Цикличность

Когда я подходил к своему жилищу, я едва различал его очертания. Несмотря на то, что на небе светит луна, она ничего не освещает, она здесь только для того, чтобы картинно выглядывать из облаков. Хорошо ещё, что солнце действительно светит, а то я бы постоянно умирал с голоду. Я даже не знаю, что хуже: вечность умирать с голоду или вечность умирать от лап медведя или волка. Наверное, для разнообразия, стоит попробовать поискать другие способы умереть, может быть даже выйдет сломать эту клетку, меня нечем напугать, мои руки в каком-то смысле развязаны. Но я не хочу даже думать об этом сейчас; это всё, о чём я думаю. Мне больше не о чём думать, мне не оставили даже книг, мне не на что отвлечься, я просто гоняю свои мысли по кругу. Даже моя собака сходит с ума. Когда я вошёл в свою землянку, она сидела на том месте, где мы спим в последнее время, и скулила. Когда я только обустроил нам дом, мы долго спали на одном месте на полу, где было тепло и удобно, но потом стали перелезать с места на место, чтобы ощутить что-то новое. Нам так не хватает нового. Когда я жил, действительно жил, быстро и насыщенно, люди вокруг меня жаловались на то, что жизнь сводит их с ума однообразием: каждый день как день сурка. Они так называли то, что большая часть дней у них была с примерно одинаковым распорядком. Эти идиоты меня раздражают. Каждый раз, когда мой круг мыслей доходил до этих воспоминаний, они бесили меня всё больше и больше, пока раздражение не превратилось во что-то невыразимое, что выматывает не своим содержанием, а своей непонятностью. Я посмотрел на свою собаку. Она на меня не глянула. Она смотрела пустыми глазами в стену. Искала что-то, что ещё не заметила. Сегодня я захотел действительно вернуться в дом, это беспокойство что-то во мне снова изменило. Я ощутил что-то новое за последнее время. Мне стало жаль мою собаку. Всё время до этого моя любовь к ней всё затухала, я даже начал её ненавидеть, но сегодня ко мне вернулась жалость. Моё сочувствие проснулось в полной силе, когда я её увидел лежащей у стены. Она была давно мертва внутри. Ей дали невыносимо много времени, как и мне. От ненависти я даже перестал приносить ей ягодки, которые ей в первый раз понравились, но теперь я исправился. Я поднёс к её морде горсть, она повела носом и стала лениво их есть. Похоже, даже ягодки уже бессильны. Я сел рядом, положил её на колени и прижал морду к своей груди. Я гладил её, чесал, но сам чувствовал, как невыносимо предсказуем. Однако она не вырывалась, она спокойно это принимала, пыталась вернуть былое удовольствие. Судя по виду, у неё почти вышло, она стала выглядеть спокойней, но всё равно она мертва внутри. Теперь, помимо мыслей о клетке, у меня появилась действительно мотивация из неё вырваться. Я пытаюсь это делать периодически, но у меня не выходит. Я перепробовал всё и опять пошёл по кругу. Один круг состоит из тех, что покороче, те ещё включают в себя какие-то подциклы, так что скорее всего я буду возвращаться к этой жалости так же по кругу, пока и она не потеряет смысл. Все чувства теряют смысл и форму, остаются только действия и события. Наверное, и мысли уйдут. Наверное, мы с собакой умрём внутри до конца, по-настоящему. Тогда это самая мучительная и растянутая смерть. Не знаю, чем мы её заслужили. Очередной цикл подходит ко сну. Это единственное, чему я всё ещё от души согласен следовать. Часто круг, по которому ходят мои сонные мысли, возвращается к той точке, в которой я воображаю, что по-настоящему умираю физически. Мне нравится забываться во сне и поддаваться мысли, что больше никогда не вспомнюсь. Все цикличные мысли, образы, движения и ощущения становились неразличимы, и я наконец чувствовал себя хорошо. Когда я проснулся, на улице было уже светло. Я сел и медленно стал просыпаться до конца. Чем больше я возвращался в сознание, тем больше обнаруживал в себе злобы. То, во что слились все зацикленные чувства ожило и проявилось в полной мере вместе с сочувствием. Это было глубокое омерзение и гнев по отношению к любой мелкой и крупной детали, да даже к себе, к своей статичной внешности и статичным действиям и мыслям. Я и в тот момент не мог сдерживать себя и цикл, он, несмотря на моё отвращение, бесконтрольно шёл по новому кругу, так что когда гнев превратился в порыв к конкретному действию, я не стал даже выбирать. Это было похоже на короткий, но глубокий и долгожданный вдох свежего воздуха спустя века в душном аду. Я ломанулся вон из землянки, повинуясь внезапно возникшему новому чувству, а собака за мной. Мы взбежали на вершину холма, где была небольшая полянка, и открывалось искусственное небо. Я просто закричал куда-то вверх. Я кричал истошно, выражая внезапно возникшее чувство, как-будто желая докричаться до кого-то, кто совсем не понимает, как меня мучает, а слов не знает. Остаётся только до хрипоты кричать, плакать навзрыд и топать ногами как капризный ребёнок. Только когда я охрип до того, что не мог больше кричать, я понял, что вместе со мной лает завывая и моя собака. Даже не знаю, возмущалась ли она со мной или на меня. Немного успокоившись, я подозвал её к себе, но она развернулась и убежала в лес. Я уже успел заметить как шумела трава в той стороне, поэтому не удивился, когда услышал её финальный не то скулёж, не то лай, а после - тишину. Её сожрал медведь. Впрочем, это означает только то, что она теперь снова дожидается меня дома. Я дождался, пока медведь не дойдёт и до меня, я уже давно ему не сопротивлялся, после чего я проснулся вместе со своей собакой в доме. Это неприятно, но уже почти привычно. Всё ещё больно, страшно и мерзко, но давно привычно. Интересно, а медведь внутри меняется Осознаёт ли он, что в петле? Я уже давно задавался этим вопросом, пока не пришёл к мнению, что у него слишком примитивный ум, чтобы страдать от времени. Дальше этого моя мысль не продвинулась. Так и застыла. Надо было что-то делать, но я уже давно всё перепробовал. Сначала я решил просто уйти из проклятого места, но в итоге выяснилось, что я только ходит кругами. Даже идя прямо, я приходил ровно в то же место, будто вся планета представляла из себя пару квадратных километров поверхности с проклятым холмом. Я пробовал копать, но докопался до непробиваемого камня. Я пытался умереть разными способами, но каждый раз возвращался в землянку. Моя клетка представляет из себя замкнутую систему, из которой нельзя выбраться, где я вынужден наблюдать растворение моего рассудка в вечности.