первая любовь с послевкусием вишни

Тебе почти тридцать, а ты всё так же совершаешь глупые поступки. Но взрослые ведь, по сути своей, это те же дети, которым приходится быть взрослыми. Ходить каждый день на работу, строить свою карьерную лестницу, заводить семью, вести себя всегда подобающе, оставлять на второй, третий, а то и самый последний план свои мечты, свои интересы и желания, которые со временем и вовсе исчезают. И это так странно. Хёнджин всегда думал, почему в жизни всё именно так, но ответа никогда не находил.  Марионетка – вот, кем чувствует себя двадцативосьмилетний Хван Хёнджин. И не последние какие-то там пару-тройку лет, а всю, мать его, жизнь. «Ты должен», «Ты обязан», «Нам плевать, что ты хочешь» — это всё, что он слышал от них на протяжение жизни. Хван Хёнджин всегда всем должен и это мерзкое чувство преследует его по пятам из года в год. Он вполне мог бы и привыкнуть к этому за столь долгое время, но близкие люди, что тычут в это каждый раз, когда удаётся возможность, выводят из себя только сильнее и у него вырабатывается лишь желание следовать наперекор их правилам. Кукловоды – вот, кем являются его родители. Являются и сами этого даже не понимают. Не понимают того, что забрали жизнь собственного сына, в приоритет поставив свои несбывшиеся желания и репутацию своей богатой семейки. Не понимают того, что он тоже человек и он имеет право жить так, как он хочет. Не понимают, почему он стоит сейчас и пытается доказать свою точку зрения. — Отец, прошу, просто выслушай меня. — Нет, Хёнджин. — Мистер Хван поставил на камин стакан виски со льдом и уставился на сына грозным взглядом, руки скрестив на груди. — Ты взрослый мужчина, а ведёшь себя сейчас как малолетний идиот.  — Пап… — Ты вообще осознаёшь, что ты натворил? Ты не думал о своём ребёнке, когда пьяный трахался с каким-то преступником или тебе вообще плевать на его судьбу сейчас? По коже прошёлся мороз от его слов. Хван поднял взгляд на отца, но выдержать такое напряжение оказалось слишком тяжело. — То, что произошло, никак не коснётся Наён. Мужчина саркастично и чуть нервно усмехнулся словам сына. — Серьёзно? То есть ты считаешь, что развод родителей и отсутствие отца в её жизни никак на неё не повлияет? Это идиотизм. Хван сжал челюсть, пытаясь сдержать надвигающуюся волну агрессии, которая сейчас была бы очень не кстати. — Почему ты считаешь, что я буду отсутствовать в её жизни? Я могу приезжать к ней хоть каждый день и я готов это делать. Финансово помогать тоже проблем нет, я могу закрывать все нужные траты и счета. — А Чонён? Думаешь, после такого она позволит тебе и вовсе к ней приближаться? Я вот очень сомневаюсь, потому что ты поступил с ней как полный мудак. Она тебя искренне любит, а ты… — Заткнись. — Вдруг едко процедил Хван, больше не в силах сдерживать злость. — Ты ничего не знаешь о том, что всё это время происходило между нами и что происходит сейчас, не нужно мне сейчас говорить о том, кто кого любит, а кто кого предал. Резкое заявление сына поставило мужчину в ступор, но лишь на долю секунды, после чего не выдержал и тот. — Вот как мы заговорили значит… — Мужчина приблизился к Хёнджину и схватил его за воротник рубашки, буквально заставляя смотреть ему в глаза. — Мы с мамой тебе всю жизнь построили, и карьеру хорошую тоже, а ты сейчас смеешь мне говорить такое, смотря прямо в глаза? У тебя совести вообще нет, гад! На лице Хёнджина не было ни одной эмоции. Безразличие в такой ситуации – лучший ответ, вместо того, чтобы выставлять сейчас всю агрессию на показ. Это могло бы всё испортить ещё сильнее, поэтому Хван решил поступить