Прости себе эту жизнь

      Горный перевал. Тихое ущелье. Только начинает брезжить рассвет, а рота шатко раскачивается. Сонные постовые, дежурившие последние три часа, падают на землю, сворачиваясь калачиками, прижимая к груди автоматы.       Чонгук выходит из палатки, осматривает сонные, помятые лица вымотанных до изнеможения солдат и уже на глаз ставит всем диагнозы. Это не сложно. Хроническая усталость, апатия, недосып. Нервное истощение у каждого второго. Сто пятьдесят психически неуравновешенных ребят, и он — полевой врач.       Год назад Чон — молодой специалист, патриот и сильный духом мужчина, сам подписал контракт и вступил в ряды военной медицины. Был направлен в полк механизированной пехоты, а затем определён в батальон. В составе роты выдвинулся на захват высоты в четыре с половиной тысячи метров.       — Предстоит нелёгкая дорога, — один из солдат, подбадривая самого себя больше, чем доктора, хлопает Чона по плечу.       — Ничего. Справимся. Ты главное каску натяни поглубже, — усмехается врач, припоминая смешной момент из недавнего учебного похода. Боец цыкая, качает головой, но посмеивается, понимая о чем речь. — Ким! — неожиданно Чон окликает удаляющегося. — Будь осторожен.       Солдат поднимает вверх кулак и трясёт им в воздухе. Это уверение в безопасности и полном контроле. Никто не подозревает, что совсем скоро, это приятное безоблачное небо покроется столбом пыли, дыма и огня. Но так случится.       Измученные солдаты, не привыкшие к длительному нахождению в горах, не готовы к нападению. Разведка, ушедшая вперёд ещё сутки назад, так и не вернулась. Об окружении никто не знает.       Собирая палатки и пакуя тяжёлые рюкзаки в отсеки машин, бойцы хватают автоматы и, стиснув зубы, следуют приказу.       — Занять высоту!       Пять бронетранспортеров стройной колонной движутся по извилистой дороге вверх по перевалу. Бойцы маршируют следом, стараясь не отставать. Чонгук идёт с ними рядом, игнорируя положенный медицинский автомобиль. В нём едет старый медбрат, что отвоевал не одну войну и уже в принципе ничего не боится.       В груди зарождается смутное волнение, словно слишком тихо вокруг. Опытные бойцы тоже смотрят в оба, оглядывая верхушку скалистой местности. Дышать становится тяжелее.       — Утро какое хорошее, — Чон слышит рядом с собой звонкий голос молодого мальчишки. Оборачивается, испуганно осматривая солдата. В камуфляже, каске и с винтовкой в руках. На груди в накладных кармашках обоймы.       Паренёк совсем молодой. Чон таких и не встречал раньше. За всё движение роты он не попадался на глаза.       — Тебе сколько лет? — сразу спрашивает полевой врач. В голове начинает крутиться план спасения этого птенца, если ранят.       — Двадцать один, — гордо заявляет боец.       — Группа крови? — сухо интересуется Чон, а сам смотрит по сторонам, словно и не слушает вовсе. Выискивает глазами друга, желая убедиться, что всё хорошо. Будто Ким может вселить спокойствие.       — Четвёртая отрицательная, — тихо признается некогда бойкий голос, и Чон резко оборачивается.       — Вот черт, — не сдерживается врач. Ему бы промолчать, не сбивать настрой безусого бойца, но вояка в каске и сам в курсе, что шансов на выживание у него немного.       — А у вас не первая? — с надеждой интересуется, чуть ускоряя шаг, потому что начинает отставать.       — Вторая, но тебе подойдёт, — усмехается врач.       Обстрел миномётным огнём обрушивается с вершин гор градом. Сидящие на броне молодые бойцы разлетаются в стороны от осколков. Залпы глушат уши и, запертые в бронированных коробках, открывают рты, чтобы спасти перепонки.       Чонгук, тараща глаза, машинально роняет парнишку на землю и ложится рядом. Из амбразур бронетранспортеров высовываются дула автоматов, а башни крутят пушки для ответного боя.       Приняв на себя основной огонь, боевые машины дают возможность уцелевшим пехотинцам идти в обход и напасть на засаду в скалистых вершинах с тыла. Командир роты быстро реагирует и уводит солдат, купируя панику в корне.       — Доктор Чон, вы ранены? — встревоженный голос заставляет приподнять голову. — Ползти можете? — старший смотрит с надеждой и опасением.       Чонгук кивает. Бросая на придавленного рукой мальчишку оценивающий взгляд, ползёт к скалистому выступу, где можно уберечься от осколков.       — Ползи сюда, ко мне! — кричит Чон, прячась в безопасности и понимает, что боец не двигается с места. Его худое маленькое тельце сковал такой ужас, что он не может шевелиться. — Как же ты сюда попал, парень? — задаётся единственным вопросом и, игнорируя крики комроты, вновь ползёт под обстрел.       Врач один. В ходе захвата горной местности помощь от его знаний не велика, но он единственный человек, что может спасти при ранении или хотя бы попытаться это сделать. Капитан отвечает за медика головой.       — Доктор! — кричит в спину Чону хриплый голос командира, а он ползёт назад, туда, где, вжимаясь лицом в пыль дороги, продолжает лежать слишком молодой солдат.        — Ползи ко мне! — перекрикивая залпы и очереди грохочущих орудий, кричит Чон и тянет к перепуганному руку.

