Dyson

Аккуратный продолговатый футляр тёмно-синего цвета стоял в шкафчике над раковиной, на самой верхней полке. Каждый день, доставая из шкафчика зубную щётку (каждые два дня — вместе с бритвой) и ставя обратно на место, Кенто смотрел на него. Никогда не трогал: ни футляр, ни стайлер внутри не принадлежали ему. Кенто купил этот стайлер сам, принёс домой, и с тех пор он ни разу его дом не покидал. Вторая зубная щётка в квартире так и не прижилась, а вот коробочка с аккуратным логотипом Dyson на невысоком боку — да. Один раз Сугуру пришёл весь заляпанный кровью. Кровавые пятна на лице, волосы висели клоками, склеившись от крови, потёки на золотистой кэса. Тёмно-красные разводы даже на белых носках. На чёрной ткани ничего не было заметно, но кровь въелась и в неё намертво. Про одежду Сугуру сказал: — Придётся выкинуть. Сам он долго стоял под душем. Из некоторого упрямства Кенто всё равно отправил его костюм важного буддистского монаха в стирку. Белое — дома, с цветным пришлось пройтись до машинки на этаже, предназначенной для сложных стирок и больших вещей. Просто хотелось соблюсти инструкцию, знать, что хотя бы попробовали. Из-за двери ванной слышалось, как Сугуру долго льёт на себя воду, и устав от ожидания, Кенто нажал на ручку. Сугуру улыбнулся ему и сел на душевую табуретку, выжатый до краёв. По голым плечам текла вода. Красные пятна виднелись на шее, на руках, везде вплоть до колен и позвоночника. Спрашивать Кенто не стал, но запомнил, что кровь ужасно тяжело смывается. До этого приходилось в основном отдирать от самого себя склизкие потёки проклятой плазмы. С ней было попроще. Длинные-длинные волосы висели мокрыми безжизненными сосульками. Некоторые пряди до сих пор склеивала запёкшаяся кровь. Сугуру растопырил пятёрню, медленно провёл по волосам, пытаясь разлепить их. — Можно сесть в ванну, — сказал Кенто, и Сугуру глянул на него, потом на ванну, будто предмет материализовался рядом только тогда, когда Кенто произнёс название. — И правда, — сказал он, снова улыбаясь. Когда Сугуру улыбался, у него глаза превращались в полумесяцы. Жмурился, как довольный кот, даже если улыбка была усталая или злая. Он пересел в ванну, на низкую табуретку сел сам Кенто. Сугуру обнял колени и позволил ему намылить себе голову. Кенто осторожно надавил ладонью ему на макушку. Переместился на затылок. У Сугуру были прикрыты глаза, пока ему медленно массировали кожу головы и вымывали оттуда ментоловой свежестью шампуня всю налипшую юшку. Пальцы устали выскребать к концу, так её было много и так плотно она пристала. Стоило потянуться мимо него за бутылкой кондиционера, как Сугуру поймал его ладонь и поцеловал костяшки. Пробормотал не очень внятно, но уже почти весело: — Почему у нас раньше не было такой прелюдии? Кенто вылил себе на руки по меньшей мере полбутылки бальзама, снова коснулся его волос — уже ощутимо более гладких и чистых. — Потому что раньше никто не приходил окровавленным, — бесстрастно ответил он, и Сугуру рассмеялся в голос, притянул к себе его мыльную руку и теперь коснулся губами чуть выше запястья, как раз там, где мыльной плёнки уже не было. Конечно, он ценил, что ему никогда не задают никаких лишних вопросов. Кенто был из тех людей, кто видел Гето Сугуру в кровавых пятнах с ног до головы — и чувствовал облегчение, что это не кровь самого Сугуру. — Теперь я уже не смогу отказаться от повторения. — Для этого необязательно снова мазаться в крови. Сугуру согласно кивнул и опёрся шеей на бортик ванны. Кенто провёл ладонью по всей длине волос, и ещё, и ещё раз. Расклеивал свалявшиеся пряди, и они спадали тёмной бесконечной гладью поверх тела Сугуру. Струя воды, струя волос. Кровавые последствия утекали в сток. В запястье постепенно накапливалось напряжение, как от долгих офисных кликов мышкой, но он продолжал и продолжал, не останавливаясь, пока не отмыл полностью. Волосы Сугуру скрипели между пальцами. Руки Кенто тоже были абсолютно чистые — ни кровавых, ни мыльных ошметков. Кенто не удержался и поцеловал Сугуру в мокрую тёмную макушку. Какое-то время после Сугуру ещё полежал в воде, окутанный своей гривой. Повесив на сушилку полотенце, Кенто оставил его одного, проверил стирку: действительно, не особо помогло. — Можно сдать в химчистку, — зачем-то предложил он, когда Сугуру вышел из комнаты. Весь влажный и распаренный до покрасневших щёк, до сморщенных подушечек на пальцах, в одном полотенце. С растёкшейся по плечам тёмной рекой волос. Полотенца, в которое можно было бы завернуть их полностью, у Кенто не было. Пропитанные водой