да передохнуть успеть, пока в путь снова не отправились, надо.       Одни отстаивать честь свою стали, другие с горя и вправду по карманам пошли, когда оправдаться не смогли, в конце и до побоишь с другими кораблями доходя, третьи славу дурную отвергать не стали, страхом людским в свою сторону пользуясь, работу продолжая да свободой наслаждаясь.

⚓🛟

      — Мой отец скорее решит, что я подговорил вас, чтобы сбежать, чем даст вам что-то за меня, — уверенно утверждает Чимин, с удивлением обнаруживая, что верёвки, которыми его связали с полу часа назад, когда похитили с прогулки по побережью, чуть ли не сами спадают с рук.       — Вы выбрали не того принца, да ещё и узлы вязать не умеете, — поправляя рукава, продолжает наследник трона, сидя на досках по волнам отдаляющегося от материка пиратского корабля.       — Не то, чтобы мы пытались тебя связать, — задетый чужими словами, отвечает один из матросов, а капитан, стоящий прямо на против принца усмехается и добавляет:       — Да и от Его Величества нам не нужно ни гроша. Можешь прыгнуть за борт, вернуться в своё царское заточение, выйти на следующей или любой другой пристани, к которой пристанет корабль, а, коль захочешь, можешь и с нами остаться, дело твоё, ни кто тебя держать не будет.       Улыбка, секундно явившая себя во время усмешки, встаёт в ровень с королевскими особами, что тщательно ухаживают за собой и, не жалея времени, часами наводят марафет усаживаясь к туалетному столику в своих почивальнях. Покорённый чужим простым взглядом, без злобы, ненависти, зависти или обиды, что дитя короля ярко помнит в людях, кого встречал на городских площадях, он не сразу осознает значение адресованных ему слов.       — Подождите, — он подскакивает, следом за развернувшимся капитаном — но тогда зачем… это всё, если я могу уйти? — растерянно смотрит на старшего.       — Чтобы ты мог уйти, — смотрит, верно самую логичную вещь в мире произносит.       — Когда твой отец склонен более верить в твой побег с пиратами, нежели похищение ими, не значит ли это, что ты открыто заявлял о своём желании сбежать? — размышляет, глаза детские рассматривая, умиляется глупости и доверчивости воспитанного слугами.       — И что же вам с того? — всё ещё не понимая целей, вспоминая все сказания высшего света о тех, на чьём сейчас борту, допытывается.       — Это весело. Я не Робин-Гуд, моя команда не его друзья, но почему бы нам не воспользоваться королевским желанием, чтобы подтвердить ваши сказки и навести страху, при том не нанеся никому вреда и, наоборот, оказав помощь одному неоперившемуся птенцу.       — С чего это я неоперившийся птенец? — возмущается юноша, вызывая ещё большее умиление у стоящего напротив.       — С того, что даже из скорлупы тебя только что вытащил я, — смеётся, похлапывая Птенца по плечу и направляется в свою каюту.       Через минуту Мин возвращается к так и не сдвинувшемуся с места гостю и протягивает тому свиток:       — Меня Агустом Ди зовут, а тут все наши остановки намечены, если не сменится ничего по дороге, а то вероятно. Выбирай где сходить будешь, добросим.       — А я может не хочу сходить, — противится осознанию настоящего, но за своим любопытством следует.       — Тогда меняй одежды свои блестящие и будь готов к труду, — к своему удивлению ни слова против Пак не слышит, лишь согласие.       Капитану интересно сможет ли цыпленок, в золотом яйце выращенный, свои перья отрастить, царапин и грязи не испугавшись, не захочет ли в свою королевскую клетку обратно запереться.       — У меня кроме них нет ничего, — растерянно рассматривая полы своей рубахи, отвечает.       — Джей! — куда-то вверх кричит, своего человека, тут же с мачты слезающего, зовёт.       — Подбери ему что-нибудь да накорми, а то от страха небось проголодался, — команду даёт и, получив кивок, заверяющий в том, что всё исполнено будет, уходит.       — Ди у нас капитан строгий, но хороший, ты его не боись, если свои силы приложишь, он поможет, ну а когда нет, то и не рассчитывай на его поддержку, это справедливо будет, — посвещает нового члена команды матрос, направляясь до кают-компании, знакомит со всеми, кого по недлинному пути встречает.       — А сколько лет вашему капитану? Он выглядит молодым.       — Его годам может счёт вести только он сам, мы не ведаем, да и он, верно, не следит, но, будь уверен, его мудрость не по годам жизни считается, так что здесь его все как капитана, то бишь старшего, уважают, — задумывается.       — Разве что Саид может его наставлять иногда и то, я это со слов старших, сам никогда не слыхал и не видал, только что советуются они знаю, — ящик большой открывает, старые одежды достаёт, каждую мысленно на принца прикидывая:       — Тощий ты больно, Птенец, — вздыхает, подходящую рубаху выбирая.       — Ну ничего, откормим, да трудом мышцу какую-никакую нарастим. Передевай одежды.       — А Саид, это кто? — мимо ушей упрёк и обращение к себе ни по имени, ни по статусу пропуская, рубаху расстегивает, интересуется.       — Познакомлю сейчас, он сегодня за еду отвечает. Он помощник Ди, как я и говорил, советами помогает, опытом делится. Готовить любит, оттого часто по кухне дежурит. Старшие говорят они ещё до того, как первые матросы в команде появились, вместе были. Думаю, что Старик Саид дядя капитана нашего или в этом духе кто ещё родной может, но не знаю.       — Понятно, — переодевшись, вновь за матросом следует.       — Старик, обеду дай для Птенца, капитан просил, — заглядывая в камбуз, выкрикивает Джей, а принцу на место, где сесть можно, указывает, напротив сам садится и про жизнь да помыслы душу терзающие расспрашивать начинает: почему сбежать хотел, зачем остаться решил, а не где-нибудь на материке другом сойти.       — Сады королевские однажды видел, мне бы туда, ммм, я там красоту бы эту поддерживал, — улыбается, глаза прикрывая.       — Предлагал тебе капитан на берегу в цветочный уголок какой устроится, а ты всё отказываешься, здесь чахнуть да в грёзах тонуть остаёшься, — подходит к столу седой мужчина, похлебку с хлебом Паку выставляя.       — Да как же я капитана-то брошу, некрасиво это да и не честно к тому ж, он меня спас, а я его оставлю, вот ещё, — фыркает, уверенный в глупости предложения.       — Ты больно высоко всё ж себя ставишь, мотросов у нас — целая толпа, без тебя справятся, — усмехаясь на чужое отрицание, головой качает: — Дети вы ещё, дети. Ну, будь по твоему, мы твоей компании не против, сам главное не жалей после.       — Цветами дышать вместо воздуха готов, но о службе капитану нашему жалеть не стану, — уверенно заключает, у дитя королевского удивление и восторг своей верностью и любовью к другому человеку вызывая.       Представление Птенца о людях ломается об пиратскую улыбку и добрые шутки моряков друг о друге. Постепенно с каждым членом команды знакомясь, он своё незнакомство с искренними чувствами и миром познаёт. Одни доброту, другие недоверие, третьи и саму ненависть показывают, но все ощущения от знакомства на прямую транслируют.       — Если так хвататься будешь, руки себе через пол часа сотрешь, тряпку найди, ладони обматать, и возвращайся, я как верно держать надо покажу, — постепенно научая работам на корабле, принца обычным человеком видят те, кто отворачивался вначале, и больше доверия к нему проявляют.       Королевскому дитя к физическому труду и не слишком разнообразной да богатой пище приспособиться, привыкнуть сложнее в разы, но он лишь ночью в каюте запираясь себе слабость проявить разрешает, остальное время попыткам—пыхтениям посвящает, внимательно все советы впитывает, новой жизни учится, как бы сложно не было, жалеть о побеге не собирается. За это капитан ему мысленно звезду уважения дарит и про слёзы, которые заставал не раз, ни слова не роняет, чтобы Птенец стыдится не стал. Слабость запрещать не в его принципах, когда старания и сила воли видны.