Без надгробия

Е Цзиньюань передал ему вместе с Лао Ву восемьсот фаби, так что даже после покупки овощей, мяса, муки и туалетной бумаги, осталось немало. Прикинув, что впредь его положение в чужом доме вряд ли ограничится исключительно ролью декоративной канарейки, вполне возможно, ему придётся быть по совместительству и кухаркой, и экономкой, и прачкой в одном лице, недолго думая, Сяо Чжань закупил в хозяйственном магазине всё нужное по быту. Лао Ву следовал за ним по пятам, помогая носить сумки. Сяо Чжань вырос в семье с очень скромным достатком, потому, исключая расходы за обучение, которые, по счастью, взяла на себя семья Ду, деньги на дорогу ему, затянув пояса, собирали всей семьей. Небогатые детство и юность сделали его рачительным, что сильно отличало его от других подобных ему репатриантов, вернувшихся с учебы из-за границы. Делая покупки, он мог обойти несколько магазинов, прежде чем купить товар по самой выгодной цене; его также не пугали недовольные гримасы продавцов, когда приходилось торговаться, и даже учитывая, что сейчас он распоряжался чужими деньгами, ему всё равно было трудно так сразу отказаться от своей старой привычки к бережливости. Единственно опасения, что вынужденный сопровождать его всюду Лао Ву потеряет терпение, если он будет торговаться слишком долго, заставляли его ограничиваться скидкой даже в один или полфаби. Однако раз оглянувшись ненароком на мужчину, Сяо Чжань не только не нашёл на его лице раздражения, но, напротив, удивился его довольному и улыбающемуся непонятно чему выражению. Может, смеётся над его неискушенностью? Ну, разумеется, он смешон для него, раз трясётся над каждой копейкой. Подумав так, Сяо Чжань обернулся, немного сконфужено улыбаясь: — Извините, должно быть, вам неловко за меня. — Что вы! Разве это можно? — поспешно отозвался Лао Ву. — Просто я очень рад за господина Е. Заметив его недоумение, Лао Ву рассыпался в объяснениях: — Ранее господин уже отправлял меня передать деньги дамам. Так они обычно сразу отправлялись за обновками, а я должен был их подвозить, куда надо, пакеты с обновками таскать. Так эти дамочки те ещё транжиры, одна больше другой! Некоторые так и вообще на ценник даже не смотрели, просто брали первое приглянувшееся, и плевать они хотели сколько та вещь или украшение стоит! Разве можно с такими жизнь свою связывать? Им же от господина только денег и надо, вот они ему глазки и строят! Сяо Чжань не удержался от улыбки: — Так значит, по-вашему, мне от него денег не надо? Тогда каков мой интерес? — Что до вашего интереса… тут мне сказать сложно. — Лао Ву смущено почесал затылок. — Но вот что точно, так это то, что вы человек заботливый, иначе не стали бы покупать столько всего в дом. За долгое время вы первый, кто проявил к господину искреннее внимание. Сяо Чжаню стало совестно за незаслуженную похвалу, ведь его настоящий интерес заключался вовсе не в самом Е Цзиньюане и заботе о его жизни, а в той информации о пойманных членах коммунистической партии, которой тот владеет… — Я не первый. Вы были первым, — он поспешил отвлечься от того, куда его увели мысли. Лао Ву улыбнулся, будто чувствуя неловкость: — Два года назад, если бы не господин Е, меня забили бы до смерти ростовщики, а жену и дочь отправили бы в бордель — отрабатывать долг. Господин Е — человек, которому я обязан жизнью. Потому я молюсь за его счастье и здоровье. Сяо Чжаня эта душещипательная история не сильно растрогала, и ответил он с плохо скрытым ехидством: — Значит, и ему доводилось совершать благие поступки. Лао Ву уловил его настроение и, тяжко вздохнув, помог ему с тем, чтобы уложить покупки на заднее сидение, а затем надолго замолк. На полпути обратно, когда они проезжали мимо Парамаунт-холл, ещё не стемнело, но неоновые