Ловушка для инквизитора

      — Доброго утра, брат. Приятно начать день в компании!       На лице Аугуста застыло выражение невозмутимости и благочестия. Он стремился скрыть свои истинные мысли и ужасные предчувствия, которые плескались над самой поверхностью. И которым инквизитор старательно не давал воли.       — Доброго и вам утра, господин, — произнёс он, расправляя одежды и вставая впереди Тэа, силясь прикрыть его собой от пристального взгляда охотника.       — Что за дрянные обязанности потянули вас путешествовать в такой ранний час? — настырный взгляд вцепился в лицо и тело Аугуста, будто не позволяя себе пропустить ни единой детали.       — Хорошее время для прогулки. Утренняя прохлада леса — знак благословения Бога.       Охотник на ведьм прищурился, потянул прохладный воздух носом, будто чтобы убедиться в словах святого служителя.       — И правда свежо. Бодрит почти так же, как умелая девка, — хохотнул мужчина и повёл массивным плечом, будто разминая мышцы. Когда он поправил ручной топорик на петле штанов, Аугуст напрягся. Он не спешил отвечать что-либо и старательно подбирал слова для каждого ответа, чтобы не выдать себя и не погубить Тэа неосмотрительной фразой. Он уже понял, что охотник заметил его и никак не сможет проигнорировать раненого грязного человека в такой необычной ситуации. Аугуст изо всех сил сдерживал дрожь в пальцах и голосе, лихорадочно придумывая легенду, кто они такие и как здесь оказались.       Когда скрывать Тэа позади стало совсем бессмысленным и эти попытки лишь сильнее стали привлекать внимание и жадное любопытство охотника, Аугуст сам решил подсветить его необычное присутствие здесь.       — Этот юноша нуждается в помощи, — наконец сказал он, сдерживая волнение. — Его ранили разбойники, и, к счастью, я случайно нашёл его на своём пути.       Охотник обошёл Аугуста по дуге и, добравшись до Тэа, бессильно умолкшего и поддерживаемого лишь древесными корнями, принялся рассматривать его пытливым взглядом.       — Разбойники, говорите? — в его голосе звучало недоверие. — Странно, в этих местах не слыхать о разбойниках. И ещё необычнее, что вы, инквизитор, оказались здесь в это время.       Аугуст выпрямился, его глаза встретились с пронзительным взглядом охотника.       — Действительно чуднó! Похоже, сама воля Всевышнего привела меня сюда, чтобы прийти на подмогу сыну Божьему и проявить сострадание, — сказал он твёрдо.       Охотник кивнул, но не отвёл от Тэа взгляд. Аугуст тоже смотрел на него пристально, пытаясь не паниковать, но чувствовал, как на его лбу и шее стала проявляться испарина.       — И правда повезло, — произнёс охотник, подходя ещё ближе. — Но кто ж его так отмудохал? Спёр может чего, да в бега кинулся! Вам, слуге Божьему, любой бродяга может наплести ереси, чтобы сыскать жалости.       Аугуст понял, что охотник недалёк от истины, но не мог позволить ему узнать правду.       — Бросьте, господин, он всего лишь несчастный, — возразил он с нажимом. — Разве не видите его страдания? С чего ему плести враньё тому, кто заботится о его спасении?       Охотник на ведьм подошёл ещё ближе, его глаза сверлили инквизитора.       — Я-то всяких отбросов повидал и слышал столько брехни из-под больших невинных глазок, что выучился уже всехным их приёмчикам. Тьфу… Вам ли не знать, сколько ереси по деревням и лесам прячется? Дайте-ка я кое-что проверю…       Аугуст шагнул вперёд, преграждая путь.       — У него тяжёлое ранение, — сказал он, пытаясь сохранить твёрдость в голосе. — Я собираюсь отвести его в ближайший монастырь, где его смогут подлатать. Каждая минута промедления может стоить ему жизни.       