that's wrong

Бэкхён сам предложил в этот день съездить на кладбище, где была похоронена мисс Бён – та девушка, что обучила Бэкхёна всему, что он знал. Та, что была доброй, отзывчивой, сострадающей. Он всё то время после похорон ни разу туда не приходил, ссылаясь на то, что не было времени, не было возможности. Не было ничего, что могло бы его заставить там оказаться. Сейчас же он кое-что для себя понял. И хотел бы сказать это ей. Глядя мисс Бён в её добрые глаза, смотря на её постоянно чуть грустную, будто бы смиренную улыбку. Бэкхён сам предложил, однако сейчас, кутаясь в куртку, что заботливо отдал ему Чондэ, он сомневался, выдержит ли. Хватит ли ему сил, как физических, так и моральных. Спустя два часа поездки, двое парней уже стояли перед входом в место вечного покоя. Только, если так подумать, покой всегда ассоциировался с теплотой и благодатью. С чем-то мягким и нежным, тёплым. Здесь же то же самое слово веяло арктическим холодом, серостью и унынием. Бэкхён повёл плечами, тихо выдыхая, сжал руки в кулаки и пошёл дальше вперёд. Почему-то он точно помнил, где было место захоронения молодой девушки. А ведь прошло уже десять лет с того момента, как Бён был здесь в первый и последний раз. Омега почувствовал что-то влажное на своей щеке. Он аккуратно дотронулся пальцем до кожи, растирая влагу. Чуть позже он поднял глаза к серому, затянутому тучами небу. Пошёл дождь. Не его слёзы. Оказавшись спустя пару минут возле надгробной плиты, на которой были выгравированы имя, дата рождения и смерти, которые Бён помнил, он обратил внимание на надпись почти у самого стыка камня и земли. Надпись гласила: memento mori – помни о смерти. Эту фразу сама мисс Бён часто употребляла в разговорах. Возможно, она как никто другой понимала значение этого выражения. Она знала о своём диагнозе задолго до того, как рассказала другим. Знала, что её срок нахождения в этом мире весьма короток, в отличие от многих других. И жила, проживала его так, чтобы оставить след в этом мире. Она жила тем самым сейчас, которое у неё и было. Но получилось ли у неё то, что она так жаждала осуществить за тот период, пока мыслила, существовала? Оставила ли она след, кто-нибудь её помнил? Бэкхён опустился на корточки, укладывая на уже влажную от дождя землю четыре белых хризантемы. Он пустым взглядом осмотрел небольшую могилу, задаваясь вопросом, а кто-нибудь до него приходил сюда? Из тех, кто знал мисс Бён? Глядя на пожухлые от холода сорняки, нетрудно было догадаться. То есть, всё, что делала девушка – всё было напрасно? Бэкхён какое-то время не шевелился. На удивление Кима, брюнет выглядел весьма спокойным, только лишь печальным и меланхоличным. Когда же ноги Бёна сильно онемели, становясь ватными, омега попытался встать, но начал заваливаться. Альфа быстро среагировал и подхватил его под руку, удерживая от падения. Бэк тихо поблагодарил друга, и встал, после чего согнулся, упираясь ладонями в колени. – Расскажи мне о ней. – Ким подошёл сзади со стороны от парня, кладя руку ему на спину. – Какой она была? – Мисс Бён – самый добрый человек, которого я встречал в этом мире. – Бэкхён выровнял спину и прижался к Чондэ, укладывая голову ему на плечо. – Она никогда не злилась, никогда и никому плохого ничего не говорила. Даже если ей было неприятно от чьих-то грубых слов, она улыбалась этим людям и желала им счастья. – Значит, мисс Бён была ангелом? – Нет, – прикусив губу, Бён уныло улыбнулся, – на самом деле, она не была ангелом. Она это делала не ради счастья других, а для своего собственного счастья, для успокоения своей же души. И я это понял не так давно. – Чондэ непонимающе нахмурился, а брюнет поднял взгляд в небо, закрыв глаза и подставляя лицо под капли дождя. – Она всегда пыталась всем понравиться. Всегда говорила мне, что я должен быть добр ко всем, чтобы нравиться людям. Твердила, что надо помогать всем, чтобы они были счастливы. Но она делала всё исключительно ради себя. Это было её мечтой, желанием. Но это же бессмысленно. Нельзя