Обретая дом

      Он почувствовал неладное, когда впервые увидел адресованное ему письмо. В руки брать не хотелось, инстинкты вопили, что эта вещица не принесёт ничего хорошего. Утопая в собственной нерешительности под активный протест самолюбия и страдающей гордости, он был даже благодарен дядюшке Вернону за отобранное и уничтоженное послание. Паника стихла, но предчувствие плохого никуда не ушло. Бранные слова, которые часто использовали мужчины в самых отвратительных ситуациях, вертелись на языке; руки зудели от желания выплеснуть энергию.       От активного проявления негативных эмоций его сдерживала, сама того не зная, Сашенька. Лучезарная, нежная и открытая для него. Тот факт, что с остальными ни то что мальчиками, даже с девочками, она была совсем не такой, приятно согревал. Юный мозг ещё не понимал, как плохо жить ради одного человека, посвящая ему только жизнь, но самолюбие и ревность испытывали наслаждение.       Ему скоро одиннадцать, ей ещё десять, но собственник уже поднимает голову и расправляет спину, не решаясь пока в открытую заявлять свои права. Это чудо такое доверчивое только с ним. Так и должно оставаться, никого другого рядом с ней не будет. Никогда. Уж он такого не допустит.       Собственные мысли порой поражали, вселяли ужас, но были до того притягательны, что избавиться от них не представлялось возможным. Пусть кто-нибудь только попробует тронуть его сокровище, он руки всем поотрывает. Даже капризный и не привыкший к отказам Дадли понял, что принадлежащее Гарри принадлежит только Гарри, и на такое лучше не посягать. Сохранности здоровья ради. ……… ………       Идея спрятаться в старой лачуге посреди бушующего водоёма кажется ему странной, ведь птицы, не прекращающие нападок, всё равно смогут туда попасть. Осознание, что этот День рождения он проведёт вдали от Сашеньки и её семьи вселяло раздражение, создавало дыру в груди, сквозь которую всё то немногое хорошее, что в нём было, словно вытекало.       Появление неправдоподобно крупного мужчины посреди ночи не обрадовало, даже ужаснуло, всё происходящее смешалось в отвратительный комок мыслей и образов, распутать который не представлялось возможным. Все словно сошли с ума: поведение Дурслей резко изменилось с нейтрально-спокойного на тиранично-язвительное, великан был наоборот контрастно мил и весел, а самого Гарри не покидало чувство чьего-то незримого присутствия. Такое ощущение иногда посещало его и ранее, но в этот раз не предвещало ничего хорошего. Как только он попытался задать здравый вопрос, основанный на несоответствии сказанного незваным гостем, его сознание словно окутала пелена, спавшая лишь к позднему вечеру при весьма отвратительных, к слову, обстоятельствах.       Он проигнорировал Сашеньку. Свою любимую, милую Сашеньку! Прошёл мимо, будто они и не были знакомы. Радостные искорки в её глазах мгновенно потухли, она замерла на несколько секунд в неверии, а потом догнала его и преградила дорогу: просила прощения за что-то, обещала быть послушной и самой лучшей… А слёзы всё текли по её щекам не переставая. Слёзы, появившиеся по его вине. Это словно ударило под дых, заставило очнуться от морока наваждения и схватить её в объятия.       Ясность мыслей вернулась, но в голове царил такой сумбур, что он чувствовал: если сейчас не поспать, его мозг просто не выдержит. Наверно, что-то такое отразилось на лице, потому что она безмолвно повела его домой.       Их жилище встретило уютной атмосферой и запахом домашней еды; диван в гостиной, на котором он спал, если ходил в гости с ночёвкой, манил к себе. Устоять казалось невозможным, он сдался, покорно опустившись в его глубину. Накрывшее вскоре одеяло, принесённое Сашенькой, и её тихий нежный шёпот погрузили в приятную дрёму, позволившую перегруженному сознанию отдохнуть.