вывески уже зажглись, и в свете искрящихся огней ярко бросалась в глаза громадных размеров афиша, в верхней части которой изображалась изящно изогнувшаяся фигурка, облаченная в ципао, принадлежащая популярной танцовщице под псевдонимом Катрин. В первую секунду Сяо Чжань немного подвис, но тотчас же его осенило: а не та же самая ли это дама, с которой он столкнулся в «Жадеите» в день, когда они обедали там на пару с Е Цзиньюанем? Она ещё тогда окликнула мужчину, а подойдя, сразу прильнула к нему, будь они давними любовниками. Неудивительно, что её лицо показалось ему знакомым, наверняка он видел её на афишах и раньше. Только вот… он редко бывал в этой части города, а, захаживая сюда, афиши не разглядывал… И если вдуматься тщательнее, то он в самом деле видел это лицо ранее, но только вот не здесь… — Лао Ву, — позвал водителя Сяо Чжань. — А что, господин Е ухаживает за мисс Катрин? — А? Это… — Лао Ву замялся. — Это личные дела господина, откуда ж мне знать? Вы лучше сами спросите… Мне только известно, что мисс Кай несколько раз пыталась настоять на том, чтобы съехаться, но господин так и не согласился. Девушка, дабы не отставать от моды, взяла себе иностранный псевдоним, а простак Лао Ву принял западное прозвище «Катрин», как то, что оно состояло из привычной китайскому уху фамилии Кай и имени Сэлинь. Сказать, что он невежа? В общем-то да, но вот в обезьяньей смекалке Лао Ву было не отказать. При всей своей необразованности он умудрялся виртуозно оберегать честь своего хозяина, подстилая в открытую, а в некоторых моментах и более укромно соломку под его зад. Сяо Чжаня это даже в некоторой степени рассмешило и умилило, но внешне он демонстрировал лишь пасмурное от показного недовольства лицо. Лао Ву бросил на него пару взглядов через стекло заднего вида, но приметив его молчаливую угрюмость, не решился возобновить беседу. Очень скоро они добрались до дома, Лао Ву помог занести вещи внутрь и был таков, даже отказался от любезно предложенного ему стакана воды. Двухуровневый особняк помимо изысканной мебели, выполненной в западном стиле, и винного бара в столовой, плотно заставленного бутылками с дорогим импортным алкоголем, не содержал в себе других предметов роскоши. Сяо Чжань, позвякивая связкой ключей, поднялся на второй этаж, миновал кабинет, хозяйскую спальню и остановился в конце коридора, прямо напротив высокой двери. Той самой двери, куда Е Цзиньюань велел не входить. Сяо Чжань положил ладонь на ручку и без напора попытался её провернуть, но та, как и ожидалось, не поддалась. Ключ, разумеется, Е Цзиньюань держит при себе. Что за секреты прячутся здесь от света дня? Быть может, планы по истреблению коммунистов? Или свидетельства того, как он продает за тридцать сребреников страну японцам в погоне за сытой жизнью и хорошим положением? Первое время лучше притаиться и не совершать опрометчивых поступков. Если ему удастся войти в доверие к Е Цзиньюаню, то рано или поздно он получит доступ к ключам от этой тайной комнаты. Сегодня у Е Цзиньюаня был короткий день. С утра он доложил вкратце Ху Цинчжоу о деталях вчерашней операции: рассказал, что они продежурили от рассвета до заката, но никаких подозрительных личностей замечено не было. Ху Цинчжоу не выказал и капли удивления относительно такого результата операции, только усмехнулся: — Опять вы меня пытаетесь одурачить, секретарь Е. А что насчет того врача по фамилии Сяо? Слышал, вы решили его приютить? Е Цзиньюань предполагал, что Цзянь Тинъюн доложит своему начальнику об этой детали, потому выдал заранее сформулированный аргумент: — Вчера он не приближался к скамейкам, шёл в сопровождении заместителя начальника полиции Лю, по пути ни разу не остановился. А что до того, что я его «приютил»… — Е Цзиньюань