***

      Выныривая из опьяняющего сна боли и страха, Чонгук садится на кровати. По лбу и шее стекают противные капли пота. Привычные, но такие холодные.       В пустой комнате ничего нет, кроме кровати. Всё, что было из мебели за пять последних лет, Чон давно сломал. Заполнять пространство новыми предметами для разрушения, доктор больше не желает. Ни к чему это.       — Ни к чему это, — тихо шепчет сам себе, грузно спуская ноги с низкой кровати.       Поднимается, шаркая ногами по полу. Растирает пот по липкой коже и желает одного: чтобы это сон поскорее забылся. Чтобы всё наконец-то забылось. Та военная служба, обстрел и лица дорогих бойцов. Столько лет прошло, а испуганные глаза мальчишки-солдата сопровождают и помимо сна, и от этого уже никуда не деться.       Холодные струи обильно мочат загорелую кожу. Упираясь одной рукой в стену, Чон намыливает обросшую голову, что намеренно коротко не стрижёт, и водит рукой по шее. Подставляет лицо под струи, чтобы скрыть рвущиеся слезы, но они не находят выход. Больше они не текут из глаз. Сердце окаменело, и горечь невыплаканного осела на нём шершавым жёлтым налётом.       Время — семь тридцать, когда Чонгук выходит из ванной новым человеком. Он заставляет себя улыбаться и быть приветливым к этому миру. Он обещал быть счастливым и отчаянно пытается выполнить нелепую просьбу.       Включая телевизор, что ютится на стене в маленькой кухне, сразу выбирает из списка каналов детский. Уже много лет взрослый мужчина, отставной военный врач, ветеран боевых действий, не смотрит ничего, кроме мультиков. От новостных лент тошнит. То, чем кормят умы тупоголовых гражданских, раздражает Чона. Это всё ложь и обман. Настоящая правда там, где умирают люди, попадая в облаву.       Остаётся только качать головой. Он обещал быть счастливым, значит, сделает сейчас себе кофе и будет наслаждаться милым мультфильмом о девочке-лисичке.       — Корабль пришельцев потерпел крушение где-то в горах, — звучит голос из динамиков телевизора. За последние годы Гук видел этот мультик раз семь, но так и не привык к началу этого видео, хоть и заучил каждое слово персонажей наизусть. Постоянно кажется, что инопланетная тарелка не упадёт на землю с грохотом дребезжащей кастрюли, а расстреляет всех, кто смотрит на неё снизу вверх.       — Ëми. Сможешь ли ты всё преодолеть? Спасёшь ли ты душу любимого? — помешивая в кружке растворимый кофе из супермаркета, Чон тихо обращается к вымышленному образу, рисуя в голове не детский персонаж девочки, а война в кая с геомом в руках.       Никто не ответит. Воображение в голове рассеивается с осознанием, что телефон, оставленный в спальне, надрывается от звонка. Кто может искать одинокого врача в столь ранний час? Только один дотошный псих, не иначе.       Отставляя кружку дальше от края, идёт на зов. Телефон смолкает, когда Чон заходит в комнату, но тут же оживает вновь. Конечно, если Ким Джину что-то приспичило, то он будет названивать, пока телефон не взорвётся от накала. Чон мечтает, чтобы это однажды произошло, только не в его руках.       — Да, Джини, — выдавливает из себя улыбку и старается звучать приветливо и счастливо.       — Не ври мне, — доносится голос старого друга, и Гук сдувается. Плечи опускаются, голос, голова, всё тело разом. Врач присаживается на низкую постель и падает навзничь, откидывая одну руку.       — Что ты хотел? — хриплым, раздавленным голосом. Только с этим человеком можно не притворяться, можно не прятать чувств и эмоций. Можно болеть душой, хоть Джин и пытается вылечить эту чахлую душу.       — Тебе снова приснился плохой сон? Я в который раз тебе говорю, пора начинать жить заново. Хандра так и будет держать тебя за руку, пока ты не начнёшь общаться с людьми. Ты же врач, ты должен понимать, — требует Джин, устало повторяя заученный текст. Упрямство Чона доводит его до бешенства, но Ким сдерживает себя. Это саморазрушение. Они оба это понимают. Но один не в силах повлиять, а другой не хочет ничего менять. — Прости себя и шагай вперёд, — наставнически, но так глупо.       — Я не хочу заводить отношения, если ты об этом, — хило хмыкает Чон. — Я много времени провожу среди людей, что регулярно сидят в сети. Разве этого недостаточно? — пялится в тёмный потолок, пытаясь рассмотреть своё отражение в глянцевой поверхности.       — Но ты ничего там не делаешь, — упрекает Ким. — Не общаешься, не читаешь посты, не лайкаешь фото. Ты просто заходишь, чтобы я видел время твоей активности. Так не делается, — злится и предупреждает. — Я скоро приду.       — Зачем? — стонет Чон, но звонок уже завершён. — Не надо, — произносит в тишину.

***

      Не посторонний и не равнодушный Ким Джин рвёт жилы, чтобы спасти боевого товарища своего брата. Чон был под обстрелом, спасал бойцов, пострадал сам и теперь казнит себя за дарованную ему жизнь. Нет ничего страшнее зарываться живым в могилу. Гук пять лет бросает по горсти земли на себя, желая в конце концов закопаться и сдохнуть.       Практикуя в психоневрологическом диспансере, Джин не раз предлагал пройти анонимное лечение. Полежать, отдохнуть, но Чонгук непреклонен. Он застрял на стадии принятия на два года, потом шагнул немного дальше и упёрся в тупик. В его голове изо дня в день, как заезженная запись фильма, крутятся одни и те же эпизоды. Гук смирился с ними и почти не страдает. Уже намеренно не хочет расставаться с воспоминаниями — они единственное, что наполняет его скучную жизнь.       — Вот и я, — констатирует факт своего прибытия пакетом ароматных пончиков из кондитерской. Впихивает его в руки недовольного Чона и, отталкивая хозяина квартиры в сторону, проходит и разувается. — О, это же девочка-лисичка, — оживляется, цепляя глазами знакомый сюжет на экране кухонного телевизора. — Налей мне кофе, — не просит.       Морща нос от чужого присутствия, Чон делает вторую кружку с растворимой бурдой и подставляет гостю под нос.       — Сливок нет, молока тоже. В холодильнике пусто, можешь не проверять, — рапортует Чон, несмотря на друга. Знает, что тот будет недовольно сверлить его взглядом.       — Почему ничего нет? — кривясь прихлебывает горькую, не подслащенную жидкость и морщит нос ещё сильнее. — Сахара тоже нет? — ужасается.       Чон только мотает головой. Нет смысла искать, лазая по шкафам. Гук не ходил в магазин уже десять дней.       — Ладно. Мог бы, конечно, и предупредить, — ëрничает Джин и тянется к пакету с пончиками.       — Ты бы тогда не пришёл? — с надеждой.       — Я бы купил сахар и сливки, — огрызается Ким. — Нет ещё такой причины, чтобы я отказался к тебе приходить, — смотрит сурово, но не терпит и откусывает выпечку, пачкая щеки в пудре.       — Значит, надо создать, — тихо бормочет Чон и не прикасается к завтраку. С него достаточно кофе с запахом горелых зёрен.       Похоронив брата и познакомившись с Чоном, Джин поставил для себя невыполнимую цель: вытащить этого парня из депрессии. Много разговаривая и пытаясь раскрутить друга, Ким понемногу продвигается. Гук уже не шарахается от людей, не кричит от дневных нахлынувших воспоминаний. Врач вернулся к работе и способен сам себя содержать.       Осталась самая малость: разрушить ночные кошмары и заставить Гука не просто смотреть на улыбки и слушать пожелания, а заново научиться на них отвечать.       — Прости себя, — очень часто повторяет Джин. Проблема перестанет иметь вес, когда потеряет опору из вины и ненависти к самому себе. — Прости себя, — повторяет, заглядывая в измученные усталостью, одиночеством и головной болью глаза.       — Я не могу, — однотипно отзывается Чон. Он всегда говорит одно и то же.