и паром, волосы ещё казались тускловатыми, но по крайней мере от них пахло чистотой. Не смертью. — Чтобы мартышки отчищали от меня остатки мартышек? — скривился Сугуру и присел к нему на колено. — Обойдусь. Выбрось. Кенто поцеловал его затвердевший сосок и прижался лицом к рёбрам. Почувствовал, как мягкая ладонь Сугуру гладит ему подбритый затылок. Висок Кенто щекотнула влажная длинная прядь. — Девочки советовали какой-то кудрявый метод, — заговорил Сугуру. — Тиктока насмотрелись, сказали, что мне тоже надо попробовать такой уход, как там… Прямо над головой послышался его мягкий смех. У Сугуру всегда в голос закрадывалась нежность, когда он говорил про Мимико и Нанако. Их самих Кенто ни разу не видел, но знал много: про любовь к крепам, про привычку совать Сугуру под нос тикток, про особенности их проклятых техник. — …полотенцем из микрофибры, вот. Говорят, надо жмякать им волосы. “Жмякать” звучало от него очень странно. Сразу выдавало то, что Сугуру слово в слово повторял слова младших девочек. — Боюсь представить, сколько времени это займёт, — пробормотал Кенто и безотчётно запустил пальцы в шёлковые, густые волосы. Уже в колледже казалось, что их слишком много для одного человека, хотя тогда они были намного короче и он закручивал их в пучок. Сейчас отросли куда длиннее. Собирать их Сугуру перестал совсем. Сугуру приподнял лицо Кенто пальцем за подбородок и, почти вплотную наклонившись, вкрадчиво сказал: — Ты своими руками должен быстро управиться. Его свободная ладонь легла Кенто на плечо, огладила бицепс. Лиловые глаза чуть затуманило, и Кенто почувствовал, как член Сугуру напрягается под полотенцем. — Зато могут получиться локоны, вроде бы, — продолжил Сугуру после поцелуя. — Вряд ли сильный эффект получится на азиатских волосах, но иногда думаю… Раз девочки предлагают, то наверное, не зря? У Кенто внутри что-то шевельнулось при мысли о Сугуру с волнистыми волосами. Что-то максимально далёкое от сексуального возбуждения, несмотря на всю ситуацию. Пусть бы локоны вышли слабые и едва заметные на жёстких и непокорных японских волосах, но Сугуру — и без того почти неземной в своих ритуальных мантиях — выглядел бы сказочно. — А пока мы не перешли на кудрявый метод, — хмыкнул Сугуру. — У тебя есть фен? Фена не было. В тот день Сугуру уехал в резиденцию в его одежде. Позже ему, разумеется, сшили новый наряд, краше прежних. Костюм и рубашку, надетые в дорогу, Сугуру зачем-то оставил у себя. Кенто не спрашивал. Надеялся, что семья Сугуру тоже ничего не стремилась узнать. На следующий день после работы он зашёл в роскошный торговый центр с панорамными окнами, вылизанными до блеска. Сияющий металлический лифт отвёз на третий этаж, и двери беззвучно разъехались перед курсивной надписью Dyson над входом. В корнере рябило многоцветьем разнообразной техники. Бока каждого фена тоже были отполированы до блеска. Ко всем прилагались какие-то дополнения. Возможно, их разнообразие могло посоперничать с коллекцией проклятых предметов в подземельях Зенин. — Может быть, лучше возьмёте стайлер? — с вежливым сомнением протянула продавщица в ответ на его вопрос и уточнила: — Если вы приобретаете для сестры или матери, могу ли я узнать, не европейский ли тип волос у них, как у вас? — Нет, — сказал Кенто. — Не сестре и не матери. Ему показали какие-то насадки, объяснили способы укладывать волосы. Кенто ничего не понял, просто согласился на новинку тёмно-синего цвета с возможностью накручивать кудри. Продавщица предложила гравировку имени на футляре. — Спасибо, — хмыкнул Кенто. — Вынужден отказаться. В подарок дали средства для укладки. Гель-фиксатор, что-то ещё, такое же непонятное. Было бы, наверное, забавно отправить стайлер с гравировкой в резиденцию культа. Мгновенно нарисовалась в воображении картинка, как визжат от такого подарка незнакомые ему Мимико и Нанако. Как воодушевлённо скачут вокруг Сугуру, накручивая кудри специальной насадкой. Делиться его несуществующими локонами ни с кем не хотелось. Даже с девочками, которые любили крепы со взбитыми сливками и к которым Кенто испытывал лёгкую симпатию — просто из-за того, как Сугуру про них говорил. От разнообразия укладочных приспособлений у Сугуру чуть-чуть расширились глаза в изумлении, когда он впервые открыл футляр. Он вытащил каждую насадку, осмотрел её — на лице читалось потрясение. Кенто подумал: может ведь и отказаться из-за того, что мартышки придумали, мартышки собрали на заводе где-то в Китае и мартышки продали. Но Сугуру не отказался. — В проклятой энергии разобраться было