Аугуст понял, насколько огромным был мужчина, когда тот остановился подле него и навис, создавая собой тень таких размеров, что закрыл собой всё солнце. Его лицо выражало смесь сомнений и подозрительности.       — Вы могли упустить его дьявольские метки за ссадинами и кровоподтёками… — он заглянул за плечо Аугуста, снова пристально всматриваясь в лицо Тэа, который старательно держал глаза закрытыми. Аугуст не знал, в сознании он или нет, но был благодарен за любую мизерную помощь в сокрытии их тайны. — Думаю, брат, уж не ведьмовское ли это отродье?       — Вы стоите перед инквизитором. Я не стал бы защищать ведьму. Моего слова должно быть достаточно.       — Ваше слово ценно, но делах беглецов я буду поопытней вашего. Да и вам стоит получше узнать, какую дрянь в монастырь тащите. Аугуст больше не мог сопротивляться. Его попытки отгородить юношу от простого касания или взгляда становились слишком явственными. Он должен был быть более хладнокровным.       — Пожалуйста, смотрите, коль так надобно. Но прошу, не двигайте его, по возможности. Разбитые кости могут сдвинутся, и это затруднит их заживание…       Не успел он договорить, как охотник отдёрнулся от лица юноши, как кипящим маслом ошпаренный.       — Вот она! Смотрите брат, на губе! — воскликнул он, указывая толстым пальцем с уродливо огрызенным ногтём на лицо Тэа. — И ещё… Я же говорил — чую дрянное семя за версту! Вы лучше отойдите-ка подальше, пока отродье не пришло в сознание.       Страх сковал его грудь ледяным жгутом. Сердце билось гулко, с болезненной силой, словно пыталось броситься прочь, подальше от неминуемой беды. Аугуст чувствовал, как капли холодного пота стекают по спине, но не смел даже шелохнуться: любое движение казалось слишком громким, слишком резким.       Он медленно перевёл взгляд туда, куда указывал охотник — юное лицо не выражало ни страха, ни смущения, ни болезненного осознания. Маленькие искры эмоций метались под кожей Аугуста, путая, что для него желаннее: чтобы милый Тэа открыл глаза и взгляд его засиял бы жизнью или чтобы он простился с жизнью тотчас же. Мирно и во сне.       Охотник на ведьм не замечал его внутренних молитв и замешательств. Он пристально рассматривал тусклое лицо юноши, потерявшегося в бреду жара.       — Одна дьявольская отметина на блядских губах… Готов поставить свой топор на то, что именно такие губы нашёптывают заклинания, вплетают уродливую ложь в уши и соблазняют души грязными речами. Ещё одна на глазу… Не иначе окна в преисподнюю! Сам Дьявол через них следит за нами. — Мужчина сплюнул на землю, будто слюна его стала едкой от отвращения. — А та, что на носу, помогает твари вынюхивать страх, ибо нет для ведьмы более сладкого аромата, чем ужас её невинной жертвы.       Холодные мурашки поселились на загривке инквизитора, когда он услышал все эти объяснения маленьким тёмным точкам, которые выбивались на лице Тэа, несмотря на севшую на кожу грязь. Кровь Аугуста застыла в неприятном страхе — вдруг охотник прав? Тэа пронзительно заглядывал ему в глаза, трепетно касался, рассказал ему несколько душераздирающих историй из жизни, которым нет никаких доказательств. Его бедная доверчивая душа, не склонная подозревать в чужих сердцах коварства, была уязвимой к деяниям этого прелестного юноши.       Нет… Это не могло бы колдовством. Он был уверен, что обязательно почувствовал бы!       — Тогда очень хорошо, что по воле Божьей охотник за такими, как этот, оказался рядом… — Аугуст дрожащей рукой смахнул пот, выступивший на висках. Громкий голос внутри кричал, что он должен что-то сделать, чтобы не выдать своего содействия бежавшему из темницы.       Охотник повернулся к нему и облизнул губы. На его лице мелькнуло довольное выражение, теперь в его взгляде плескалось не только подозрение — там было нетерпение и пыл.       