***

      Мокрые разводы лобового стекла показывают мир таким, какой он есть. Холодный и сырой. Люди вокруг понурые, прячутся под разноцветными зонтами, но их пустые души зияют дырами разочарования. Чон видит насквозь каждого. По лицам считывает раздражение и усталость. Ни один за это утро не улыбнулся.       Третья остановка на светофоре, пять остановок с ожидающими автобуса, а картина едина до отвращения.       — Посмотри, сколько вокруг твоих потенциальных клиентов, — хмыкает Чон. Он вышел из квартиры с маской довольной рожи в руках и сейчас начинает примерять её на себя, пытаясь шутить, хоть и не весело.       — Не переживай. На следующей неделе обещают заморозки, и у тебя клиентов прибавится, — хмыкает Джин, сжимая покрепче кожаный руль в захвате ладоней.       Чонгук согласно кивает. После произошедшего в горах врач запросил отставку. Будучи гражданским специалистом, его комиссовали. Только через два года врач -травматолог-ортопед смог приступить к практике. С тех пор он постоянный дежурный. Ночные смены для него спасение, дневные награда. Не воспринимая в жизни ничего радостного, Чон отдаёт себя работе.       — Приехали, — констатирует Джин, притормаживая у служебных ворот на территорию больницы. Ему нужно проехать дальше. Диспансер для помощи неврастеникам находится через две улицы.       Морось бьёт в лицо с сильным порывом ветра. Чон делает глубокий вдох холодного воздуха, морозя лёгкие, и неторопливо идёт к крыльцу. Зонт ни к чему, хотя спешащие на работу медики считают иначе. Все прячутся под навесами красочного полиэстера, здороваются приветливо, а сами прячут наигранные улыбки, стоит только отвернуться.       — Почему я болен, а они нет? — в который раз задаёт мысленный вопрос Джину. Друг не признаёт невменяемости окружающих и видит только его. Чон готов обидеться на доводы Кима и сделал бы это, если не понимал сам, что давно катится не туда.       Проходя по ещё пустому коридору, Чонгук осматривает пространство и вздыхает. Он сегодня на сутках.

***

      В небольшом перерыве между приёмами Джин настойчиво требует внимания и вновь накаляет телефон Чона.       — Вам звонят, — осторожно осведомляет процедурная медсестра, что видит мигающий на столе экран телефона.       — Даын, вы не могли бы ответить и сказать, что я занят, — морщась от нежелания отвечать, просит Чон.       — Простите, но это не в моей компетенции, — уже более расслабленно отзывается женщина. Она три года работает в паре с доктором Чоном и прекрасно знает, что абонент, подписанный «псих», является лучшим другом.       Гук вздыхает. Придётся ответить. Телефон замолкает, но тут же оживает вновь. Кто бы сомневался.       — Да, Джини, — нехотя отзывается Чон и старается не смотреть на довольное лицо напарницы.       — Не говори, что ты занят. Ты всегда так отвечаешь, когда чем-то недоволен, — предупреждает любую ложь.       — Ты слишком хорошо меня знаешь, — нехотя признается Гук. — У меня перерыв, давай быстрее.       — Тогда строго по делу. Сегодня мы идём в бар. Ты засиделся. Пора выгуляться и тряхнуть стариной. Скоро ты превратишься в ханжу, — тараторит Ким, предвкушая море отговорок и пререканий. Чон всегда так. Он не любит злачные места, крепкий алкоголь и девиц, что с большой охотой вешаются им на шею. Стоит двум одиноким мужчинам признаться, что они врачи, так сразу дамы оказываются неизлечимо больны и просят послушать сердцебиение.       Джин в восторге от такой лёгкости пудрить мозги. Он всегда пользуется этой уловкой, и женщины, падкие на серьёзных специалистов, сами с радостью ловят крючки. Гука это, наоборот, раздражает. Если «пациентка» непривлекательна, то он сразу предлагает осмотреть вывих шейки бедра. Такой подкат работает стопроцентно в обратном направлении. В итоге доволен Гук, а Джин готовится к драке.       — Какая жалость. Я сегодня не могу. У меня дежурство, — почти не скрывает радости.       — Я найду вам замену, — слушая чужой разговор, что не прячут от чужих ушей, медсестра всегда встаёт на сторону друга.       — У меня ночная по графику, — упорствует Чон.       — У вас было три ночных вне графика за неделю. Я найду вам замену, — достаёт свой мобильный и совершает звонок.       Чон поджимает губы и недовольно косится на напарницу. Даын читает во взгляде: «предательница» и улыбается с этой догадки.

