Лютик едкий

И помощь пришла. Мартин ощутил тёплые руки у себя на груди. Внезапно ему стало немного легче. Проклятое зелье наконец подействовало? Он чувствовал, как стирают кровь и пену с его лица, чувствовал прохладный компресс на лбу. Слышал чей-то испуганный голос. Капли стекали по лбу и щекам, попадали в глаза и рот, заставляя сознание постепенно выныривать из этого недосна, вызванного неправильной дозировкой зелья. Мартин открыл глаза и увидел нахмурившегося Гонта. И тут же поднял голову с его колен, вскочил и больно ударился затылком о край ванны. — Мартин! — Оминис поднял ладонь перед собой, нащупал его плечо. — Как ты себя чувствуешь? Как связаться с твоим братом? — С братом? — тупо переспросил Мартин. — Не надо. Мне уже лучше. Он не понимал, сколько времени тут провалялся. Ему казалось, что вечность, но, судя по всему, совсем недолго. Стоп, точно ли он вообще пришёл в себя? Или у него галлюцинации? Мартин поднялся на пошатывающихся ногах, сунул голову под кран. Умылся и прополоскал горло, буквально повиснув на раковине, а затем без сил снова опустился на пол. — Ты откуда… взялся? — с трудом выговорил он. Оминис сжал в руках палочку, опустил голову. Смутился? — Я пришёл навестить тебя. Постучал в дверь, но никто не ответил. А потом услышал грохот и решил зайти. — Ничего себе. У тебя чуткий слух, — сказал Мартин, просто чтобы что-то сказать. Чтобы не повисло неловкое молчание. — Он, конечно, чуткий, но у вас уборная прямо за стеной от крыльца и, похоже, есть ещё какое-то маленькое окно, — к Оминису начала возвращаться его саркастичность. Ну да, точно. Какой же Мартин идиот, лучше б он не раскрывал варежку. Неловкое молчание всё же повисло в воздухе. Мартин обнимал колени и напряженно думал, будет ли уместно сейчас предложить Оминису чаю. — Мартин, — вдруг мягко подал голос Оминис. — Хочешь о чём-то поговорить? — М-м… Можем посплетничать о Блэке с Уизли или Гекат и её скелетах. — Я совсем не об этом, — выражение лица у Оминиса было серьёзным, он не обратил внимания на глупую шутку. Он обо всём знает, подумал Мартин. И узнать он мог только от одного человека. — Ну да. Себастьян. Мне следовало помнить о том, что чужие секреты он хранить не умеет. — Зря ты так говоришь, — вдруг заступился за Сэллоу Оминис. — Он беспокоился о тебе. Да и вообще, всё, что он делал, он делал не ради себя. Я не готов полностью его оправдать, но… Понять его могу. Если бы была возможность вылечить тебя тёмной магией, я бы определённо рассмотрел этот вариант. — Ты — и тёмной магией? Я, наверное, ослышался. — Нет, не ослышался. Но, насколько я понял, можно всё же обойтись без неё. Он вдруг придвинулся поближе. Привалился спиной к бортику ванной рядом с Мартином. — Ну так… Ты расскажешь мне, из-за кого? — спросил он, чуть повернув голову к Мартину. Его дымчатые глаза без зрачков были направлены немного в сторону, словно он пытался рассмотреть что-то позади Мартина. Чёрт, Мартин чувствовал себя как на новом идиотском испытании для Хранителей. Или ещё похуже. Кто просил Сэллоу вмешиваться? — Тебе же рассказал Себастьян. — Он лишь поделился догадками. Мог оказаться неправ. Мартин снова уткнулся лбом в колени. Почувствовал, как Оминис сжал его предплечье. — Только не нужно меня жалеть. Мне это не поможет, — Мартин хотел вырвать руку, но не смог даже пошевелить ею. Прикосновение Оминиса было приятно до мурашек. — Я и не жалею. Ты ведь не жалкий, — ответил Гонт сдержанно. Скользнул пальцами по его ладони. — Тогда что ты делаешь? Ты ведь… не больной извращенец, как я. — Вот как? Любить меня — значит быть больным извращенцем? Довольно неприятная новость. Чёртов жар на щеках и в ладонях от этих слов. Оминис так просто это произнёс. — Нет, я не об этом! Я о том, что мы оба парни. — Я только по описаниям знаю, чем девушка отличается от парня в физиологическом плане, — Оминис вдруг усмехнулся. Чуть наклонил голову — и дымчатые глаза точно напротив лица Мартина. — Я не могу судить по внешнему виду. Поэтому остаётся судить лишь по внутреннему. — И что ты можешь сказать о моём внутреннем мире? — Что ты очень стойкий. Сильный. Надёжный. Ты бросаешься на помощь другим, но