нравиться всем без исключения, невозможно помочь всем. Но она продолжала твердить об этом, раздавая добро направо и налево. Это был смысл её жизни. И она хотела выучить меня по своему образу и подобию. – Разве это плохо – протягивать руку помощи? Да и желание нравиться всем часто встречается у людей. – Не знаю, плохо ли это, – Бён облизал влажные губы, – но это точно всё бессмысленно. Я пытался, правда, старался перенять её безграничную любовь ко всему живому и неживому в этом мире. Думал, что это – правильно. Но я так и не сумел. – Бэкхён отстранился от альфы, подходя ближе к надгробию и положил тонкие замёрзшие пальцы на морозную гладь гранита. – Мисс Бён, вы хотели спасти себя, и считали, что сможете это сделать, помогая другим. Даря им свою любовь, даже если они в ней не нуждались. Вы этот выбор сделали сами. И хотели, чтобы я последовал ему. Но я – другой человек. Есть те, кто меня ненавидят, хотя я пытался помочь. Есть и те, кто любят, даже не смотря на то, что пытался причинить им боль специально. И я, как бы ни старался, но, чёрт возьми, не могу проникнуться светлыми чувствами ко всем. Я не могу не ненавидеть тех, кто издевался надо мной. И это мой выбор. Я хочу быть собой, а не вашей копией, мисс Бён. Чондэ молча наблюдал за Бэкхёном. Омега вновь казался сильным, но было ощущение, что внутри него натягивался с каждой секундой сильнее трос, и, вот-вот, он лопнет, разорвётся. И Бён согнётся пополам, как это было вчера вечером. Светловолосый парень глядел на своего друга. Он был ему знаком уже долгое время, но только сейчас Ким осознал, что несколько лет назад омега изменился. И сейчас меняется вновь. Несколько лет он был будто другим человеком. Но сейчас то воспоминание Бэкхёна-студента было точной копией того человека, которого он видит в эту секунду перед собой. Однако, хорошо ли это? Большинство людей с годами меняются, становятся другими: смотрят более трезво на свою жизнь, эмоции затихают, давая место рациональности. А тех, кто остаётся теми же, часто называют инфантильными. Хотя, конечно, само понятие инфантилизма, на самом деле, отличается от того, на что часто вешают этот ярлык. Но Бён стал вести себя нелогично, по мнению Чондэ, пытался вернуть себе то состояние, что было почти десять лет назад. Разве это не инфантильно? Разве не иррационально? Разве взрослый человек не на то и взрослый, что не даёт эмоциям взять над собой верх? А как же последствия? Разве не нужно задумываться, к чему приведёт тебя твой собственный выбор?.. То, что было – уже не вернуть. Надо двигаться дальше, надо смотреть в будущее. Но никак не возвращаться в прошлое. Те чувства и эмоции, что плескались в глазах яркими красками, захватывали тебя – это всё не может быть с тобой навечно. Разве, рано или поздно, не стоит становиться серьёзнее? Ведь только ты теперь несёшь за себя ответственность. Разве можно продолжать бежать, сломя голову? Разве не стоит сбросить темп, обдумывать каждый свой шаг? Разве Чондэ не прав? Или, может быть, он просто тоже в какой-то момент стал бояться быть тем, кем он был? Боялся быть непонятым обществом в свои тридцать с лишним лет?.. – Поехали обратно, Чен-Чен. Чондэ вынырнул из своих мыслей и посмотрел на Бэкхёна, начиная удивляться. Омега расслабил плечи спустя долгое время, мягко и мило улыбаясь. Ким подошёл ближе к другу, убирая прилипшие ко лбу от дождя пряди тёмных волос и еле заметно улыбнулся в ответ. Альфа взял парня за руку, после чего повёл его по дорожке к выходу из этого не физически, а эмоционально холодного места. – Ты сегодня останешься у меня, или..? – Ким не смог закончить свой вопрос. – Я вернусь сегодня к Сэ. – качнул головой Бэкхён. – Уверен? – Да. Я ещё ничего не решил, – Бён поджал губы, опуская взгляд, – и Сэхун всё ещё остаётся моим парнем. Чондэ хотел бы сказать, что примет любой выбор Бэкхёна, однако он бы соврал. Сейчас Ким никак не мог этого сказать. И не знал, сможет ли когда-нибудь это произнести, зная, что говорит правду своему другу.