***

      Насыщенный день подходит к концу, Чон осмотрел тридцать человек и сейчас мучается от сильной головной боли. В ушах звенят снаряды ракетных установок. Врач трет виски и в сотый раз мечтает отрубить себе голову. Только впереди ночь на дежурстве. Доктор Чон отменил все попытки Даын сделать ему выходной.       — Доктор Чон, я могу войти? — робкий голос звучит колокольчиком. Отнимая руки от висков, уставший врач с безразличием смотрит на пациента. Тот не дожидается ответа и, опираясь на дверь и косяк, запрыгивает в кабинет на одной ноге.       — Присаживайтесь, — устало предлагает доктор и разворачивает свой стул на колёсиках. — Что с вами случилось? — осматривает юное миловидное лицо и замирает. Перед глазами песчаная дорога, каменистый обвал и окровавленное лицо мальчика-солдата. — Сколько тебе лет? — словно в бреду шепчет одурманенный Чон.       Пациент смотрит на странного врача большими глазами. Видит в них что-то особенное для себя и не пугается странного вопроса, а тихо сознаётся:       — Двадцать один.       — Группа крови? — требовательно смотрит на парня, а у самого сжимаются до боли кулаки.       — Четвёртая отрицательная, — мямлит больной, не совсем понимая, при чем тут его кровь.       Чон отодвигается назад, рассматривая пациента ещё более пристально. Кажется, он вычисляет каждую неровность кожи на открытых участках тела, а потом вскакивает с места. Бросает на пациента предупредительный строгий взгляд и, не сдерживая наплыва эмоций, прячется за дверью процедурного кабинета.       Вскидывая брови, парень поднимается с кушетки и, опираясь на стул, что крутанулся от резкого подъема врача, прыгает за ним следом.       В кабинете, где сегодня был наложен не один десяток гипсовых каркасов на повреждения, пахнет мелом, таблетками, сыростью и аммиаком.       Осматривает помещение. Доктор, опустив голову, сидит на кушетке, уперев лотки в колени, и нервно покачивается.       — Как ты выжил? Почему тебе до сих пор двадцать один? — не поднимая головы, шепчет Чон. Он не обращается к постороннему, он о нём даже не знает. В голове крутятся слайды прожитых травматических фрагментов. Трупы солдат, разбросанные по камням, горящие БТРы, дымящиеся ужасающим чёрным дымом, и окровавленное лицо мальчика-солдата. Дрожь идёт по плечам и, складывая руки в замок, Гук неосознанно бьёт себя по лбу, желая выбить воспоминания.       — А сколько тебе лет? — неожиданно раздаётся незнакомый голос, и врач, словно облитый водой, вскидывает голову и выпрямляет спину. Смотрит на парня, что, опираясь на спинку его стула, стоит в дверном проёме на одной ноге.       — Тридцать, — тихо шепчет Чон. Он всё ещё блуждает глазами по фигуре незнакомца и не может поверить, что время для бойца остановилось. Они разошлись в этом самом времени? Маленькая хрупкая фигурка и большие испуганные глаза. Он и сейчас такой же беззащитный, словно птенец, выпавший из гнезда. — Когда мы с тобой встретились впервые, мне было двадцать пять, — шепчет, теряя связь с реальностью и снова погружаясь в воспоминания.       — Утро какое хорошее, — звенит в ушах голос парнишки. Его чистейший взгляд выжжен на сердце. Чон хватается за халат на груди и, смотря в пустоту, сжимает его в кулаке, отрывая верхнюю пуговицу.       — Мне очень жаль, — нерешительно звучит голос пациента, что с раскаянием смотрит на врача, — но мы не встречались пять лет назад. Я в это время был школьником, мне было шестнадцать.       Повисает оглушительная тишина. Чон молча качает головой в знак согласия, а потом разряжается оглушительным смехом. Он не смеялся пять лет, а сейчас его трясёт от идиотизма своего положения.       — Конечно, конечно, — соглашается со словами парня. — И кровь у тебя случайно такая, — смеётся над своими же словами.       Устав стоять, пациент разворачивает стул к себе сиденьем и присаживается на него прямо там, в проёме двери.       — Я знаю, что у меня достаточно редкая группа крови, но это так. Я не знаю вас, — смотрит, как лицо доктора покрывается пятнами.       — Всё-таки Джин прав. Я схожу с ума, — сознаётся врач и закидывает голову, чтобы не выкатились случайные слезы.       — Когда мне так плохо, я… — замолкает. Не хватает духу высказать свои мысли. Разве он имеет право давать советы? Тихо ожидая действий старшего, пациент только сильнее натягивает на кисти рукава.       Доктор опускает голову. Смотрит на бледного поломанного парня и хмыкает, ненавидя себя за слабость. Как он смеет видеть своё горе в отражении других. Непростительная дерзость. Пора заканчивать с врачебной практикой, и впору идти сторожить платные парковки.       — Прости. Я не должен был… — Чону стыдно. Он столько лет живёт в непрекращающемся бою и только сегодня позволил кому-то увидеть его сражение. Он напугал мальчика, что, сжав колени, до сих пор держит больную ногу на весу. — Я осмотрю твою ногу, если хочешь. Или можешь пойти к другому врачу. Я даже отвезу тебя на этом стуле, — предлагает альтернативу, не считая себя достойным лечить.       — Не надо к другому врачу, — качает головой парень. — Я не так важен, чтобы катать меня по кабинетам. Посмотрите, что с ней? Я смогу ходить? — тихо произносит, а сам не спускает задумчивых глаз с чужого лица.       Чонгук кивает. Встаёт на ватных ногах, и разворачивая стул, катит его, как каталку. Просовывая руки под спину и колени, поднимает пациента на руки. Он лёгкий, совсем ничего не весит. Опускает веки и не поднимает пристыженных глаз. Проходят всего секунды. Врач отталкивает ногой свой стул и сажает больного на кушетку.       Без особых раздумий встаёт на одно колено и снимает кроссовок с чужой ноги, носок мокрый насквозь. Закатывает штанину спортивных штанов и замирает.       Рассматривая истерзанную явными пытками голень, медленно поднимает глаза.       — Кто это сделал? — с ноткой грубого раздражения смотрит на напрягшегося парня.       — Я, — уверенно отзывается пациент. Он ждёт упрёков и понуканий. Но странный доктор гладит шрамы чуть дрожащими пальцами.       — Прости. Прости меня… — тихо шепчет, рассматривая испещренную рубцами голень. — Я не спас тебя.       — Не надо, прошу вас, — тревожный голос доносится сверху. Кисти холодные, синюшные, с длинными пальцами, два из которых кривые, пытаются оттолкнуть чужие руки и опустить ткань штанов. — Ты передо мной ни в чем не виноват. Это я забрал внешность дорогого тебе человека.       Чон поднимает голову. Смотрит в расстроенное лицо. Видно, что внутри себя парень сильно страдает, но глаза сухие.       — Нас было сто пятьдесят. Небольшая рота, выделенная из механизированного пехотного батальона. Мы вышли в горы брать опорную высоту. На узком перевале нас накрыли, — с трудом переводит дыхание. Чон впервые проговаривает в слух то, с чем жил столько лет. Даже Джину не удалось узнать настоящие подробности, а этому пареньку хочется рассказать.       — Этот ваш, который как я, он погиб? — еле слышно спрашивает пациент.       — Что? — не расслышав, Чон вскидывает взгляд.       — Ничего, — быстро трясёт головой. — Я ничего не говорил. Тебе послышалось. Правда. Я не говорил, — выставляя руки вперёд, отчаянно убеждает парень.       Врач усмехается. То ли мальчишка держит его за идиота, то ли сам странный, то ли Чон просто сходит с ума. Скорее всего, так и есть. Он давно попрощался с адекватностью.       Не продолжая свой рассказ и не впутывая слишком молоденького слушателя в свои проблемы, решает заняться делом. Снова задирает штанину и, стараясь не засматриваться на широкие розовые и бордовые рубцы, прощупывает голень, потом сустав. Пытается подвигать стопой, держа её за ледяные пальцы.       — Как тебя зовут? — хмуря брови, Чон собирается с мыслями и уже готовится ставить диагноз. — Не думаю, что это перелом. Отёк сильный, надо бы сделать рентген, но… — смотрит на наручные часы, — его уже не сделают, слишком поздно. Я наложу ортез, а завтра сходишь на рентген. Только не затягивай. Надо убедиться, что нога не сломана, — поднимается с опорного колена и садится за стол, открывая очередную вкладку в программе.       — Ким Тэхён, — тихо произносит пациент.       — Что? — поворачивается к парню. — Ты очень тихо говоришь. Я не слышу, — признается Чон. Он не получил контузию, но звон удара камней, пуль, осколков о броню БТРов до сих пор звучит в голове.       Парень кивает в знак согласия и, набирая воздуха в лёгкие, словно готовится к погружению в воду.       — Моё имя, Ким Тэхён, — чётко и внятно произносит, гладя на доктора. Хочет убедиться, что его услышали.       — Ааа, — соглашается Чон. Ему нужна эта информация для заполнения карты болезни.       — А вас? — неуверенно, но достаточно громко.       Чон улыбается. Эта странная манера мальчишки перескакивать с «вы» на «ты» цепляет. Странность всегда привлекает внимание.       — Можешь не стараться говорить громче комфортного. Я не глухой. Я просто не слышу шёпот, — неловко улыбается Чон. — И… меня зовут Чонгук.       Нерешительная улыбка едва коснулась губ младшего и тут же пропала, стоило Чону её заметить. Заполнив карту и распечатав направление на рентген, доктор поворачивается к парню. Ким, тихо кряхтя, надел мокрый носок и зашнуровал кроссовок, в котором хлюпает.       — Я же не надел ортез. Зачем ты обулся? — удивляется доктор.       — Не нужно. Я очень рад с вами познакомиться. Спасибо. Мне пора уходить, я и так отнял у вас много времени, — лепечет Тэхён и, поднимаясь на ногу, ищет опору в стене, чтобы прыжками выбраться из кабинета.       — Тебе помочь? — поднимается со стула, чтобы подержать пациенту дверь.       — Не стоит. Я справлюсь, — бросает Ким и торопится скрыться.