умнее, нежели его отец. — Проваливай, понял?! Мужчина вытолкнул сына за дверь, зло смотря прямо в глаза. Грубые морщины проступили на лице, теперь только сильнее выделяясь. — Ты никогда даже не пытался меня понять, пап. — Почти шёпотом сказал ему Хван. — И это твоя главная проблема, как родителя. Мужчина почти незаметно поник, но тут же скрыл это. — Ты мне больше не сын, уходи. — Прозвучало из его уст, словно выстрел в голову. Отец захлопнул перед самым носом Хёнджина входную дверь когда-то их семейного дома и ему ничего не оставалось, как развернуться на своих двух и пойти куда бы то ни было, лишь бы унять ту боль, что пожирает его изнутри. И какой бы дорогой он ни пошёл, ноги всегда приводят его только к одному человеку – к Ли Феликсу, только вот, пустит ли он его? Ведь перед ним он точно так же виноват. Ватные ноги волочились по тёмным улочкам, по памяти выискивая тот самый одноэтажный дом со сломанной дверной ручкой, серыми разукрашенными стенами изнутри и треснутыми окнами. Хёнджин помнит дорогу наизусть, словно собственное имя. Всё, связанное с Феликсом, отпечатывалось в памяти раз и навсегда.  Хван всё пытался понять, почему за всё это время он так и не переехал и ведь совсем даже не заметил главную причину – сад. В темноте тяжело разглядеть, но он и без этого почувствовал, что тот давно мёртв. Вишнёвые деревья совсем сухие, безжизненные. Сердце больно сжалось от осознания того, что Феликс забросил его. Входная дверь почти всегда была открыта и Хёнджин вошёл внутрь. Тело обдало холодом голых стен, но ноги дошли до двери комнаты в конце коридора. Два стука, скрип старых петель и хруст деревянных полов под ногами. Феликс сидит у окна. Он даже не обернулся, и без того понял, кто пришёл. — Могу я..? — тихо задал вопрос Хван, стоя в дверном проёме. — Проходи. Молчание, что продлилось несколько минут, вызывало на сердце тревогу и такую тихую, медленно убивающую, как сигареты, боль. — Любовь странная штука, да? — Феликс прижал колени к животу, втягивая тяжёлый сигаретный дым в лёгкие. — Ты вроде живой человек, имеющий полное право любить другого человека, вне зависимости от того, кто он, но… не всё так просто, Хёнджин. Хван прижался спиной к украшенной рисунками стене и медленно осел на пол, полностью обессилев.  Слова всё время застревают в горле и скребут по гортани, пытаясь вырваться наружу, но что-то не даёт им это сделать.  И это страх.  Хёнджину страшно быть самим собой. Настоящим собой, а не играть выработанную годами роль примерного семьянина в этом театре, под названием «жизнь». В комнате темно и лишь прикроватный светильник тихо мигает, вызывая нервный тик в глазу. — Почему ты пришёл ко мне? Голос Феликса печален, как и взгляд, направленный куда-то в тёмную даль за окном. Хёнджин знал, почему Феликс так и ни разу не посмотрел на него. Ли заплачет, если встретится взглядом с тёмными глазами своей первой и последней любви, которой, возможно, не суждено быть понятой и принятой. Да и существовать в целом. Хёнджин молчал и напряжение внутри четырёх стен росло в геометрической прогрессии, Феликс не смог этого долго терпеть. — Пойми, Хёнджин, — Ли потушил сигарету о стеклянную пепельницу и свесил ноги с подоконника, пытаясь собраться с мыслями, — я не хочу разрушать твою семью. После той ночи я очень много думал об этом и понял, что… я не могу так поступить. Я готов засунуть все свои чувства куда подальше, но только не разрушить… — Она уже разрушена, Феликс. — Голос всё это время молчащего Хвана прозвучал неожиданно и взгляд Ли всё же встретился с глазами мужчины, но тут же увильнул обратно во тьму. — И