Обогреватель

За время, проведенное в Ли Юэ, Чайльд позабыл холод Снежной. В его комнате окно настолько заледелено, что стало непрозрачным. Чайльд свернулся под одеялами, но даже они были холодны. В камине горели поленья, однако тепло способно было дотянуться лишь до металлического экрана. В дверь постучали. — Ничего не нужно, — крикнул Чайльд. Тишина за дверью тоже была холодной, потом закрытый замок вкрадчиво хрупнул, и дверь отворилась. За время, проведенное вдали от Капитано, Чайльд почти позабыл, какой он. Капитано — сочетание белого, черного и темноты — воздвигся на пороге, шириной плеч едва ли уступая дверному проему, зашел и захлопнул за собой дверь. — Добро пожаловать домой, — сказал он, подойдя к кровати. — Не встанешь? — Холодно, — Чайльд высунул нос из-под одеяла. Капитано терпеть не мог слабаков. Чайльду было плевать. — Тебя согреть? — спросил Капитано. — У меня есть способ. Единственный. — Валяйте, — отозвался Чайльд. — Но только чтобы с гарантией. Они не виделись сколько? Пару лет? Больше? Казалось, Капитано всего лишь повел плечами, но одежда немедленно стекла с него. Последней он снял фуражку, цепи звякнули, и только после этого — темноту. Она расступилась, растекшись вокруг него маревом. Его голову окружил черный нимб. Капитано улыбнулся. Длинная трещина рта приоткрылась, обнажив неровный ряд зубов: какие-то зубы были плоские и ровные — чтобы откусывать, какие-то заостренные, почти треугольные, — чтобы рвать, левый клык по форме напоминал кинжал. Боги, сваявшие этого человека, явно не знали, каким выйдет их творение и что его ожидает, и вооружили его на случай любой передряги. Размер члена Капитано, даже в спокойном состоянии, намекал на то, что все, во что этот член войдет, если выживет, — непременно продолжит его род. Если будет для этого приспособлено, разумеется. Чайльд ухмыльнулся: — Мне все еще холодно. Капитано шагнул к кровати. У него было телосложение и безмятежное лицо каменного идола, потревоженная темнота черным ветвистым ореолом окружала его плечи и голову, вплетаясь в гриву волос. Чайльд, укутанный по самую шею, смотрел, как наливается и встает член Капитано. Во рту у него стало сухо, сердце часто забилось, как перед боем. Секс с Капитано всегда был на него похож. Капитано уперся коленом в кровать и лег на покрывало, всем весом придавив Чайльда. Он был горячий, как раскаленный валун из самого сердца Натлана. От него и пахло, как от горячего камня — тяжело, пыльно и горько. Чайльд выпростал руки из-под покрывала и положил ладони на его плечи. Длинные и узкие глаза Капитано сощурились, как от улыбки, и он высунул язык, пожалуй, тоже слишком длинный и слишком узкий, послушная тьма вытекла у него из глотки, и язык на глазах у Чайльда потемнел и удлинился, став похожим на упругое щупальце. Капитано взял Чайльда за подбородок, надавил на щеки, и Чайльд, подумав, ухмыльнулся. Язык Капитано прошелся по его губам и скользнул в рот. Долгое мгновение Чайльд терпел вкрадчивое кружение — как будто нежная змея пыталась устроиться у него во рту, свивая кольца, — а потом выплюнул его и сказал: — Мне просто поцелуй, пожалуйста. Пальцы Капитано на мгновение сжались, почти до боли, а потом прикосновение стало невесомым и мягким. — Конечно. — Он наклонился и тронул узкими горячими губами рот Чайльда. — Скажи мне, если чего-то захочется. — Растяните меня как следует. — Чайльд раскинул руки. — Я отвык. Из-за разреза глаз разглядеть цвет радужек Капитано было невозможно. Тьма пряталась у него под формой, окутывая человека, но, казалось, что и в нем самом скрывалась она же. Она словно изливалась из его глаз, полная противоположность света. Капитано приподнялся и в одно движение выдернул из-под себя покрывало, разделявшее его и Чайльда. И точно так же, в одно движение, вытряхнул Чайльда из мягких брюк и теплой домашней рубашки. Темнота, будто продолжение самого Капитано, прильнула к Чайльду. Он чувствовал ее вкрадчивые прикосновения. Она перебирала ему волосы и заливалась в уши, вилась вокруг шеи, трогала соски и пупок. Прикосновения ее были ощутимы, но легки, похожие на скольжение плотного ветра. Капитано, облизнув свой длинный рот и прищурившись, взял Чайльда за задницу и без предупреждения поднял так высоко, что только его плечи соприкасались с кроватью. Чайльд, возмущенно фыркнув, попробовал было запротестовать, но в этот момент Капитано вошел в него языком, и он лишь безголосо выдохнул. В этот миг он окончательно позабыл, что ему когда-то было холодно. Неестественно длинный, гладкий язык толкался в него, и Чайльду казалось, что, стоит ему положить руку на живот, он ощутит это движение внутри. Глаза сами собой закрывались, у него с трудом получалось держать веки открытыми. Капитано следил за ним завораживающим, неподвижным взглядом, голова его не двигалась. — Этого не хватит, — в голос Чайльда пробралась задыхающаяся хрипотца. Он сунул руку под подушку. Слева лежал рыбацкий нож, подаренный отцом, справа — смазка. Капитано дохнул, и тьма стекла с его языка черным дымом. Он запустил руку в баночку со смазкой, густо намазал пальцы, и еще гуще — член. У Чайльда и у самого стояло, но размеры были несравнимы. Он хмыкнул. Веки Капитано, отяжелев, наполовину прикрыли глаза. Лицо его казалось жестоким и томным. Он проник