осклабился, — Все просто: доктор Сяо мне приглянулся. А он оказался непротив. Я развеял ваши сомнения? Ху Циньчжоу сослался на его более ранний аргумент: — Не боитесь, что он коммунист? — Я навёл о нём справки. Он чист. К тому же коммунисты обычно проходят тщательную подготовку, это вам известно куда лучше, чем мне. Они бы не подослали неискушенного жизнью недотёпу следить за мной. И, в-третьих, — он самоиронично усмехнулся: — Я преклоняюсь перед красотой. Стремление к прекрасному — мой высший инстинкт. Поначалу я думал: ну его! Кто ж знал, что стоит мне увидеть доктора Сяо в компании заместителя Лю, так всё во мне восстанет против такой дисгармонии. Не гоже это, пачкать прекрасный нефрит в пыли! В таком порыве и забрал его себе. Как говорится, кто успел — тот и съел. Ху Цинчжоу разразился громким смехом и глумливо сказал: — Поздравляю вас с желанным приобретением! Жаль только мисс Катрин, боюсь, когда бедняжка узнает, это разобьет ей сердце! Е Цзиньюань улыбнулся на это замечание, но не стал продолжать заданную тему, вместо этого он спросил: — Анестезиолог так и не объявился, что планируете делать дальше? — Сосредоточимся на расследовании убийства секретаря Танака. В Токко это дело взяли на карандаш, очень торопят с раскрытием. Из скупых разъяснений Ху Цинчжоу Е Цзиньюань сделал вывод, что тот не хочет делиться с ним подробностями дела, потому не стал наседать с вопросами. Очень скоро он нашёл благовидный предлог, чтобы распрощаться с начальником и отправиться наконец домой. Спускаясь на первый этаж, Е Цзиньюань столкнулся на лестнице с начальником оперативного отдела Фан Луном. Они обменились любезностями, и Е Цзиньюань пожаловался тому с напускной насмешкой, что командующий Ху с этим его расследованием дела особой важности сделался скрытнее обычного — держит язык на привязи и слова лишнего не скажет. — А со вчерашнего задания так и вернулись ни солона нахлебаши, — сказал он. — Эти коммунисты — паразиты хитрые. Что, есть у командования на них какая управа, начальник Фан? С тех пор, как Ху Цинчжоу вошёл в милость у старшего начальства, ранее отвечавший в штабе за все оперативные действия Фан Лун оказался не у дел. Оба они хоть номинально и были ещё равны по служебному рангу, но фактически Фан Лун стал теперь в подчинение Ху Цинчжоу. В штабе, где все держат нос по ветру и вращаются как флюгер при малейшей перемене его направления, всем было понятно, кому теперь стоило присягнуть в верности, а с кем увеличить дистанцию. Е Цзиньюань знал о тайной ненависти, которую Фан Лун питал к своему более удачливому сопернику, потому не преминул подлить масла в огонь. Потемневший лицом Фан Лун отозвался с холодом: — Где уж мне ведать о планах нашего почтенного начальства? Меня в их закрытые кабинеты тоже не приглашают. — Так и вас, оказывается, держат в неведении? Что ж, у командира Ху секретность соблюдается на высшем уровне. — И перед тем, как совсем убраться восвояси, он ненароком всадил собеседнику особенно болезненную шпильку: — Кажется, нам следует приготовиться к тому, что в будущем и оперативный отдел теперь будет бегать за поручениями в кабинет командира Ху. Пока Лао Ву вёз его домой, то не уставал нахваливать Сяо Са: домовитый, рачительный, добросердечный, уживчивый… Каких только прекрасных эпитетов не было сказано в его сторону. Е Цзиньюань только и успевал, что цокать языком от удивления. За те два года, что Лао Ву работал на него, ему пришлось развозить по его поручению немало девиц, он и сам уже сбился с конкретного счета — так их было много, но никогда прежде Лао Ву не делился с ним своим мнением касательно его пассий. Е Цзиньюань знал, что будучи человеком простого происхождения, знавшим цену тяжелому труду, Лао Ву на дух не переносил его женщин, просаживавших