почему-то редко готов попросить о помощи для себя. — Сейчас мне нужна не помощь. — Да, я понимаю. Оминис сильнее сжал его ладонь, переплёл их пальцы. Другой рукой медленно, словно изучая, скользнул по плечу, ощупал складки одежды, затем по шее, дотронулся до щеки. В груди жгло от этих прикосновений, Мартин с трудом справлялся с желанием снова лечь на пол, уткнувшись Гонту в колени, как бездомная псина. Лишь бы продолжать ощущать его руки на своём теле. — Есть только одна проблема, — негромко сказал Оминис. — Моя семья. Они не будут рады такому раскладу. Но если ты согласишься… Мы что-нибудь придумаем, обещаю. — Я тебя защищу, — Мартин всё же не смог справиться с собой и опустил голову ему на плечо. Ткнулся носом в волосы. От них пахло хвоей и дождём. Жар в груди теперь стал таким приятным. Совсем другим, нежели от ублюдских цветов. Робкая надежда. Волнительное предвкушение. — Не сомневаюсь, — Оминис улыбнулся и провёл рукой по его спине, вызывая волну мурашек по всему телу. В конце концов, Мартин и Оминис оба уже совершеннолетние волшебники. Мартин не позволит Гонтам лишить его счастья. Не в силах терпеть больше, Мартин потянулся к его губам. Оминис здесь и готов быть с ним… В это было сложно поверить, хотелось убедиться, что это не вызванная болезнью галлюцинация. Нет, едва ли глюки могли быть такими реалистичными. Вызывать такую горячую истому по всему телу от одного прикосновения. Ощутимого, реального касания губ, отвечающих на нерешительный, смазанный поцелуй. Они оба не умели целоваться. Оба действовали неуверенно, но распалялись всё больше и больше. Мартину хотелось прижаться ещё сильнее, ещё теснее, ближе. Компенсировать время, проведённое без возможности это сделать, а лишь с мечтами. Он сам не понял, как оказался сидящим у Гонта на коленях. Ощутил его руку под своей домашней свободной рубашкой. Оминис гладил его по спине, затем переместил руку на напряженный живот и выше — в центр груди.Задержал там, прислушиваясь. Мартин вдруг осознал, что впервые за долгое время может дышать полной грудью. Что его больше не мучают удушающие приступы кашля. Оминис касался его груди осторожными, массирующими движениями, заставляя выгибаться навстречу, желать ощущения этих рук везде, по всему телу. Мартин обнял его за шею, зарылся ладонью в мягкие волосы на затылке. Уже не хотелось думать о том, искренен Оминис или нет, хотелось просто взять всё, что его возлюбленный сейчас готов ему предложить. Он здесь, он не отталкивает, он отвечает на поцелуи. Неловко скользит языком по языку Мартина. Сам стремится прижать его к себе покрепче. Домашние штаны слишком тонкие, Оминис и без зрения, должно быть, прекрасно ощущает упирающийся ему в живот возбуждённый член. Мартин неловко поёрзал, не зная, то ли отодвинуться, то ли напирать сильнее. Оминис решил эту дилемму, опустив ладони на его талию и чуть потянув вниз его штаны. — Я хотел бы… Сделать это. Если ты готов, — прошептал он, мягко поглаживая тазовые косточки под штанами. — Я готов. Я хочу, — поспешно заверил его Мартин. Но червячок сомнения точил изнутри. Вдруг Оминис сейчас осознает, что ему неприятно прикасаться к юноше? Что лучше бы он гладил упругую женскую грудь, а не стоящий колом член другого парня? Хорошо, раз Оминис предложил сам, они прямо сейчас во всём и разберутся. Мартину больше не хотелось ждать и мучить себя. Мартин снова поёрзал, пытаясь устроиться поудобнее. Он чувствовал возбуждение Оминиса прямо под своей промежностью, и тогда потёрся уже специально. Услышал сорвавшееся дыхание. Чёрт, как же это… Если бы Мартин мог и знал, как правильно, он бы прямо сейчас, не медля ни секунды, сел задницей на член под собой. Безумно хотелось почувствовать его внутри и услышать стоны, срывающиеся с губ любимого в унисон с его собственными. Он снова ощутил руки Оминиса под своей рубашкой. Оминис водил ладонями, нащупал рёбра, коснулся пупка, груди, ключиц, сосков. Прикосновение к соскам было особенно волнующими. От этих касания по всему телу словно разбегались крошечные тягуче-приятные электрические разряды. — Хочу, м-м… Изучить тебя, — шепнул Оминис севшим голосом. — Изучай, но я за себя не