С первомаем!

      Арсений знал, что жёстко нарывается, когда высказывает свое недовольство по поводу эссе: нет, с другой стороны, задание и правда детское, он такое в школе ещё писал, но все равно — вот так вот выводить Антона Андреевича в переписке, что он аж сам ему написал — верх хамства.       Ладно, на самом деле Попову до жути интересно, чем же они сегодня займутся, считал слишком бесконечные минуты времени до конца третьей пары, чтобы ухватить сумку и рвануть на всех порах к 417 кабинету. После звонка за ним увязалась ещё и Олеся, которая будет сдавать ему эссе досрочно.       — И как ты думаешь, что Шастун будет с тобой делать? — Иванченко резко останавливается посреди коридора, вспомнив вчерашнюю стычку в чате. От такого вопроса Попов аж запинается о несуществующий камень.       — Надеюсь, что не поставит неаттестацию, а то обидно будет, — Он идёт дальше по коридору и заворачивает налево. Обычно, когда преподаватели зовут на «серьёзный разговор» — нужно перекреститься три раза, что Арсений и делает, Олеся только с этого смеётся и открывает дверь.       Шастун вообще человек интересный: над огромной доской висит портрет Ленина, и плевать, что он умер ещё 100 лет назад, на подоконниках стоят огромные цветы, которые он самолично поливает и отгоняет каждого, кто к ним притронется, ну, а также Гимн СССР распечатан для тех, кто базовую вещь не знает.       — О, мои любимые студенты пришли, — Антон Андреевич сразу же отрывается от своей бумажной работы, смотря сначала на Олесю и только потом на Арсения. Лучше бы вообще не смотрел.       Иванченко быстро отчитывается перед преподавателем, показывает свою тетрадь и убедившись, что в журнале стоит положительная оценка — уходит, напоследок шепнув Арсению на ухо: «С богом».       Арсений думал, что даже он тут не поможет.       — Ну что, Арсений, будем эссе писать? — саркастично-надменный тон вызывает у Попова на лице непонятную эмоцию: вроде и посмеяться хочется, а вроде и убежать, куда глаза глядят. Сам напросился.       Ему выдают огромную историческую книгу, размером с 4 тома «Война и мир», чистую тетрадь, ручку и со словами «Я отойду ненадолго, приду — проверю» — удаляются из кабинета так быстро, что Арсений даже моргнуть не успел.       Кроме матов ничего в голову не лезет, переписывать с книги долго и муторно — тем более, нужно ещё отсеивать кучу ненужной воды от ценной информации. И вот как написать эссе с объёмом в 350 слов, если идей — ноль? Правильно, нужно пользоваться моментом и пока преподавателя нет в аудитории — забить в интернете хоть какую-то информацию.       Так Арсений и делает, чтобы не выглядело слишком уж палевно, то все же берет какие-то моменты из книги, перекраивает под себя. На последнем слове он чуть-ли не каллиграфично выводит буквы и ставит точку. Подсчёт слов составил больше пяти минут — потому что часто сбивался — и получилось в итоге даже больше, чем изначально просили.       — Ты уже закончил? — привычка Шастуна резко пропадать и также резко появляться никуда не исчезла — кажется, начала только прогрессировать. Улыбается ещё так невинно, как будто не заставил его тут целый час пыхтеть за работой.       Он отдаёт работу преподавателю, откидываясь на стул всем корпусом. Самое не любимое — ожидание. Вот Антон Андреевич сейчас сидит, работу проверяет, вчитывается, блять, в каждое слово, чтобы что? Попов точно не будет это все переписывать — увольте.       — Умело с интернета списываешь, — голос разрезает гробовую тишину, как будто они тут на поминки пришли, а не эссе писать. Очко поджалось, Арсений спорить не будет: когда тебя застают врасплох, ты уже начинаешь придумать мировые отмазки, чтобы не сделать хуже.       — И давно ты начал первое мая отмечать? Что-то за три года ни разу не увидел от тебя хоть какого-то мероприятия в честь этого праздника, — Шастун отодвигает от себя работу, а Арсению страшно до колен дрожащих, да треморрных рук. Он не видит, какая оценка стоит, да и не хочется, если честно.       — Как вас увидел, так сразу начал отмечать, Антон Андреевич, — рот выдаёт мысли быстрее, чем мозг, и после осознания сказанного, хотелось головой об стенку удариться. Шастун тоже, мягко говоря, в шоке от такого заявления, растерялся на мгновение, но быстро собрался.       — Я рад, что могу побуждать студентов к великому делу, — он встаёт из-за стола, подходит ближе к парте, за которой сидит Попов, и присаживается прям на стол, взяв чужую тетрадь в руки. Зачитывает какие-то отрывки, с интонацией и выражением, а потом кладёт перед Арсением — пятёрка в чистом виде. Даже расписался, блять.       Арсений не выдерживает: все эти плавные движения, перелистывания страниц, ухмылки на лице, а голос… Убейте его, если он не прав, но Антон Андреевич — обладатель самого сексуального голоса в мире. Не иначе.       Он резко притягивает к себе преподавателя, заставляя открыть рот и поддаться в поцелуе. Слишком уж долго Попов терпел все эти взгляды в его сторону, милые обращения и «случайные» действия.       Антон не теряется, а забирает инициативу на себя — удобнее садится на парте, расставляя свои длинные ноги по бокам от Арсения, наклоняется, чтобы целоваться было легче. Кусает чужую нижнюю губу, слегка оттягивая, идёт мелкая струйка крови и Арсений мычит, но сразу же тонет, потому что Антон зализывает рану и целует с двойной силой.       Вот он — настоящий труд, терпеть все знаки внимания к преподавателю, а потом в один «очень подходящий момент» все выплеснуть наружу, как будто плотину прорвало. Попов аккуратно, боязно касается чужих плеч, а Шастун, видимо, толкьо и рад, потому что ближе к нему прижимается и требует хоть каких-то прикосновений к себе.       Последняя нервная клетка отчаянно кричит, что потрахаться в аудитории — идея не самая лучшая. Это они оба понимают, поэтому одновременно друг от друга отрываются, а то присосались, как пиявки. Дышать стало вдвойне тяжелее, воздуха категорически не хватало. Самое милое из этого — покрасневшие щеки преподавателя, который пытался перевести дух. Его кудри на голове неаккуратно рассыпались, закрывая половину лица и он одной рукой из убирает назад, окошко, что ли, открыть.       — С первомаем вас, Антон Андреевич, — хитро улыбнувшись, он затягивает его в ещё один поцелуй, уже более нежный и развязный, без намёка на продолжение.       Антон Андреевич понимает, что теперь сам будет каждый год отмечать этот праздник.