***

      Два часа Чонгук корит себя за невнимательность и даже пишет заявление с просьбой уволить без отработки. Что он за врач? Помощь не оказал. Даже лангет не наложил. Как парень на одной ноге, без костылей и помощи будет добираться до дома, не узнал. Не помог даже выйти.       Совесть выкручивает душу наизнанку. Чон пять раз порывается пойти искать больного, но уже слишком поздно. В любом случае, но уже должен был уйти.       Телефон оповещает о беспокойстве единственного друга.       — Да, Джин, — устало отзывается в трубку и слышит шуршание пакетов.       — Ты готов. Дневная смена закончилась. Я скоро приеду, — оповещает, не оставляя шанса на избежание наказания.       — Я не готов. У меня болит голова и абсолютно нет настроения, — честно признается Чон, прикрывая глаза ладонью.       — Отговоры не принимаются. Ты покрылся плесенью сидя сутками на работе. Нужно немного выпить, — настойчивый голос начинает раздражать сильнее. Если Гук сказал нет, то его уже не переубедить, но Ким всегда старается это сделать.       Пауза затягивается. Оба недовольно пыхтят в трубки.       — Дай угадаю. Ты сегодня ещё ничего не ел,— прекращая дышать в динамик, Джин хлопает дверью машины.       — У меня нет аппетита, — вяло отзывается Чон.       — Я тебе дам, нет аппетита. Ещё немного и ты не сможешь ходить. Уже не говоря о том, что не сможешь лечить людей, — упрекает друг, и в телефоне слышен звук постановки машины на сигнализацию. — В общем, я привёз ужин и обед в одном лице. Выйди на улицу и скажи, чтобы охрана меня пропустила. Я должен проследить, чтобы ты всё съел, — ставит точку сурово и бескомпромиссно. Если уж сломить друга на бар не получается, то нужно его хотя бы накормить.       Джин знал, что у него не сложится вылазка, потому купил еду в супермаркете сразу после своей работы и привёз Чону на смену.       — Хорошо, — сдаётся Гук. Спорить с Джином нет смысла, он тоже слишком упрям. — Сейчас выйду.       Откладывает телефон, а в мыслях крутится угроза: «Не сможешь лечить людей».       — Я и так уже не лечу, — фыркает сам себе Гук. Он осмотрел сегодня кучу народа и всем помог, как полагается, но это не в счёт. Он не помог последнему, и оттого все его заслуги стираются.       Мокрая обувь, ледяные пальцы ног, изрезанные голени и кривые пальцы рук. Ещё вес. Вес десятилетнего ребёнка. Да этому последнему больше всего была нужна помощь, а что сделал врач? Он напугал своими больными воспоминаниями, с чего-то решив, что имеет право кому-то портить день своими печалями.       Это он, несчастный, должен был пасть от пуль, гореть заживо в машине, из которой нет выхода. Это он должен был смотреть в чистое синее небо, проглядывающее сквозь пелену едкого чёрного дыма, и просит мальчика-солдата быть счастливым.       Боль сжимает грудь. Чон смирился с этими приступами. Ему даже хочется, чтобы сердце не выдержало и остановилось. Чтобы эта пытка жизнью прекратилась, и он, наконец, оказался там, где должен был быть ещё пять лет назад.       Открывая дверь кабинета, Чонгук собирает себя по частям в одну бесформенную кучу и собирается встретить друга. Нельзя показывать Джину, что где-то болит. Очумелый псих начнёт лечить, бить тревогу, водить по врачам. По тем самым людям, что мило улыбаются молчаливому доктору.       Они видят лишь красивую картинку, окутанную вуалью таинственности. Ветеран боевых действий — это звание сводит женщин с ума, а мужчины с завистью кусают губы. Все вокруг видят только романтику в войне. Чонгук видел смерть. Он сам умер на том перевале. Ему осталось только достигнуть света и освободить бренное тело, как пустой мешок.       На стуле у кабинета сидит безвольное тело мальчика. Последний пациент, он никуда не ушёл. Прошло два часа, как Чон пытал себя совестью, а бедный парень всё здесь же. Его голова склонилась к плечу, и сам он распластался на жёстком стуле.       — Тэхён, — со страхом, тихо зовёт Чонгук. У доктора трясутся поджилки. Он осторожно подносит пальцы к лицу и пытается почувствовать дыхание. Щупает на шее пульс и, совсем отважившись, припадает ухом к чужой груди. — Живой, — с облегчением констатирует сам себе. — Живой, — и сердце радостно бьётся в своей груди.       Телефон в кармане начинает напоминать, что нетерпеливый друг на улице с обедом, но Гуку сейчас всё равно.       Подхватывая лёгкое тело на руки, заносит в свой кабинет. Снимает мокрую обувь. Ноги ледяные. В кабинете не предусмотрено одеяло. Чон срывает с себя халат и заматывает стопы, осторожно приподнимая больную ногу.       — Полежи немного. Я быстро. Я тебя спасу, — бормочет Чон, а сам срывается с места. Нужно забрать еду. Сейчас она как никогда кстати. Парень такой худой, что явно совсем не ест. У доктора глаза начинают гореть от мысли, что он ещё может спасти своего «солдата».

***

      Дверь с писком сигнализации открывается, и взволнованный Чон выскакивает одной ногой через порог.       — Джин, давай скорее свой паёк, я спешу, — торопит Чон, махая рукой в подтверждение.       Друг вскидывает изумлённо брови.       — Спешишь? — не может не съязвить. Чон живёт жизнью амëбы. Чуть-чуть ест, чуть-чуть спит, остальное время барахтается в болоте жизни. — Что с тобой? — да на травматологе нет лица. Точнее, есть и оно взволнованное. Впервые за время знакомства Джин видит на чужом лице хоть что-то, кроме грусти, печали и безразличия. — Что случилось? — хватает дверь, что Чон торопится закрыть.       Выхватив контейнер из рук друга, Гук готов бежать сломя голову, пока его пациент не очнулся и не напугался. Пока он дышит.       — У меня там пациент. Я сейчас не могу. Давай до утра, — машет рукой с контейнером и заставляет Кима отступить, чтобы захлопнуть дверь.       Джин хлопает глазами, не представляя, что за новшества творятся в жизни друга, но довольно улыбается. Надеется, что этот пациент окажется симпатичной медсестричкой, что снимет заклятие с сухого и черствого боевого врача.       Чонгук бежит, разнося по пустым коридорам свои громкие и быстрое удары ног об пол. Залетает в кабинет. Сердце колотится, и снова ощущается странная боль. Вот сейчас это раздражает Чона. Ему надо спасать больного, а он сам может выдохнуть душу в любой момент.       — Только не сейчас. Неет. Только не сейчас, — подхватывает всё ещё бессознательного Кима на руки и, пристраивая контейнер на впалый живот парня, несёт его в ординаторскую. Там есть диван, подушка, одеяло. Там он нальет грелку горячей воды и обогреет замёрзшего тощего мальчишку с такой редкой и памятной группой крови.