Аугуст ухватился за эти эмоции.       — Тогда я приму ваш совет, подожду пока тварь очухается и отведу его в город. Если это бежавшая ведьма, он должен предстать перед судом.       — Не сподручнее ли убить ведьму на месте, да выдрать сердце, чтобы предъявить в качестве доказательств? — высокий заношенный сапог пнул ногу лежавшего. — Меньше мороки, он всё равно уже полудохлый.       — Боюсь, придётся немного утомиться. Любой преступник должен быть сначала предан суду, а после уже принимать свою судьбу.       По исказившемуся лицу и играющим желвакам стало ясно, что охотник за головами явно не разделял мнения инквизитора. Раздражение сквозило в каждом его движении, пока он осматривал юношу на земле, то и дело пытаясь задеть его сапогом. — Да посмотрите на него повнимательнее, брат. Драное мясо на его боках явно признак того, что его уже допрашивали парочкой щипцов, — недобрый хриплый смешок лишь подкрепил переживания инквизитора о том, что слишком многие люди будут наслаждаться жестоким обращением и насилием над пленником. Тягостные чувства обволокли его сердце, пока он боролся с собой, решая, готов ли он и дальше помогать Тэа, даже окажись он ведьмой в третьем поколении. Тем временем охотник продолжал свою злобную мысль, уговаривая. — Раз допрос был, значит он бежал после него. А выискивать беглецов как раз мой хлеб. Притащу сердце этой мерзости, да и дело с концом.       — Прошу меня извинить, уважаемый господин, но не по кодексу это. Инквизиция должна рассмотреть дело в суде и дать возможность человеку выслушать то, что ставят ему в вину. И позволить сказать своё слово в ответ. Я должен отвести его в город.       Глаза охотника недовольно прищурились, став неприятно-острыми щёлочками, из которых сочился потаённый гнев. Его явно страшно выводило из себя, что какой-то святоша настаивает, что нужно сделать всё по уставу. Была б его воля, мелкий уродец под его сапогами больше ни разу не поднялся бы на ноги. И золотые за поимку беглеца ему сейчас не были бы лишними.       — А вы, брат, ещё более упёртый и непрошибаемый, чем моя женщина на субботнем рынке. Тоже всё по еёшнему быть должно… Сами себе, брат, заботу лишнюю придумываете. Несподручно это, всю тушу тащить, когда головы или сердца ведьмы для выплаты награды вполне достаточно.       Аугуст судорожно перебирал в голове мысли, которые бы помогли ему убедить охотника, который гонется только за наживой. Он должен что-то придумать, чтобы потянуть время для Тэа. Хоть что-нибудь, чтобы выиграть больше часов для плана побега.       Под дрожащие пальцы в кармане плаща попал розарий, который он тут же принялся нервно перебирать. На мгновение инквизитор подумал даже о том, чтобы отдать драгоценный перламутр в качестве откупа тому, кто так жаждет заработать. Но тогда бы он точно подорвал свой невинный и непричастный к побегу образ перед охотником. Окончательно посрамил бы своё родовое имя и опорочил душу честного католика. Аугуст знал, что не мог поступить так с собой и с добрым именем отца. Нужно было что-то ещё…       И заблудшая здравая мысль всё-таки нашла дорогу к его голосу.       — Ты прав, господин. Совершенно несподручно. Но наверняка он жил в своём доме не один, не похоже, чтобы у такого оборванца были средства на собственное жильё. И он не выдавал себя долгое время, наверняка кто-то скрывал его. И кто-то точно помог ему бежать… — Аугуст придал своему лицу стойкое выражение, уповая на Господа и на его помощь в спасении этой неправедной, но такой юной души.       — Хм… Думаете есть ещё такие, как он? — заинтересовался охотник, потупив взгляд на ведьму, и застыл, будто слыша в ушах звон пересыпающихся золотых монет в свой кошель.       — Этого я знать не могу, но могу предполагать по некоторым основаниям. Именно поэтому допрос в суде необходим. Мне нужно, чтобы он выдал и другие имена. И когда он расколется — у вас значительно прибавится работёнки!       — Хорошо, — наконец сказал он, отступая. — Тварь и правда ещё может послужить на пользу. Если сможет ворочать языком. Пока что он походит не более, чем на грязную лужу, разбитую коровьими копытами.       Инквизитор кивнул, втайне облегчённо вздыхая.       — Я применю все свои университетские знания, чтобы он дотянул до заката и смог выдержать путь.       — Уж постарайтесь, брат. Теперь мы повязаны общим делом над этим безбожником. Я соберу что-нибудь для костра и вздремну. Не только ж этому всё дрыхнуть.       Тэа по прежнему лежал недвижимо, пока Аугуст стоял над ним и сходил с ума от беспокойства, поглядывая исподлобья на мощную спину охотника, орудующего топориком. Молодая осинка слишком легко поддалась его грубой силе и сломилась под напором. Аугуст вздрогнул, разглядев в этой сцене некий печальный символизм: юноша, который снова вот-вот окажется пленником, был таким же тонким, молоденьким и нежным внутри, как хрупкое деревце. И так же будет сломлен с жестокостью и беспочвенной неприязнью ради собственной выгоды.       Эти мысли заставили душу Аугуста неистовствовать. Он сам ещё сможет вырваться из всей этой заварушки, если достаточно хорошо будет скрывать свои истинные намерения и эмоции, но Тэа ему ни за что не спасти. Им может помочь только чудо. Но он совершенно не представлял откуда его можно ждать. Возможно Бог уже покинул своего нерадивого сына-предателя. Теперь он тоже не мог уповать на защиту Всевышнего и на толику надежды.       Даже если охотник уснёт, согретый полуденным солнцем и костром, — Аугусту всё равно не увести Тэа незамеченным. Они обречены.       Щепки осины легко разгорелись под руками умелого охотника, тот наверняка провёл в погонях за отступниками достаточно времени, чтобы чувствовать себя хозяином в лесу. Рука Аугуста незаметно поглаживала руку юноши, который всё так же пребывал без сознания, он промакивал его раны соком калины и еле ощутимо ласкал нетронутую пытками мягкую кожу, как бы заранее извиняясь за ещё большую боль в будущем. Больше ему нечем было помочь…       Огонь медленно брался, щёлкая сучьями, словно пробуя их на вкус. Сухие ветки потрескивали, и тонкий дым начал змеиться между деревьями, поднимаясь к небесам — тем самым, на которые Аугусту сейчас едва хватало мужества смотреть.       Охотник развалился у костра, разложив у ног свой топор и гоняя языком осиновую щепку по гнилыми зубами. То и дело он бросал ленивые, но острые взгляды в сторону Аугуста и Тэа, будто давая понять, что сон его будет чутким, а глаза не до конца закрытыми.       Шли минуты или часы — скукоженный от страха Аугуст уже перестал ощущать течение времени. Он всё так же сидел на коленях, прикрыв Тэа своим плащом, как мог, и время от времени незаметно прижимая ухо к его груди, выслушивая дыхание. Оно было слабым, будто и сам юноша не был уверен, хочет ли жить дальше. С каждой минутой Тэа медленно уходил туда, где ни охотники, ни топоры, ни злые языки не имели власти. И если он уйдёт, то вместе с ним исчезнет и весь смысл всей чудовищной лжи, которой Аугуст обвил себя, словно удавкой.       "Я лжец. Притворщик. Предатель священного кодекса. И, быть может, просто глупец".       Мысли Аугуста метались, словно мотыльки угодившие в масляную лампу — обезумевшие, ослепшие и уже бесполезные.       "С каждым днём я всё дальше от Бога… Ради мальчишки, о котором ничего не знаю. В котором даже не уверен, что тот стоит быть спасённым. Что же со мной стало?.."       