ручаюсь, — ответил Мартин и снова потёрся об него промежностью. Оминис машинально двинул бёдрами ему навстречу, упёрся членом через штаны точнёхонько между ягодицами. От этой недо-фрикции Мартина повело окончательно, он одним резким движением стащил с себя через голову рубашку, подрагивающими руками принялся расстёгивать пуговицы на жилетке и рубашке Оминиса. Одновременно продолжал ощущать фрикции через одежду, чёрт, как же хотелось, чтобы внутри и полностью… Оминис помог ему разделаться с пуговицами, сам скинул с плеч рубашку. Избавляться от всего остального они тоже принялись прямо на полу, неловко упираясь локтями и коленками в пол, ванную и друг в друга. Можно было, конечно, пойти в комнату Мартина и сделать там всё на его удобной мягкой перине. Но мысль о том, чтобы сейчас хотя бы на несколько секунд расцепиться с Оминисом, прекратить гладить его и целовать его тело, Мартину даже в голову не приходила. — Сделай мне так, как делаешь себе, — сказал Оминис, когда они, абсолютно обнажённые, снова устроились на полу, и Мартин оседлал его бёдра. Мартин торопливо облизал руку и коснулся его члена. Чёрт, Оминис прекрасен, хочется касаться губами и руками везде. Хочется доставлять удовольствие так, чтобы запомнилось надолго. Оминис поднёс свою ладонь к его губам, и Мартин с готовностью скользнул языком по его пальцам. Первый опыт, первое прикосновение рук любимого человека там, где хотелось больше всего. Оминис трогал так же мягко, изучающе, как минутами ранее прикасался к его груди и животу. Сам же Мартин успел обхватить его рукой и теперь массировал большим пальцем головку, растирая выступающую смазку. Ему самому нравилось делать так себе. Оминису, судя по тому, как подрагивали его бёдра и напрягся живот, нравилось тоже. Они целовались, водили руками внизу, то прижимали возбуждённые члены друг к другу, то тёрлись ими, то трогали каждый сам себя. — Я думал о тебе, когда делал это, — сказал вдруг Оминис. От этих слов пробивало не меньше, чем от горячих прикосновений. — Я тоже думал о тебе… Но едва ли это будет для тебя новостью, — Мартин слышал свой собственный охрипший голос словно сквозь пелену. Пока Оминис быстро водил рукой, обхватив оба члена, Мартин, отдавшись искушению, тронул себя сзади. Один влажный палец вошёл легко, и Мартин, не сдерживая стон, задвигал им, пытаясь попасть с Оминисом в один ритм. Сделать это не получилось, движения шли вразнобой, но от этого было не менее приятно. Он почувствовал, как Оминис сжал его ягодицу, затем стиснул руку, которой Мартин ласкал себя сзади. Как отодвинул её в сторону и сам дотронулся пальцем до входа. Это было уже слишком, Мартина едва ли не подбросило от накрывших его ощущений. Он простонал что-то невразумительно, уставился в потолок широко раскрытыми глазами, запрокинув голову и ничего не видя. Внизу всё подрагивало, семени было много. Оминис растёр его по своему члену и быстро задвигал рукой, довёл до оргазма и себя. — Мартин… — на выдохе прошептал он и прикусил кожу на его плече, сдерживая стон. Мартин сидел, опустив голову ему на плечо и не решаясь пошевелиться. Между телами было горячо и липко, но не хотелось лишаться этого ощущения. Еще хотя бы немного. Оминис мягко поглаживал его по спине. — Наверное, я исцелился, — пробормотал Мартин ему в шею. — Мы не можем знать наверняка. Нужно будет повторить для закрепления. Мартин улыбнулся и с трудом заставил себя отстраниться. Едва они успели привести себя в порядок и одеться, как в прихожей раздался негромкий хлопок трансгрессии. *** — Мартин, ты что, не выпил лекарства? — обеспокоенно поинтересовался Генри, отведя его на кухню после того, как они пообедали втроём. Весь обед Мартин просидел с блаженным видом, не обращая внимания на странные взгляды брата. Только Оминис ничего не выдавал своим поведением. Он аккуратно, аристократично держал в руке вилку и нож, вежливо отвечал на вопросы Генри и разговаривал с ним о магических тварях. — Выпил, — ответил Мартин, с трудом придавая лицу его обычное нейтральное выражение. — Ну-ну. Я вижу, — Генри повертел в руках новую упаковку, которую сегодня нужно было открыть, но больше ничего не сказал.