***

      Тэхён приходит в себя, когда температура его тела повышается. Он, как лягушка, впал в анабиоз, замерзнув на стуле в пустом коридоре.       — Тэхён? — Чонгук так и не притронулся к еде, ожидая, что пациент очнётся. Зато он сварил себе более-менее приличный кофе и наполнил ароматом всё помещение. — Как ты себя чувствуешь? — медленно подходит ближе, но держит дистанцию.       Парень таращит глаза, осматривая убранство. Чуть высовывая руку из-под одеяла, щупает его кривыми пальцами и принюхивается.       — Где я? — тихо, но Чону удаётся понять по смыслу ситуации.       — Ты в ординаторской, — отваживается подойти и отставляет кружку с кофе на стол. — Ты почему не зашёл в кабинет обратно? Сказал бы, что тебе долго ждать помощи. Я же не выгонял, — присаживается на край дивана в самых ногах. — Ты сильно замёрз и потерял сознание.       — Меня не забрали? — удивляется парень, словно бы врач стал держать его силой и не отдал. — А сколько времени? — копошится и достаёт полуразряженный телефон.       Чонгук напрягается. По всему поведению видно, что мальчишка в шоке от произошедшего. Он явно был уверен, что ему окажут помощь, но обманулся.       Глупо хлопая глазами, Ким садится на диване и пялится в экран.       — Я позвонил родителям почти три часа назад. Я рассказал, что повредил ногу и промочил ноги, попав под дождь. Я сказал им, что у меня кончились деньги и мне не вернуться домой. Я им всё рассказал, они велели мне ждать, — набирая обороты, голос Ким всё больше дрожит. В глазах раненой птицей бьётся боль и обида, но даже намека на слезы нет.       Чонгук ошарашено смотрит на парня. Его сковывает от страшных слов и осознания, что о младшем не беспокоятся.       — Они не звонили? Может быть, написали? Перевели денег на карту? — в надежде предлагает варианты и смотрит, как трясётся младший, мотая болезненно головой. Как с силой он кусает нижнюю губу, и она вот-вот сдастся и будет прокушена. Но не плачет. — Тэхён, — осторожно касается худого плеча.       — Не трогай, — тихо просит Ким и резко вцепляется зубами в свою же руку. Чон ошарашено смотрит, приоткрыв рот. Спустя полминуты до врача доходит, что парень калечит себя.       — Прекрати, — хватает за руку и пытается её вырвать. — Перестань. Что же ты делаешь? Зачем? — нервничает доктор, а Тэхён, как голодный зверь, не разжимает челюсти и вот рукав тонкой светлой рубашки окрашивается кровью.       Боясь, что мальчишка откусит от себя целый кусок, решает действовать на психику с другой стороны. Ввести парня в шок. Не раздумывая, сдирает с себя джемпер.       Эффект достигнут.       Округлившиеся глаза расслабляют челюсть, внимание переключается. Тэхён раздувает ноздри от открывшейся голой груди с широкими ровными шрамами в области сердца.       Хватаясь за аптечку, Чон делает вид, что не чувствует чужого взгляда. Задирает рукав рубашки. По руке стекают струйки крови и капают на одеяло. Тэхён прокусил себе руку, но даже не морщится от боли. Он молча наблюдает, как добрый доктор обрабатывает рану и забинтовывает укус. Скоро на руке появится ещё один отпечаток зубов.       Наматывая бинт и делая бантик, Гук с ужасом задирает рукав рубашки ещё выше. Там помимо укусов, полосы от порезов, ожоги с монетку, видимо, от сигарет.       — Зачем ты это делаешь? — заглядывает в сухие испуганные глаза. Чону до боли в сердце жаль этого бойца. Он не справляется с дарованной жизнью. Это потому, что часть его жизненных сил забрал Чон, выбираясь с того света.       — А ты? — Тэхён невинно смотрит на взрослого человека. — Твоё тело тоже в шрамах, — ещё раз скользит взглядом по истерзанному торсу.       — Я был врачом и был ранен, — понуро признается Чон.       — Ты и сейчас врач, — настаивает парень.       Гук отрешенно качает головой.       — Я был врачом роты солдат. И не спас ни одного. Столько специалистов, столько молодых парней полегли на той переправе, а я выжил. Зачем? Если я больше не могу приносить пользу, я просто выполняю заученные годами действия, — отворачивается и тянется к джемперу. Выворачивает и одевается. — Мой друг принёс ужин. Ты должен поесть, а потом расскажи мне, что с тобой происходит.       — Я не хочу есть, — сразу закрывается Ким. По его похолодевшему взгляду Чон читает опасение.       — И давно ты не хочешь? — открывает контейнер и приближается к младшему. — Когда ты последний раз ел? — смотрит примирительно. У Чона последняя надежда вся в этом парне. Не спасёт его — точно полезет в петлю.       — Я… Я не… — мнётся и не решается. Начинает необоснованно нервничать и искать что-то глазами. Чон присматривается к парню, сам начинает осторожничать. Странный младший уже не кажется безобидным.       Не выдерживая давления, Ким откидывает одеяло и, забывая о больной ноге, рывком встаёт сразу на обе. Острая боль пронзает тело. Тэхён её не боится, когда ждёт и надеется, что она поможет, но к внезапной он не готов.       Сдавленный стон вырывается из приоткрытого рта. Парень пугается, зажимает рот руками и даже не беспокоится, что при падении руки ему нужнее.       — Куда же ты собрался? — Чон хватает беглеца в охапку, отрывая от пола, чтобы не страдала больная нога. — Ты чего творишь, глупый? — ошарашено смотрит в ещё более напуганные глаза.       Тэхён совсем сникает. Прикрывает потяжелевшие веки и больше не подаёт признаков жизни, кроме легкого, едва уловимого дыхания. Чон не настаивает. Он уже понял, что мальчишка не так прост. В его голове сидит что-то неясное.       Аккуратно укладывая парня на диван и накрывая его одеялом, Чон хватается за телефон.       — Джин, мне нужна помощь, — заявляет, как только друг лениво отвечает на звонок.       — Да неужели? — хмыкает Ким и ждёт продолжения. — Ты не знаешь, как справиться со своим пациентом? Одичал настолько, что забыл, какой стороной раскручивать презерватив? — хихикает в трубку.       Чон таращит глаза, пялясь на лежащего без движения мальчишку.       — Какой презерватив? Ты что несёшь? У меня здесь парень, — шипит в трубку, расхаживая из стороны в сторону, продолжая бросать косые взгляды на диван.       — Парень? Как экзотично. Ты умеешь удивлять, — ехидничает. — Но, впрочем, это не моё дело. Пусть будет так, — довольно завершает Джин. Он уже добрался до квартиры и расслабляется на диване в своей гостиной с баночкой холодного пива. Успевает даже тихо порадоваться в душе, что в жизни друга настают перемены.       Ким подобрал Чона на кладбище. Именно подобрал. Отлежав четыре месяца в военном госпитале, молодого врача, звенящего осколками, как серебро в мешке, списали на гражданку. Парень вернулся в мир, который он больше не понимал. Не понимал телевиденье и интернет. Не понимал, как люди радуются жизни, когда за окнами война.       Боевые действия велись очень далеко от мирных жителей, и в городе не слышались выстрелы и взрывы, но их слышал Чон. Каждую минуту, закрывая глаза, врач погружался в месиво из криков боли, свиста пуль и взрывов. Ему хватило одного боевого выхода, чтобы сломаться. Чтобы потерять друзей, старину Кима, мальчишку, что странным образом возник в один день и пропал. Чонгук потерял в себе человека. Потерял врача.       