***

Всю дорогу от больницы до дома никто так и не заговорил. У Чанёля раскалывалась голова от потока мыслей, он хотел просто лечь в свою кровать и уснуть. Но, к его глубочайшему сожалению, сон никак не хотел приходить к нему: ни в салоне машины, ни в родном доме, ни в той самой кровати. Пак ворочался большую часть ночи, и даже успокаивающие травы, заваренные заботливым Чунмёном, не помогали. Чонин, отчим Чанёля, не мог не заметить, что что-то произошло между ними, однако посчитал некрасивым расспрашивать их. Если родитель со своим ребёнком не смогут разобраться спустя какое-то время, то только тогда мужчина вмешается. В доме царила гробовая тишина. Омеге казалось, что их некогда тёплое гнёздышко стало холодным и неприветливым. Но так же он знал, что эту атмосферу по большей степени он же и внёс сюда. Вместе с вернувшимися воспоминаниями. Вместе с вернувшимся в жизнь этой семьи Бён Бэкхёном. От воспоминаний недавнего разговора и осознания, кто стоит перед ним, Чунмён сжал челюсти, напрягаясь всем телом. Он зол от боли, что пришлось испытать как в первый раз. А ведь мужчина так старался отогнать постоянно преследующие его мысли, воспоминания о том роковом дне. И у него даже начинало получаться, хоть и очень медленно. А теперь всё это обрушилось лавиной. И что будет с Чанёлем, когда он узнает всё, что когда-то давно позабыл? Вернуться ли к нему его воспоминания?.. Пожалуй, Мён надеялся, что этого не произойдёт. Этим мукам прожитого будет достаточно одного Чунмёна, а его сына они пусть лучше не трогают. Чанёль проснулся от того, что папа тихо звал его, поглаживая по плечу. Он открыл глаза и посмотрел на часы, висящие на стене. Ему удалось поспать только около четырёх часов, и этого было недостаточно, чтобы чувствовать себя хорошо. Однако он совсем не был уверен, что царство морфея раскинуло бы перед ним свои объятия, если бы он попытался лечь обратно. И сейчас не тот момент, чтобы думать об этом. Чунмён хотел его куда-то отвезти. Куда – не ясно. Пак понятия не имел, что его папа хочет ему показать и рассказать. На сердце было тяжело, оно ныло то ли в предвкушении, то ли в страхе. Альфа прекрасно осознавал, что то, что он узнает, может многое поменять. Чанёль вспомнил Бэкхёна. Он перематывал назад в голове ленту времени, замечая только сейчас состояние омеги, когда тот увидел Чунмёна: его тонкие кисти дрожали, он боялся поднять взгляд, постоянно отворачивался и опускал голову. Он был не уверен, был взволнованным, отрешённым. Но при этом всё равно переживал за него, за Чанёля. Дал обещание ему, что они вместе выйдут на сцену. Пак с трепетом ждал этого момента. До нынешней ситуации. А сейчас он уже и не знал, что будет, когда он узнает истинную причину, из-за которой Бён пытался построить каменную стену между ними изначально. А, глядя на опустошённого Мёна, Пак задался вопросом, а не захочет ли он сам теперь заново выложить фундамент для той самой прочной стены между истинными? После унылых водных процедур, молчаливого завтрака и медленной подготовки к выходу из дома, Чунмён с Чанёлем сели в машину и вскоре двинулись в неизвестном альфе направлению. Он задумчиво смотрел в окно, рассматривая серый пейзаж за стеклом, пока в наушниках звучала музыка. Почему-то именно сейчас треки сменялись друг другом, а их общее настроение оставалось безрадостным и саднящим. Юноша иногда бросал короткие взгляды на мужчину за рулём, но тот оставался сосредоточенным и в какой-то степени безэмоциональным. И только по напряжённым плечам можно было понять, что это хладнокровное спокойствие лишь напускное. Спустя час городской пейзаж сменился на луга с одиноко стоящими деверьями в них. Чанёль всё так же не имел ни малейшего понятия, куда они направлялись. Он не мог вспомнить ни разу, чтобы он с семьёй выезжал за пределы города. По прошествии ещё какого-то времени, Чанёль хмуро разглядывал деревенскую