это не твоя вина. То, что произошло, это и мой выбор тоже. — Что ты имеешь в виду?.. Рука Ли потянулась к пачке сигарет, дабы выкурить непонятно какую уже по счёту табачную скрутку за этот вечер. Фильтр быстро оказался зажатым между искусанных пухлых губ, яркий огонь зажигалки во тьме осветил на лице парня осколки разбитого солнца, рассыпавшиеся по щекам веснушками. Хёнджин всё так же не может оторвать от него свой взгляд. Мужчина поднялся с прохладного пола. Подошёл к подоконнику, неожиданно сократив между ними расстояние. Феликс отчего-то вздрогнул и сигаретный пепел осыпался на пол. Рука Хвана в полутьме потянулась ближе к лицу Ли, словно хотела лечь на исхудалую щеку парня. Согреть своим теплом, успокоить, прямо как раньше, но она лишь зажала между большим и указательным пальцем тлеющую сигарету, забирая её у Ли. Тяжёлый дым осел в лёгких, но даже его тяжесть не сравнится с той, что сейчас лежит на душе столь болезненным весом. — Я хочу быть с тобой, Феликс. И это не пустые слова, не всплеск эмоций и не желание вернуться в прошлое. — Хёнджин дотронулся до подбородка Ли, приподнимая его вверх. — Это желание построить вместе новое настоящее и вместе же верить в счастливое будущее. Феликс не мог долго поддерживать зрительный контакт и всё время нервно отводил взгляд в сторону. — Прошу, посмотри на меня. Шоколадные глаза парня напротив заблестели. Лунный свет создавал сияющие блики надвигающихся слёз. — Но, твоя семья… — Нет никакой семьи, понимаешь? Нет и никогда не было. Единственное, почему мы до сих пор в браке – это наша дочь и привязанность, которую повлекли банально долгие годы жизни под одной крышей. Больше ничего. И поверь, если бы я не хотел по-настоящему быть с тобой, я не переспал бы с тобой ни под каким предлогом, даже будучи как стёклышко трезвым или до чёртиков пьяным.  По щекам Феликса текли слёзы, вновь смывая с век блестящие угольные тени. Видеть его таким для Хёнджина сравнимо с острым лезвием ножа, безжалостно полосующим сердце.  Всегда больно видеть любимого человека, утопающего в собственных слезах. Вдвойне больнее, когда причина этих слёз – это ты сам. — Прости меня, вишенка… Хёнджин приобнял его за дрожащие плечи и Феликс уткнулся лбом в грудь старшего, глотая горькие слёзы. Чувство вины перед теми, чья судьба, возможно, разрушена, все эти дни так мучительно душило его, что он не мог сдерживать всю боль внутри себя. Он не понимал, верно ли он поступил в ту ночь. Не понимал, верно ли Хёнджин поступил в ту ночь. Теперь же, после всего сказанного Хваном, он не понимает, что вообще ему чувствовать. Это ощущение буквально разрывает на куски. Повисшее в воздухе молчание и тихие всхлипы продолжались довольно длительное время. Феликсу нужно было полностью осознать в своей голове то, что происходит, и принять это. А может и отвергнуть. Недокуренная сигарета потушилась о стекло и улетела куда-то в скопище окурков и пепла. Глотку дерёт то ли от дешёвого табака, то ли от болезненного кома – предвестника слёз, который невозможно ни сглотнуть, ни сплюнуть. Глаза Феликса иссохли, слёзы больше не стекали по щекам и тонкой шее. Он чуть отстранился, словно над чем-то задумавшись.  — Чонён… — голос Ли хриплый, но в словах больше не ощущается та дрожь. — Я правда переживаю. Ты должен с ней поговорить, Хёнджин. Если всё именно так, то вам нужно поговорить начистоту, иначе это не дело. Феликс наконец осмелился посмотреть мужчине в глаза, не отводя при этом взгляд уже через долю секунды. Его взор был как никогда раньше серьёзным и сердце Хёнджина отчего-то болезненно сжалось. — Я поговорю, обязательно. 