деньги на всякую дребедень, влетавшую ему в копеечку, но из уважения к выбору хозяина тот ни разу не позволил себе высказываний на их счёт. Потому мужчине было в диковинку слушать этот непрекращающийся поток похвалы, изливающийся из обыкновенно сдержанного в своих проявлениях водителя. — Правда, что касается вопроса вашей принадлежности, тут доктор Сяо показался мне непреклонным, — внезапно переменил тему разговора Лао Ву. — В вопросах принадлежности, говоришь? — Верно, — поддакнул Лао Ву. — Когда мы проезжали мимо Парамаунт-холл, он увидел афишу с мисс Кай. Спросил меня, ухаживаете ли вы за ней. Я, разумеется, ему вас не выдал. Но по доктору Сяо было видно, что он злится. Потом молчал всю дорогу до дома. И выглядел чрезвычайно угрюмо и, честно говоря, немного устрашающе. — В самом деле? — усмехнулся Е Цзиньюань, разглядывая пейзаж за окном. — А он быстро вжился в роль. — Если позволите, я считаю, что доктор Сяо тот ещё ревнивец, но это как раз-таки говорит о том, что ему на вас не всё равно! — продолжил разливаться соловьем Лао Ву. — Мы тогда хотим, чтобы человек принадлежал нам и только нам, когда действительно влюблены. Десять минут спустя ревнивый доктор встречал его в прихожей. — Господин Е, — На докторе был повязан серый фартук, а на лбу и кончике носа виднелись следы муки, что делало его улыбающееся лицо ещё более кротким и симпатичным. — Цзяоцзы уже отвариваются, совсем скоро можно будет ужинать. Е Цзиньюань кивнул, двинулся вглубь прихожей и, остановившись, слегка развёл руки в стороны. Сяо Са уставился на него в недоумении, и ему пришлось снизойти до разъяснений: — Пальто. — О! — доктор проворно подобрался к нему сзади, помогая избавиться от верхней одежды, и аккуратно разместил ту на вешалке. Е Цзиньюань достал из дипломата письмо и положил на стол. — Это твоё рекомендательное письмо. Отнесёшь завтра директору госпиталя. Я уже с ним обо всём договорился. Собеседование — лишь условность. Просто ответишь на все интересующие его вопросы. Сяо Чжань поблагодарил его, а Е Цзиньюань тем временем достал из кейса ещё несколько документов. На верхнем из них Сяо Чжань успел прочесть: «совершенно секретно» и «на личную расшифровку Е Цзиньюаню». Мужчина, уловив направление его взгляда, немедля, но в тоже самое время очень естественным движением, переложил документы таким образом, что ему стала видна лишь их оборотная сторона. — Я отнесу документы и сразу спущусь на ужин, — сказал он. Когда Е Цзиньюань вернулся из своей тайной комнаты на втором этаже, на нем уже не было галстука, а черная рубашка была расстёгнута на две верхние пуговицы, отчего весь его облик приобрёл томную небрежность. Сяо Чжань глубже склонил голову, не смея разглядывать его. Он шустро вынес в столовую порцию горячих цзяоцзы и поставил их вместе с наполненной уксусом розеткой перед хозяином дома. — Приятного аппетита, господин Е. Е Цзиньюань взялся за палочки, но не спешил пробовать яство: — Они же не отравлены? — Господин Е, если вы меня подозреваете, давайте я попробую первым. Я сейчас принесу свою порцию! Сяо Чжань заранее предположил, что у мужчины возникнут подобного рода опасения, потому загодя положил цзяоцзы и для себя. Однако, когда он вернулся с тарелкой обратно в столовую, Е Цзиньюань, не дожидаясь его, уже приступил к трапезе. — Вкусно, — похвалил его мужчина. — Я знаю, что ты не посмел бы меня отравить. Лао Ву сказал, что ты от меня без ума. Сяо Чжань застыл как вкопанный там же, где стоял, и во все глаза вытаращился на этого самодовольного павлина. Сколько всего хотелось ему сейчас ответить, но он сдерживался, что есть мочи. Е Цзиньюань же принял его молчание за стеснение и указал на стул подле себя: — Сядь. Ему не осталось ничего, кроме как подчиниться. А Е