местность, небольшие деревянные домики с уютными верандами. – Чанни, – тихо позвал Чунмён, вглядываясь в дорогу, – не припоминаешь это место? – Нет... – Пак нервозно покусывал щёку изнутри. – Мы здесь раньше бывали? – Да, – болезненно улыбнулся мужчина, – и довольно часто... Чанёль попытался напрячь мозг, впиваясь взглядом во все картины и образы, что видел сейчас перед собой, однако в его памяти не всплывало ничего хотя бы немного похожего. Это злило и заставляло чувствовать свою беспомощность. Вскоре машина остановилась перед обветшалым двухэтажным домиком. Деревянный забор был во многих местах повален, калитка искривлена так, что можно было спокойно пройти на территорию участка. Казалось, что это место слишком долго пустовало, будто его бросили и никогда сюда не возвращались. Сбоку от входа в сам дом стояли покосившиеся качели, состоявшие из двух делений. Позади них возвышалось очень старое дерево, к массивной ветви которого была привязана канатом широкая деревяшка – видимо, когда-то это было детской тарзанкой. Чанёль всё ещё ничего не понимал. Что это за место, почему его привезли сюда. И никаких намёков из глубин памяти. – Почему мы здесь? – Чанёль обратил своё внимание на Чунмёна, который тоже осматривал всё вокруг. – Потому что... – голос мужчины был слаб, – это наш с Исином загородный домик. Мы сюда приезжали всегда по праздникам, на выходные, каждым летом. Очень часто. Здесь ты проводил своё детство. До шести лет. Чунмён обессиленно выдохнул и сомкнул веки, поднимая голову. Пак знал, что таким образом он пытался не заплакать. Альфа отрешённо осматривался, пытаясь зацепиться взглядом за какую-нибудь даже самую малую деталь. Чтобы вспомнить. Но ничего, пустота. – Почему я не помню?.. Вопрос застыл в прохладном воздухе. Чунмён не обернулся к сыну, он постоял ещё несколько секунд, будто собираясь с силами, а после поманил юношу с лавандовыми волосами за собой. Пак молча проследовал за ним. Они начали обходить дом. Альфа пытался заглянуть в окна, однако внутри дома было темно, стекла запачканы, от чего различить интерьер внутри оказалось невозможным. Он коснулся кончиками пальцев шершавой стены дома, вглядываясь в поблёкшую старую краску. Очень сложно было различить тот правильный цвет, в который он был когда-то покрашен. Возможно, Чанёлю показалось, однако в мыслях возник небесно-голубой. С другой стороны дома был ещё один вход с небольшой беседкой поблизости. Это строение было сильно накренено, и, если бы оно рухнуло прямо сейчас окончательно, никто бы не удивился. Однако вид был отсюда всё равно прекрасен. С этой стороны, за территорией дома, начинался спуск вниз, от чего можно было увидеть куда больше: поля, ниже по спуску, расстилались повсюду. Где-то вдалеке Пак заметил опушку леса, над кронами которого покоилось солнце, затянутое серыми плотными тучами. Он бы хотел увидеть этот же пейзаж, но летом, когда солнце бы опускалось, скрываясь в листве деревьев где-то на линии горизонта. Чанёль растерянно оглядывался вокруг. Ему стало страшно, но по какой именно причине – он сказать не мог. Альфа перевёл взгляд на папу и заметил, как тот кусает губы, прижимая руки к груди. Ему было очень больно. Сейчас мужчина, казалось, уменьшился в размерах, стал уязвимее, тоньше, прозрачнее. Омега заметил взгляд на себе и слабо улыбнулся. Он вдохнул глубже морозный воздух, снова опрокинул слегка голову назад и закрыл глаза. Пак понял, что его ждёт что-то ещё. И, кажется, именно то, почему они здесь и оказались. Чунмён подошёл вплотную к сыну, взял его за руку и повёл ближе к беседке. Обойдя её сбоку, он остановился. Чанёль в момент поперхнулся воздухом, ошарашенно глядя на то, что открылось его взору. – Это... ч-ч-что? – Пак быстро заморгал, начиная заикаться. За беседкой оказалась маленькая мраморная надгробная плита белого цвета. У Чанёля подкосились ноги, его мотнуло в