Тэа что-то невнятно застонал и едва сдвинулся на земле. Его губы чуть шевельнулись, как будто он пытался что-то прошептать. Возможно, имя. Или мольбу. Или проклятие. Аугусту казалось, что сердце его сжалось в кулак.       Он не знал, что делать. Сила веры, кажется, не находила путь в его сердце. Бог не слышал его. Или — что страшнее — слышал и просто наблюдал.       — Господи… — беззвучно прошевелил он губами, чтобы слышал только Он. — Я знаю, что согрешил. Я знаю, что все мои поступки — ложь, и слабость, и страх. Но если Ты ещё не отвернулся от меня… дай знак. Дай мне силы. Не для меня. Для беззащитной души.       Шорох. Лёгкий. Почти незаметный.       Аугуст поднял глаза над головой и заметил, как маленькая птичка с чернющими бусинами глаз снялась с ветки ольхи и пронеслась над их головами, исчезнув в лесных зарослях. Если это и был какой-то знак, то совершенно нечитаемый.       Инквизитор вздохнул. Тэа приоткрыл глаза и хрипло закашлялся.       Мужчина у костра тут же вскочил на ноги.       — Наконец-то очнулся, — возликовал он и двинулся к двоим под ольхой. Тэа испуганно дёрнулся, приподнимаясь на локтях, когда полностью осознал, что охотник за головами перед ним не плод его горячего лихорадочного ума. Перед ним настоящая опасность. Невыносимая слабость окутала тело Аугуста, полностью осознающего своё бессилие перед роком судьбы. Он должен придумать, что предпринять хотя бы по дороге обратно в город. Возможность может подвернуться в любой момент, он просто должен заставить себя собраться, отринуть смятение и тщательно следить за всем вокруг в ожидании удачного случая.       Но решимость сменилось тревогой, как только охотник пнул сапогом по ноге Тэа.       — Поднимайся, выродок, — буркнул он, — или я тебя по кустам волочить начну.       Тот застонал и начал вставать, держась за ствол дерева. Аугуст шагнул ближе, тяготея подставить плечо для помощи, но сдержался. Сейчас было не время для сострадания, он должен убедить охотника в своём содействии и служению закону. Он не должен открыто проявлять чуткость и милосердие к беглецу от правосудия. Лишь позволив себе словить взгляд юноши и красноречиво, совершенно не мигаючи, посмотреть в его глаза, как бы прося прощения и обещая сделать всё возможное, чтобы он освободился или, по крайней мере, умер без дополнительных мучений. Тэа мягко прикрыл пушистые ресницы и вернул ему крошечную улыбку, лишь приподняв уголки губ. Они оба не могли сделать большего, чем безмолвно попрощаться и убедить друг друга, что не держат в сердце зла и обид.       Они двинулись вперёд. Охотник шёл сзади, иногда переговаривался с Аугустом, иногда раздражённо подталкивал Тэа впереди себя. Когда тот сбивался с ритма и больше не мог шагать, то получал тычок в бок, который задевал плохо заживающую рану.       — Если ты не пойдёшь сам, то я просто оторву тебе башку, — плевался охотник. — Видишь этот топор, отродье? У него есть имя. Я назвал его "Молчун", потому что когда я нагонял беглецов — больше никто не слышал от них ни слова.       Ядовитый гортанный гогот разлетелся по лесу, исчезая в пышных кронах, после того, как заставил Аугуста поёжиться от ледяных мурашек. Тэа был бледен, как живой мертвец, и инквизитор уже в который раз подумал, что быстрая смерть могла бы стать для него милосердием. Возможно, ему стоило найти "волчью ягоду" вместо калины и предложить юноше последнюю пищу, от которой он блаженно умер бы во сне.       Заставлять его держаться за жизнь теперь, когда он обречён на казнь, было чудовищным. На самом деле, за последние дни он уже множество раз запутался и потерялся во всём, что знал раньше. Теперь он слабо осознавал, что и правда было сострадательно и сердечно, а что изуверски и бесчеловечно. Многое из того, чему его учили в священных текстах, не соотносилось с тем, с чем он успел столкнуться в реальной жизни.       — Кто ещё был с тобой, ведьма? Если ты назовёшь другие имена, я доведу тебя до города живым. Возможно, за содействие тебя не будут сжигать на потеху всей площади, а просто быстренько повесят. Просто назови место, где искать других. — Тэа повернулся на голос охотника, идущего по его пятам, и разлепил губы, чтобы что-то сказать, как тяжёлая ладонь ударила его по лицу. К тонкой коже тут же прилила кровь в форме отпечатка руки.       — Не смотри мне в глаза, чёрное отродье! Даже не думай, что сможешь меня околодовать, иначе я выдавлю твои лягушачьи зыркалки своими пальцами. Чтобы отвечать перед судом, глаза не нужны.       — С-со мной никого не было…       Ещё один удар пришёлся на спину мальчишки, от чего тот пошатнулся и почти упал. Аугуст услышал, как кровь ударила в виски, как гнев начал тлеть в груди.       — Врёшь же, скотина. Брат-инквизитор считает, что ты с кем-то жил и кто-то тебя покрывал. По его словам, ты бы не протянул один так долго. Уж не хочешь ли ты сказать, что святой служитель говорит какую-то чушь без оснований?       Страх в глазах Тэа, которые метнулись в сторону инквизитора, заставили сердце сжаться. Слова звучали так, будто Аугуст предал его и рассказал о сёстрах, пока он сам был без сознания. В ответ Аугуст не мог даже выразить ни одной эмоции, пока охотник переводил взгляд между ними двумя.       — Так что, будешь говорить, и тогда я даже понесу тебя на спине, или будешь покрывать это паскудство, и мне вести тебя пинками до самого города?       Тэа ничего не ответил и заработал очередной удар, который сбил его с ног.       "Господи…" — воззвал про себя инквизитор, отворачиваясь, чтобы охотник не увидел его лицо. — "Прости меня за ярость, но как мне сдержаться, когда твои создания унижают и калечат друг друга во имя Твоё? Дай мне силу не стать таким, как он. Дай мне умение говорить ложь во имя милосердия, вытерпеть несправедливость и гнев во имя спасения, и не утратить веру в сердце".       Молитва была беззвучной. Лишь губы шевелились. Но в его мыслях она громыхала и ревела, когда он повторял её снова и снова, чтобы заглушить звуки грязных слов, пощёчин и придушенных рыданий пленника.       Они шли недолго, оказалось, они спрятались в лесу недостаточно тщательно и глубоко, чтобы на них был маленький шанс наткнуться. Так и случилось. Путь назад к городу хоть и был быстрее, но ощущался непередаваемо тяжёлым. С каждым шагом надежда Аугуста на спасение тлела и плавилась, как свеча из свиного жира. Это был последний привал до спуска с лесного холма к городу, и это последний его шанс что-то сделать ради их освобождения. Пальцы всё так же нервно перебирали шарики розария в кармане плаща, пока он смотрел на охотника, привалившегося к дереву. Сочно причмокивая потрескавшимися губами, он хлебал кисло пахнущее вино из фляги.       "Я мог бы накинуть розарий на его шею и сдавить изо всех сил… Если я приложу достаточно сил, я смог бы удушить его…"       Эта мимолётная мысль сводила Аугуста с ума. Что-то из недр его тела стало рваться наружу, когда он представил посиневшую кожу чужой шеи под своими пальцами. Он вскочил со своего места, силясь скрыться за ближайшим кустом, когда его вырвало себе под ноги.       Видение, которое он обрисовал сам себе, било изнутри по вискам, заставляя и сердце, и душу клокотать от безобразного недопустимого греха. Нет, он не такой человек. Даже во имя спасения он не смог бы…       Его вырвало ещё раз, с привкусом желчи, которой поделился его голодающий несколько дней желудок.       — Эй, брат, что с тобой?       — Не беспокойтесь… Похоже… я съел слишком много ягод на голодный желудок.       Охотник повернулся к Тэа, схватив того за кисть и дёргая так, чтобы тот оказался спиной к ним обоим, не позволяя смотреть.       — Меня тоже что-то пучит… Уж не тварь ли ведьмовская наслала на нас какой-то мерзкий сглаз?       — Я..я ничего не делал…       — Закрой свою смердящую щель и не болтай, не то я вырежу тебе твой поганый язык. Чем ты тогда будешь защищать себя перед судом, если сможешь только мычать и стонать? — безобразный каркающий смех сопроводил его слова и снова заставил Аугуста молиться про себя, утихомиривая горящую ярость в своей душе. — Ладно, привал закончился. Поднимайтесь, если хотите дотащить наши задницы до поселения раньше рассвета.       Они снова двинулись вперёд, тяжело передвигая ноги. Аугуст шёл позади всех и не был в силах отвести глаз от крепкой шеи охранника. Мимолётные образы мелькали перед его глазами, выглядя то нитью розария, то поясной верёвкой, то его собственными голыми руками на этой шее. Образы появлялись и исчезали, заставляя Аугуста покрываться испариной и чувствовать отвращение к самому себе. Его снова тошнило… Но, стиснув зубы до боли в челюсти, он продолжал двигаться, мертвенно бледный и мертвенно молчаливый, будто это уже его вели на казнь. Лес вокруг тоже хранил зловещую тишину, будто сам затаил дыхание в ожидании. Ветки склонились, шелест листьев притих, даже птицы замолкли. Аугуст почувствовал, как внутри сгущается тревога, как будто чьи-то глаза следят за каждым их шагом — не охотника, не зверя. Чьи-то другие.       Каждый шаг Тэа становился тяжелее, как если бы душа его уплотнялась, готовясь покинуть тело. Аугуст уже не молился — теперь он просто шептал себе под нос бессмысленные слова, надеясь, что это сможет отогнать страх. Охотник, идущий впереди него, всё время плевался, ворчал, пинал Тэа в бока, будто тот был не человеком, а мешком с гнилыми яблоками.       — Поторопитесь, святоша, — рычал он, когда Аугуст начинал отставать. — Не то щенок сдохнет ещё до суда, и вся эта канитель будет насмарку.       На то, что ещё недавно было юношей волшебной красоты, было страшно смотреть. Взмокшие от усилий волосы свисали грязными сбитыми патлами; кожа, неприкрытая рубахой, отдавала вчерашними синими гематомами и свежими красно-розовыми; движения его выдавали измученное и изломанное тело, на которое Аугуст не мог смотреть без раздирающей сердце боли. Так не должно было быть… Такие люди, как Тэа, должны одаривать мир щедрыми очаровательными улыбками, украшать его и заставлять сиять всё вокруг. Аугуст хотел бы увидеть те сцены из рассказов юноши, как тот танцевал на площади, помогая своей чарующей аурой продавать серьги и браслеты. Должно быть, это было поистине прелестно. Не обучаясь Аугуст тогда в Болонье, мог бы застать один из таких танцев. Возможно, один из мастеров, на которых работал Тэа, мог бы сделать искусные чётки или молитвенный браслет из драгоценного камня. Тогда они бы встретились совершенно при иных обстоятельствах, а злые ссадины и раны не скрывали бы изумительной юной красоты и чистоты.       Постыдно было грезить о праздных днях и любовании за танцами, когда ему следовало изучать доктрины. Греховно было так прикипать душой к другой душе, когда он должен был впускать в сердце и разум только слово Господне. Но сейчас, на границе дня, который может закончиться для них обоих самым страшным образом, Аугуст словил себя на мысли, что он страстно жаждал побывать в одном из тех воспоминаний Тэа.       