Цзиньюаню, видимо, захотелось поговорить: — У тебя не шанхайский говор. Откуда родом? — Из Чунцина. — Славный город, — мужчина вскинул брови. — Родители остались там? Сяо Чжань покачал головой. Сердце сжалось от горечи, он постарался не выдать бурю внутри себя: — Три года назад я перевёз их в Бейпин. Думал, отучусь во Франции, а, как вернусь, так уж не разлучимся более… Кто знал, что Бэйпин попадёт под оккупацию, а им… так и не удалось бежать… В комнате воцарилась мертвая тишина. Сяо Чжань упёрся взглядом в тарелку, чувствуя, как сухой жар в глазах сменяется обилием влаги. Он знал, что разговаривает сейчас с пособником врага и что некоторые мысли и чувства следует держать при себе, а не обнажаться вот так… Но он, ведомый каким-то странным настроением, не сдержался и тихо прошептал: — Я так жалею, что увёз их туда… Краем взгляда он видел, что лежавшая до этого на столешнице ладонь Е Цзиньюаня очень долго оставалась неподвижной. Затем, ни с того ни сего, мужчина спросил: — Ты купил кинзу? Сяо Чжань постарался вернуть себе самообладание: — Н-нет… — он проморгался, прогоняя непрошенные слёзы. — Нет, не купил. — Я люблю кинзу. Не забудь купить в следующий раз. — Понял… Лицо Е Цзиньюаня было лишено всякого выражения. Подцепив один цзяоцзы из своей тарелки, он переложил его к нему. — Ешь больше. Не заставляй их волноваться, — в голосе мужчины тоже не было ни грамма тепла. Остаток ужина прошёл в смешанных чувствах. Вымыв посуду, Сяо Чжань обнаружил, что Е Цзиньюань удалился к себе в кабинет поработать с документами. Тогда он, чтобы не мешать, вернулся в гостиную и расположился на диване за чтением толстенного фолианта по медицине — нужно было подготовиться к завтрашнему собеседованию. Пока он читал, мысли опять пустились в неконтролируемый бег, унося его далеко-далеко… Тайная комната на втором этаже специально предназначена для хранения секретных документов? Тогда вся информация, касающаяся арестованных коммунистов и того, куда их в дальнейшем переводят, должно быть, содержится именно в них? Подпись «на личную расшифровку Е Цзиньюаню» означает, что документы зашифрованы и их так просто не прочесть, требуется знание шифра… Но общеупотребимых иероглифов слишком много, чтобы помнить шифр на память, следовательно, у Е Цзиньюаня есть шифровальный блокнот. Значит, выкрасть ключ от комнаты будет недостаточно, нужно добыть ещё и шифровальный блокнот… — Доктор Сяо. Сяо Чжань в испуге подскочил с дивана, лежащая на коленях книга свалилась ему на ноги, и он, ойкнув от боли, согнулся пополам. Омывшийся и переодевшийся в спальный халат Е Цзиньюань стоял, облокотившись о перила второго этажа. — Такой растяпа, — мужчина явно злорадствовал над его неуклюжестью. Сяо Чжань потёр ушибленное место и с досадой вскинулся: — Чего вам? — Уже поздно, — на лице Е Цзиньюаня проступило хищное выражение. — Поднимайся. Пора ложиться спать. Щёки Сяо Чжаня опалило жаром, притворившись невозмутимым, он отозвался: — Но я ещё не мылся. — Поднимайся. Тут тоже есть ванная, — Е Цзиньюань плотоядно усмехнулся, его рот напоминал сейчас Сяо Чжаню волчью пасть, с которой едва ли ни капала слюна. — Ты угостил меня ужином. Я же, в качестве благодарности, готов тебя искупать. Что скажешь? Сяо Чжань оцепенел, смущение и паника начали стремительно затапливать его. Внезапно раздавшаяся трель телефона спасла его плачевное положение. Е Цзиньюань неспешно преодолел лестничный пролёт, подходя к трезвонящему аппарату. Выслушав короткое сообщение, он повесил трубку обратно и полным сожаления голосом произнес: — Кое-кто умер. Мне следует немедля отправиться в штаб. Отложим наши банные процедуры на следующий раз. Сердце в груди Сяо Чжаня зашлось пуще прежнего, он выпалил: — Кто умер? — Один перебежчик, — бесцветно отозвался мужчина.