…

Тебе почти тридцать, а ты продолжаешь разочаровывать всех вокруг. С той ночи прошла почти целая неделя и за всё это время Чонён так и ни разу ему не ответила, будь то на бесконечное количество звонков или просто текстовые сообщения. Её можно понять и дело тут вовсе не в любви, а именно в привязанности к человеку. Более менее оправившись от произошедшего, Чонён согласилась встретиться в кофейне, дабы наконец поговорить и прийти к единому решению. Хван пришёл раньше и заказал две чашки кофе, хоть и знал, что встречаются они далеко не за этим. Девушка пришла минут через двадцать и на ней совсем не было лица. Она села напротив, смотря куда-то вниз и боясь встретиться взглядами. — Чонён, я… — Хван томно вздохнул и отодвинул так и ни разу не отпитый американо в сторону. — Мне правда очень жаль. Девушка смотрела в одну точку и по её глазам был отчётливо виден тот хаос, который всё это время творился у неё в голове. Она выглядело совершенно безжизненно, но при этом в её глазах виднелось адекватное осознание произошедшего, вместо той боли, что была все эти мучительные дни. — Знаешь, Хёнджин, — тихим голосом начала она, — я… я знала, что так будет. Что это однажды точно произойдёт и… мне правда не хочется никого винить.  Хван вопросительно склонил голову набок, давая ей сейчас полностью высказаться. — Это ведь было понятно с самого начала. — Что именно? — Что нам не удастся построить вместе семью. Ни ты, ни я не были готовы к тому, что произошло, и мы стали заложниками ситуации, как и наши родители, поэтому их резкое решение нас поженить тоже можно понять. Я не хочу говорить, что это ошибка, это скорее… — она замялась, пытаясь подобрать верное слово. — Опыт..? — предположил Хван. — Да, опыт, но… Он тоже имеет свои последствия. Хёнджин сразу же понял, что она имеет в виду, и это было самым болезненным во всей этой ситуации. — Наён-и. Я переживаю за неё, понимаешь? Её глаза вдруг вновь обрели красноватый оттенок, капли слёз тут же потекли по лицу, но она быстро их смахнула, желая незамедлительно подавить накатившиеся эмоции. Хёнджин взял её ладони в свои, пытаясь хотя бы немного успокоить. — Всё будет хорошо, слышишь? Я не оставлю вас просто так. Девушка понимающе закивала, вновь смахивая с щёк слёзы рукавом тёплой чёрной кофты. — Я знаю, Хёнджин, но… вдруг она быстро всё поймёт? Хёнджин вдруг задумался на какое-то время. В голове был полный бардак и сложно было сосредоточиться на одной мысли. И это очень тяжело. Самое страшное во всей этой ситуации – влияние произошедшего на ребёнка. Каждое, казалось бы, решение проблемы, вполне может нарушить психику маленького человека, а детские травмы зачастую и есть самые сильные травмы в жизни человека, которые остаются с ними до конца их дней. Любой неверный шаг может привести к необратимым последствиям и Хёнджин это понимает, но что с этим делать и как хотя бы немного сгладить углы он не знает. — Нам нужно постараться сохранить хотя бы видимость той стабильности, что была раньше. — Сохранить видимость? — Да. Может хотя бы так это не травмирует её настолько сильно, как если бы мы вообще перестали общаться. По крайней мере, этот вариант – меньшее из зол, поэтому я предлагаю именно его. Чонён очень долго молчала. Звенящая тишина в голове готова была расколоть череп надвое, а страх в сердце то утихал, то разрастался ещё сильнее. Шум кофемашины, звон дверных колокольчиков, стук пальцев по деревянному столу. Каждая минута длилась словно вечность, пока она всё же не нарушила тишину. — Хорошо, давай попробуем… Мужчина молча кивнул и направил взгляд в сторону окна. По стеклу стекали капли дождя, а язык словно на миг онемел. — Получается мы… разводимся? Чонён закусила губу, натянула рукава, полностью скрывая всё ещё дрожащие ладони. — Да.

…

Полгода спустя. Тебе почти тридцать и ты наконец можешь сказать, что счастлив, ведь однажды сделал самый сложный, но всё-таки правильный выбор в своей жизни. — Наён-а, смотри какая снежинка красивая! Девочка тут же подбежала поближе и пыталась разглядеть её на перчатке, но та быстро растаяла. — Пап, не отвлекай, мы ведь снеговика строим! — Надулась девочка и убежала обратно к Феликсу, который катал снежный шар. Хёнджин усмехнулся. Раньше он и подумать не мог, что всё сложится так, но малышка на удивление быстро приняла появление Феликса в их жизни. Конечно она не знала, кто он на самом деле и что происходит между ними, но то, что она его приняла – для них самое главное. Телефон завибрировал от приходящих уведомлений. Хёнджин попытался чуть закрыть экран от падающего снега и пытался разглядеть сами сообщения. Чонён: Мне придётся ещё немного задержаться на работе… У вас всё хорошо? Хёнджин быстро стянул перчатку с правой руки и начал печатать.

Хёнджин:

Ничего страшного, можешь сильно не торопиться.

У нас всё отлично, Наён-и с Феликсом снеговика пытаются сделать.

Девушка лишь отправила в ответ улыбающийся смайлик и Хван убрал телефон обратно, ведь к нему подбежал Ли. — Всё в порядке? — спросил его Хван и перевёл взгляд за спину парня. Наён возилась с веточками и совершенно не обращала ни на кого внимания. Феликс, встав на носочки, вдруг схватил его за шею и притянул к себе, впиваясь своими губами в хёнджиновы. По коже прошёлся мороз, а от сладости вишнёвых губ вдруг закружилась голова. Мужчина прикрыл глаза, утопая в чертовски сильной любви и тепле таких горячих, пухлых губ любимого человека, которые вмиг согрели его от зимнего холода. Ли отстранился так же быстро и неожиданно, как и прильнул к губам. На его тёмную макушку свалился снег прямо с ветвей высокой ели, под которой они стояли. Хёнджин усмехнулся от такой милой картины перед своими глазами. — Люблю тебя, вишенка.