Болтаясь среди могил, Чон искал имена тех, кого знал. Оплакивая, стоял у их свежих бугров на коленях. Возле могилы брата Джин его и встретил.       — Я не спас. Я его не спас, — рыдал Чон на плече Кима. Море полковых крестов окружало в молчаливом сожалении. — Я выжил сам, а их не спас.       Тогда Джин понял, что безутешного врача самого нужно спасать. В таком состоянии он долго не протянет. Много разговоров по душам, незаметные подкладывания в еду таблеток. Позже Чон начал просить помощи сам, и Ким считал, что новый знакомый идёт на поправку. В какой-то момент прогресс резко откатил назад, и друзья погрязли в рутине.       Сейчас, слушая невнятную речь Чонгука о каком-то парне, что остался с ним на дежурстве в ночь, Джин боится спугнуть удачу. Пусть Чон заводит отношения хоть с крокодилом, лишь бы это существо доказало Гуку, как он важен этому миру. Что не занимает чужого места и не отнял чужую жизнь.       — Прекрати паясничать, Джин, — злится Чон, рассматривая не очень аккуратный маникюр на своих пальцах. — Ты только послушай… — и Гук рассказывает другу психотерапевту, что в его ординаторской лежит странный человек. Рассказывает, как жутко он себя ведёт и сколько боли на его теле. Рассказывает, что он не плачет. И ябедничает на родителей, что до сих пор так и не объявились.       — Что я могу сказать, — тихо причмокивая, задумчиво тянет Джин. — У парня на лицо нарушены социальные способы взаимодействия с окружающими из-за разрушительного поведения близких людей. Скорее всего виноваты родители, что слишком халатны по отношению к своему чаду. Не плачет он по некоторым причинам. Либо он закрыт в себе и не испытывает сочувствия к происходящему, либо на само действие стоит кодировка. Проще говоря, заставь парня проявить эмоции, на которые стоит запрет. Разрушь его систему защиты, и он перестанет искать выход душевной боли через физическую.       — Это как? — замирая на месте, Чон пялится на младшего, что начинает шевелиться под одеялом.       — Какая тебе разница? — неожиданно для Чона друг отзывается крайне грубо. — На это нужно много времени, сил и желания. Нужно проявить заботу и усердие. И первым делом не давать возможности калечить себя. В твоём случае: дай ему маркер — пусть рисует, — Джин говорит вполне серьёзно. Вот теперь его не сильно радует новый человек рядом с другом. Чона самого надо вытаскивать из замкнутого пространства, которое за столько лет не удалось до конца разорвать, а он нашёл на свою голову селфхармера со странными родственниками.       — Ты серьёзно? — уже тише говорит Чон, ведь Тэхён совсем проснулся, и развернувшись на бок, смотрит на доктора. Приходится отнять телефон от уха.       — Мистер Чон, мне нужно вернуться домой,— глухо сообщает Ким. — Я не могу больше отнимать ваше время. Мне нельзя… — смотрит со страхом грубого отказа.       Чон слушает этот лепет и не может поверить, что парень действительно отсюда уйдёт. Держать его силой Гук не станет, но…       — Оставайся со мной, — спокойно произносит и отменяет вызов. Не за чем Джину подслушивать чужие разговоры. Всё, что он наговорил про парня, не видя его в живую, больше похоже на бред.       Сам от себя не ожидая такой реакции, доктор утвердительно кивает. Это первый человек за пять лет, о котором Чону хочется позаботиться. Он верит, что сможет очиститься сам, если поможет Тэхёну.       — Как это, с вами? — удивлённо хлопает глазами и поднимается довольно резко, что от голода кружится голова.       Чонгук замечает, что в парне нет сил, чтобы даже выбраться из больницы. Ему бы под капельницу лечь. Анорексия — смертельное заболевание.       — По моей вине погибло очень много людей. Я не смог вернуть к жизни ни одного из них. Я далеко не лучший человек, с которым бы стоило вообще разговаривать, — даёт себе нелестную критику.       — Это не так, — возмущается парень, искренне считая доктора замечательным, хотя бы потому, что он тратит своё время на такого, как Ким.       — Поешь со мной, — подходит к столу, на котором всё ещё лежит нетронутый контейнер.       — Я не могу, — опускает голову от стыда за свою беспомощность и ничтожность.       — Скажи мне, почему и я попробую помочь тебе, — Чон смотрит на парня самым добрым взглядом, какой только может изобразить. Наблюдает, как нервно поддергиваются мышцы на лице младшего, словно кто-то дёргает за ниточки, а потом резко рука летит к открывающемуся рту.       За какие-то секунды Чон успевает понять замысел Кима и накрывает своей кистью место на руке, куда нацелены вонзиться зубы парня.       Тэхён впивается в костяшки доктора, прикусывая его кожу и прочерчивает резцами по фалангам, венам и пястным костям. На коже остаются белые полосы от зубов, что стремительно розовеют.       — Что же ты за зверёк? — едва морща нос от боли, Чон улыбается младшему. У Кима внутри паника нарастает и булькает колдовским зельем. Он никогда в жизни не причинял никому вреда. Сейчас его челюсть свело для единственной цели — прокусить кожу, но парень борется с этим желанием мозга, рука не его. — Отпусти, —намеренно шипя, Чон тихо уговаривает парня. — Разожми зубки. Мне больно.       Ким испытывает давящее, дикое, чужеродное чувство на лицо. Глаза щиплет, в носу становится влажно и не хватает дыхания. Ноздри расширяются, но это не помогает. Горло начинает саднить. Его сдавливает и краснея от удушья и непонятного, но такого жгучего чувства вины, Тэхён разжимает зубы.       — Прости меня, — тихо шепчет Ким, боясь смотреть на доктора, но не смея отвести от него глаз. Чон не злится, не ругает. Молча осмотрев вмятины от резцов и клыков, усмехается.       — А тебе точно двадцать один? — хитро смотрит на парня.       Тэхён не понимает вопроса. Не может переключиться с оглушающего чувства вины на ответ. Его поведенческие рефлексы не получают привычного чувства контроля над ситуацией и это полностью выбивает его из колеи.       — У тебя зубки маленькие. Молочные, что ли? — усмехается Чон.       Ким сглатывает. Его неровное дыхание становится всё тяжелее и беспокойнее.       Травматолог поднимается на ноги и задумчиво смотрит на странного парня, что явно находится не в себе. Почесывая затылок, раздумывает как поступить. Джин рассказал только о дальновидной перспективе, а как вести себя прямо сейчас Чон не может понять.       — Давай поедим, — предлагает не очень уверенно и присаживается рядом.       Тэхён смотрит на Чона, как забитая собака. Во взгляде читается, что парень зверски хочет есть, но не смеет согласиться.       — Да что не так-то? — недоумевает старший.       Беря в руки контейнер и палочки, открывает крышку. Аромат ещё чуть тёплой еды сводит желудки обоим.       — Тебя покормить? — предлагает помощь, когда протянутые палочки остаются без внимания. Тэхён сам не может поверить в то, что с ним происходит. Парень почти не дышит не спуская глаз со старшего и принимая преподнесенную порцию.       — Таким темпами вес этому парню не востановить, — раздумывает Гук, кусая изнутри щеку.