Размышляя, он нагнал юношу, за которым по пятам следовал охотник. Мягкий овал лица еле заметно повернулся в сторону Аугуста, будто тая надежду обменяться взглядами в последний раз — впереди уже маячил тревожный пейзаж. Силуэт поселения в лучах солнца горел закатным цветом, будто ведьмовской костёр. Обречённость и бессилие сковали тело Аугуста, с трудом позволяя двигать ноги. Место, из которого они так отчаянно пытались сбежать, снова ждало их в свои кровожадные объятия. Распахнутые от страха глаза Тэа нашли его собственные в беззвучной мольбе. Застывшие слёзы блестели, как драгоценный хрусталь, а красные покусанные губы еле заметно шевелились, будто шептали молитву, которой ранее никогда не знали.       Пронзительная агония и скорбь разлились в сердце молодого инквизитора, глядя на ведьму, предчувствующую очередные страдания. Аугуст хотел схватить его за руку, укрыть в своих объятиях, взять юное, терзаемое тревогой лицо в ладони и стереть дорожки слёз. Пообещать спасение. Пообещать укрытие.       Тяжёлые шаги и харканье рядом не позволяли забыться в утопичных фантазиях. Что он будет делать дальше? Оставит Тэа за спиной, как горький опыт и череду сожалений. Не сможет мириться с несправедливостью и будет бороться за него до последнего перед судом? Или плечом к плечу ступит с ним в костёр, ведь согрешил достаточно, чтобы назваться отступником. Он отвёл глаза, чтобы не давать своим сочувственным взгядом никакой надежды.       — Ты боишься меня? — голос Тэа был тихим, как ветер, но всё же заставил Аугуста вздрогнуть.              — Что? — прошептал он, наклоняясь ближе.       — Ты боишься... того, что я ведьма?       Аугуст замер, словно ему в грудь вонзили кинжал.       Он посмотрел на юношу, и в его взгляде был ужас — он явно боялся ответа.       — Я боюсь... что я не смогу тебя спасти, — прошептал он в ответ. — Всё остальное меня не страшит...       В глазах Тэа вспыхнуло нечто — слабый, но ясный свет. Теперь не от страха. От живого осознания, что он не один. Что, может быть, кто-то всё ещё бережен к его душе.       — Сколько пути до монастыря? — спросил охотник, разминая плечи. Ему явно не терпелось покончить с этой работой и получить своё за беглеца.       — С его-то ходом — может и весь день. Раны сильно замедляют…       — Так он может сдохнуть ещё до суда. Не пойдём к монастырю, нет причин латать его сейчас, когда нужно скорее доставить тварь страже. — Мужчина зевнул и потянулся то ли от усталости, то ли от скуки. Сапог охотника тоже заскучал, поэтому взялся развлекать себя пинками. Аугуст не знал, сколько еще побоев сможет выдержать тело Тэа. Ярость и обида горели в нём, заставляя сжимать кулаки и желать мерзавцу провалиться сквозь землю. — Шевелись. На своём горбу я тебя не потащу. А вот золото за твою голову с наслаждением!       Громогласный смех подкрепил его остро́ту, но ни у Аугуста, ни у Тэа это не вызвало улыбки.       И вдруг — треск, который прервал злорадство охотника. И прежде чем Аугуст успел осознать, что произошло, что-то тяжёлое с глухим звуком упало за его спиной, будто срубленное дерево. Испуганно дёрнувшись, он обернулся, и увиденное заставило его глаза расшириться — охотник повалился ему под ноги, а перед ним появилась женщина, которая яростно сжимала грубую, неотёсанную дубину. Её тяжесть ещё сильнее бросалась в глаза, видя, как женщина держала её обеими руками и переводила дух, чтобы рьяно замахнуться ещё раз. Её грудь загнанно вздымалась и опадала под тяжесть дыхания, глаза метали молнии, волосы прилипли ко лбу. Весь её облик был — буйство, пыл и решимость. И только быстрый взгляд на Тэа позволил на мгновение заметить на её лице любовь.       — Ублюдки! — прошипела она, занося дубину снова. — Отойди от моего брата!       — Погодите! — Аугуст вскинул руки, пятясь. — Я не враг. Я пытаюсь помочь. Я…