в Чайльда двумя пальцами, повращал ими, нежно огладил вход, почти сразу пропихнул третий палец. Чайльд втянул воздух и прикусил губу. Капитано навис над ним. Чайльд подумал о том, чего хочет. Если на четвереньках — проникновение станет пыткой из-за неизвестности, и он возненавидит подушку, на которую все время будет пялиться, неспособный отвлечься. Если лицом к лицу — он увидит, как в него входит этот… — Чайльд проглотил два прилагательных и одно ругательство — … член. Чайльд зажмурился и тяжело сглотнул. Неизвестно, что тяжелей. — Я хочу… — Не сейчас, Чайльд, — Капитано наклонился и поцеловал его сначала в правое, затем в левое веко. — В другой раз. Он подхватил Чайльда под поясницу и приподнял его бедра. Чайльд прижал ладонью свой возбужденный член к животу, надеясь увидеть, как… Но не увидел, конечно, только почувствовал, как Капитано приставил головку ко входу и надавил. Чайльд совершенно позабыл, каково это. Капитано проникал в него, проникал, проникал. Чайльд инстинктивно забился, широко открытым ртом хватая воздух. Все началось почти что с боли, но она все растягивалась, становилась все тоньше и слаще, пока не превратилась в хрупкое дрожащее удовольствие. Капитано заполнил Чайльда до упора и остановился. У Чайльда от каждого глубокого вдоха, казалось, побаливают ребра. Капитано наклонился и поцеловал Чайльда. Его язык кружил у Чайльда во рту, сбивая с ритма и не давая восстановить дыхание. Чайльд обхватил его ногами за талию, руками — крепко обнял за шею, приник к нему и попытался насадиться еще чуть глубже. Капитано, на мгновение замерев, выдохнул ему в рот что-то вроде беззвучного горячего стона. Чайльд выгнул спину. Капитано держал его за талию, то усиливая хватку, то ослабляя. Их губы разъединились, и Капитано голодно облизнулся. — Что же… Он приподнял Чайльда, и от того, как медленно выходит из него член, у Чайльда мурашки разбежались по предплечьям. Ладони Капитано с талии скользнули на задницу Чайльда, он сдавил ягодицы, раздвинул их и снова, на этот раз жестко насадил Чайльда на себя. Первые пару движений были медленными и весомыми, но потом… Чайльд почти подумал: «О нет», кровь в его венах будто заменила гремучая смесь возбуждения и восторга с легкой примесью инстинктивного страха: трахающийся Капитано излучал тяжелую, давящую угрозу. Она приказывала подчиниться и сдаться. Чайльд зашипел сквозь зубы и выгнулся. Капитано вбивался в него размеренно и горячо, с паузой в конце каждого движения, от которой Чайльду неизменно казалось, что он сейчас умрет или кончит, может быть, и то, и другое сразу. Голова его откинулась, он смотрел в потолок, но не видел его. Капитано дышал ему в подбородок. — Если… хочешь… можешь взять… меня… за волосы… — выдохнул он с усилием, в очередной раз вонзившись в Чайльда. И, когда тот дернулся и прикусил губу, чтобы не застонать, продолжил: — Как будто… я… тебе… отсасываю… Чайльд запустил руки ему в волосы, густые и черные, похожие скорее на мех. Острые шипы серег в правом ухе Капитано оцарапали ему ладонь. Чайльд зашипел, затем приник к нему, прогнувшись в спине, и шепнул: — Почему как будто? Когда удлинившийся язык обвил его член по всей длине и начал скользить по нему, Чайльд выдержал несколько мгновений, не больше. Он словно глотнул тьмы, и она пробралась в него, а потом за секунду расширилась, заполнив все тело. Чайльд захлебнулся ею и кончил, не чувствуя, как содрогается в оргазме, и, сжавшись и постанывая, увлекает за собой Капитано. … Он лежал и размеренно моргал, не понимая, где он и кто он, и не желая понимать. Тяжелая ладонь Капитано гладила его по спине размеренными, ласковыми движениями, какими гладят кошку, если та вдруг свернулась на коленях. Темнота заполнила комнату по самый потолок, свет камина едва-едва пробивался сквозь ее толщу. Она колыхалась, согревшаяся и сытая. Чайльд зевнул. В голове у него не было ни единой мысли, разве только тело сладко ныло и побаливала ладонь. — Почему ваши серьги такие острые? Капитано осмотрел его руку, задумчиво облизал ее, а затем укрыл их с Чайльдом покрывалом. — Допустим, далеко на севере, — начал он. Чайльду, лежащему щекой у него на груди, казалось, что он слышит, как слова зарождаются где-то у него под ребрами. — Там, где заканчивается Снежная… Чайльд фыркнул: — Снежная не заканчивается на севере, Снежная север и есть. — На этом севере, — продолжил Капитано, не слушая его, — тоже живут люди. Там, где ночь длится по полгода. И эти люди верят, что все рождено из тьмы, и они сами тоже, и что внутри у них тьма, и их души — тоже тьма. Потому что бесконечны только она и бездна. И, чтобы уберечь своих детей, они вынимают из них души, чтобы тьма была снаружи и защищала их. Капитано помолчал. Чайльд лежал согревшийся и чувствовал, что засыпает. — И серьги нужны, чтобы душа зацепилась за них и не улетела, — тон голоса Капитано был такой, словно он удачно пошутил. — И после этого, — пробормотал Чайльд, — они ничего не боятся? Как тьма ничего не боится. Капитано невесомо погладил его по щеке и подтянул покрывало. — О, как и все, тьма боится, — гулко сказал Капитано и замолчал так надолго, что задремавший было Чайльд догадался вопросительно хмыкнуть. — Может быть, холода… И шепнул, убедившись, что Чайльд крепко спит: — А может, одиночества.