проще, — сказал он, обводя пальцами каждую деталь. — В экселе тоже, — сознался Кенто. Сугуру фыркнул. Любые напоминания о том, что Кенто живёт обычной немагической жизнью, иногда как будто гладили его против шерсти, но он ничего не говорил. Своего рода равноценный обмен: Кенто молча признавал его право пачкаться в любой крови, Сугуру так же молча признавал его право захлопнуть за собой двери к шаманам. Иногда Кенто отправлял к нему помолиться знакомых зарвавшихся дельцов, заметив на них проклятия. Про некоторых потом в фирму приходили конверты в чёрной окантовке. Грусти и боли при виде таких конвертов Кенто не испытывал. Всё как выпотрошилось из-за Хайбары Ю — так там и осталось, в лазарете с брошенной к шкафчику табуреткой. Так и сложилось: теперь когда Сугуру приходил, почти всегда Кенто мыл ему голову, а потом Сугуру сам сушился подаренным феном. Толстую блестящую гриву Кенто собирал в охапку — и резко наматывал на руку, притягивая Сугуру вплотную. Его взгляд темнел от одного прикосновения к голове или от того, как Кенто пропускал сквозь пальцы шелковистые пряди. Лиловые глаза превращались почти в чёрные, в тон волосам. В постели вся копна окутывала обнажённого Сугуру тёмным пушистым облаком, разлеталась на подушке, когда он выгибал шею в ответ на поцелуи. Контрастной чернотой волосы падали на взмокшую от пота белую спину, пока Кенто втрахивал его в матрас и Сугуру низко, глухо стонал. — Девочки спрашивают разрешения как-нибудь заплести косу. — Вышла бы в руку толщиной, не меньше. Разморенный после оргазма Сугуру ровно дышал рядом, уткнувшись носом ему в шею и закинув ногу ему на бёдра. Гладкая река чёрных волос струилась по его плечам, самые кончики Кенто легко теребил пальцами. Сугуру оценивающе скосил взгляд набок, к плечу, словно прикидывал толщину воображаемой косы. Затем поднял руку вверх, покрутил запястьем в разные стороны. — В мою, быть может, — сказал Сугуру ленивым хрипловатым голосом. Кенто поднял свою рядом. Сугуру не выглядел хрупким или, упаси даже предположить, слабым и изнеженным. Но его пальцы, запястье, предплечье — всё строение руки и вправду казалось заметно изящнее и уже. Кенто поймал ладонью в воздухе ладонь Сугуру и переплёл пальцы. Запястья соприкоснулись, его было заметно массивнее и шире. Хотелось сравнить сплетённую в косу гриву с ними обоими. Кенто казалось — волос у Сугуру хватит и на толщину его предплечья. — Когда я заказывал тебе рубашку, — протянул Сугуру в самое ухо, — то подумал, что надо мерять раза в полтора больше от обхвата моего бицепса. Не прогадал. Он покупал Сугуру стайлер, Сугуру — шил ему сорочку на заказ. Оба подарка жили дома у Кенто. В резиденции Сугуру никаких следов их отношений не существовало. — Девочкам понравилась пекарня? — спросил Кенто, вспомнив прошлый разговор. — Девочки были в восторге. Мимико сказала, круассаны таяли во рту, а Нанако от эклера чуть дар речи не потеряла. — Хорошо. Сугуру приподнялся на локте, коротко поцеловал его в губы. Волосы рассыпались по ним обоим, защекотали Кенто плечо, грудь, рёбра, край живота. — Ты мог бы пойти работать ко мне и сводить их сам, — прищурился Сугуру. Он сполз вниз, лизнул мышцы пресса вокруг пупка, лёг на Кенто лицом. — Каковы мои шансы переманить тебя ко мне на работу? Денег хватит. Тяжёлая копна волос потекла ещё ниже. Кенто любил, когда Сугуру так делал: ласкался щекой о низ живота и о лобок, затем отгибал к животу рукой ствол мгновенно твердеющего члена и точно так же тёрся лицом о мошонку. Обводил каждое яичко губами по очереди, вбирал в рот — в это время пряди волос щекотно ложились на бёдра, задевали коленные чашечки. Возбуждение накатывало такое, что пальцы сжимались на ногах. — Никакие, — сказал Кенто, с трудом удерживая голос спокойным. — Я не смешиваю личное и работу. Он чуть приподнялся, посмотрел на лицо Сугуру у себя между ног. Его брови сумрачно сошлись к переносице, лоб слегка перерезало еле видимой морщиной. Разочарование, как и всегда, стоило им коснуться этой темы. — Тебе не противно каждый день сидеть в офисе, полном мартышек? Кенто было противно; и ещё противнее было не от тех, кто сидел с ним в офисе, а от тех, на кого и для кого они там сидели и работали с девяти утра до шести вечера. Не потому что они родились, как говорил Сугуру, мартышками. Для Кенто всё упиралось не в то, кем были все эти люди, а какими они были. Он бы никогда не смог объяснить это Сугуру так, чтобы тот понял. Не собирался даже пытаться. — Я не смешиваю личное и работу, — повторил он. — Жаль, — тихо ответил Сугуру и куснул его за бедро.