***

      Ночь Чона для Кима в отместку. Младший выспался за день. И теперь лежит на диване и слушает тихое посапывание доктора. В голове крутятся самые разные мысли. Тэхён страдает. Его гложет обида, что родители так хладнокровно бросили его и даже ни разу не позвонили.       Тэхён уже и не ждёт. Добивая силы смартфона, приходит одно сообщение за другим. Единственный родственник разыскивает парня, поняв, что он не вернулся к нему и родители о нём тоже ничего не знают.       Есть шанс пропасть для всех. Раствориться в воздухе, как будто Кима никогда и не существовало. Парень так часто мечтал исчезнуть и прекратить мучить окружающих своим присутствием.       Рассматривая комнату, в которой «заперт» со взрослым неизвестным человеком, Тэхён тихо поскуливает от моральных страданий и физического дискомфорта.       Болит живот. Хоть съел Тэхён и крохотную порцию, но это была первая пища за три последних дня. Рис слишком тяжёлый для ленивого желудка.       Обхватывая себя руками, парень молча скручивается в калачик и, стискивая зубы, терпит боль, так и не отвечая на сообщения брата.       Внезапные стоны доктора отвлекают. Прислушиваясь, оторвав голову от подушки, Ким еле дышит.       Чонгук застрял в своих горах. Это его персональный ад. Тысяча восемьсот пятидесятая ночь кровожадного зверского расстрела роты. Сердце болит даже во сне, и доктор начинает ерзать и переворачиваться. Крутит головой в стороны и хватается за обивку дивана, желая её сорвать.       Заступая на службу, молодой травматолог не грезил медалями за отвагу, но, как и многие, думал, что война — это героизм. Война — это смерть, воняющая смрадом. Запах крови и гари вызывает тошноту.       Раненные, с оторванными руками и ногами ползли к единственному врачу роты, а он не мог им помочь. Он закрывал собой мальчишку-солдата, что замер от страха и еле дышал. Тот вцепился в старшего руками, сжимал его плечи и плакал.       — Я без вас умру, — пуская ручьи слез, умолял.       Чон оторвался от него на секунду. Всего лишь подобрать автомат. Парня расстреляли на его глазах.       Опускаясь на колени вместе с оседающим бойцом на руках, Гук не мог поверить. Глаза жадно впитывали выражение бледного, забрызганного собственной кровью лица. Синеющие губы что-то шептали. Чонгук почти оглох в тот момент, расслышал только: «Будьте счастливы» и мутнеющий взгляд мальца устремился в синее чистое небо в поволоке дыма от горящего бронетранспортёра.       Где-то взорвалась мина. Осколки градом полетели во все стороны. Пробили грудь Чона и застряли в бездыханном теле его молодого парня. В тот момент доктора сразила глухота и он рухнул на камни. Он не должен был выжить.       — Доктор Чон, доктор Чон, — осторожно касаясь плеча, Ким, подкравшись к чужому дивану, пытается разбудить. — Чонгук, — зовет уже более смело. — Чонгук, — теребит плечо.       Сильная рука перехватывает запястье. Испуганный Ким приседает от неожиданной боли, добавленной к острым спазмам в животе и ноющей лодыжке.       — Тэхён? — быстро встаёт и, отрывая младшего от пола, несёт к выключателю на стене. Зажигается свет, что режет глаза, заставляя смыкать веки на долгие секунды.       Не стесняясь своих манер, доктор ставит парня на одну ногу и хватает за подбородок, рассматривает бледное, напуганное лицо.       — Почему ты мне говоришь, что ты не он? Ты же так похож на него. Я же только сейчас держал его в своих руках, — трясёт в воздухе свободной ладонью. Жадно рассматривает лицо и видит, как раздуваются ноздри. — Не смей калечиться, — разгадывает замысел младшего. Уже просек, что перед нападением на себя Киму не хватает воздуха. — Плачь, — заставляет.       Тэхён отдергивает лицо. Хлопает глазами и смотрит на доктора, как на чумного.       — Плакать? — удивляется парень и кусает губу. — Я не умею, — трясёт головой.       — Все умеют. И ты научишься. Не кусайся больше, — примирительно уговаривает Чон, но продолжает недоверчиво смотреть на младшего. Словно скачок во времени произошёл.       Тэхён продолжает смирно стоять, пока волна боли не скручивает. Сжимая челюсти, Ким лишь морщится.       — Что такое? — настораживается Чон.       Парень зажимается и опускает голову.       — Всё нормально. Не беспокойтесь, — мямлит Ким.       — Ничего не нормально, — разрушающий осадок после кошмарного сна удивительным образом не затрагивает Чона. Он отвлекается на чужие проблемы, и яркое реалистичное воспоминание чужой смерти развеивается в памяти, не нанося болезненный удар в раненую грудь. — У тебя что-то болит? — догадывается. — Где? — Тэхён несогласно мотает головой. — Скажи, где? — требует, сжимая холодные тонкие кисти. — Мы же в больнице. Если это не по моей части, то мы пойдём в другое отделение. На каждом этаже дежурят врачи.       Тэхён недоверчиво смотрит в глаза старшему. Сомневается, долго раздумывает, а с очередным наплывом боли, гладит ладонью область желудка.       — Ах. Вот оно что, — поджимает губы Чонгук. — Я должен был об этом подумать. Я плохой врач. Сколько дней ты не ел?       — Три, — сознаётся парень и по спине доктора спускает рябь мурашек.       — Ты же живёшь с родителями. Они тебя не кормят? — ужасается Чон.       Врач приставляет покачивающегося на одной ноге парня спиной к стене, а сам бежит к письменному столу. Царапает ручкой на листке бумаги записку, что поднялся на этаж выше, чтобы его могли найти в случае необходимости.       — Держи, — протягивает записку. — Приклеишь на дверь.       Тэхён и спросить ничего не успевает, как его подхватывают чужие руки и выносят из ординаторской. Чон ждёт, когда тонкие костлявые пальцы приклеят записку к стеклянной поверхности, и направляется к лестнице.