сторону, однако он выстоял. Обогнув её, он оказался спиной к прекрасному пейзажу. Пак отбросил тень на гладкую поверхность камня и попытался прочесть, что же было на ней написано. Но юноша потерял чёткость зрения, в глазах всё мешалось в одну серую массу. – Это, – голос Чунмёна дрогнул, – память о твоём старшем брате, Чанни. Мужчина осторожно положил руку на гладкий камень и провёл ей по поверхности. – У меня был старший брат?.. – Да. – губы Мёна задрожали, он сжал их в тонкую полоску и зажмурился. – Его звали Чанмин. Он был очень добрым и милым мальчиком. Он был так счастлив, когда узнал, что у него появится братик. Когда ты родился, он постоянно был рядом с тобой. Смотрел на тебя со счастливой улыбкой. Помогал мне. Когда ты плакал, он брал тебя на руки и убаюкивал, а ты тут же успокаивался... – Чунмён судорожно вдохнул, стирая тыльной стороной ладони проступившие слёзы. – Когда ты подрос, то постоянно ходил за ним хвостиком, а он и не был против. Он очень тебя любил. – Что произошло?.. – еле выговорил Чанёль, смотря в одну точку, дыша через рот. – Тебе было тогда шесть лет. – омега прикрыл лицо рукой, окунаясь в те тяжёлые воспоминания. – Когда мы вечером с Исином пришли домой, то ты оказался там один. Чанмина нигде не было. Ты бился в истерике, постоянно повторяя его имя, звал его. Мы ничего не понимали... Мы три года пытались с Исином осознать всё это. Пытались вернуть нашу семью, наши отношения к тому периоду, когда мы жили вчетвером. Когда счастье переполняло нас... – голос Чунмёна осип, и он всхлипнул. – Мы три года жили надеждой. Но, в конце концов, похоронили здесь свои чувства вместе с нашим чудесным Чанмином. Я не мог спокойно смотреть на своего мужа. Было больно, я каждый раз возвращался в тот роковой день. И он тоже... нам было больно, очень больно, невыносимо! Мы не сумели помочь друг другу... – Но... – Чанёль пытался отдышаться, – почему я ничего не помню? – В тот день ты никак не мог успокоиться. Нам казалось, что ты сходишь с ума, и мы отвезли тебя в больницу. Тебе вкололи сильнодействующее снотворное, и только после этого ты уснул. А на следующее утро... ты всё забыл. Врач сказал, что порой бывает такое, что мозг специально стирает травмирующие воспоминания. – Раз ты привёз меня сюда, значит, Бэкхён имеет отношение к... – Пак сглотнул неприятный ком, вставший поперёк горла, – к смерти моего старшего брата? Чунмён и хотел бы ответить, но его накрыла истерика. Он пронзительно взвыл, падая на колени, захлёбываясь в слезах. Чанёль резко подскочил к папе и опустился на землю рядом с ним, крепко обнимая. Он сам был на пределе, дышал тяжело и прерывисто. Если бы он знал, что лежит на сердце Мёна, то стал бы он требовать объяснений? Потерять ребёнка – хуже смерти. И Чунмён жил с этим столько лет... Юноша чувствовал, как бьётся в конвульсиях чужое тело, прижимал его к себе, напрягаясь и ощущая, как сердце готово было разорваться от переизбытка чувств. Чунмён сжал в дрожащих пальцах куртку сына, уткнувшись лицом в его грудную клетку. Судорожно ловил воздух, но всё равно задыхался. Отчаяние охватило альфу, понимание, что не мог облегчить боль родного ему человека. И тихо заплакал. Слишком страшная, непомерно тяжёлая правда. И чудовищнейшее осознание того, что к этому причастен его истинный. Семья Чанёля в одночасье лишилась близкого человека, спокойствия, счастья. И приобрела только ужас потери, страх повторения, холод в отношениях, и мрак. И небо будто бы почувствовало их шаткое состояние. Оно заплакало вместе с ними.

***

Чанёль с папой уже сидели в заведённой машине, в которой во всю надрывалась печка, пытаясь отогреть промокших их двоих от дождя. Чунмён отпил воды из небольшой бутылочки и сипло выдохнул. Он очень долго плакал, и сумел остановиться лишь тогда, когда силы оказались на исходе. Пак позже помог устроиться ему на пассажирском месте, а сам сел за руль: мужчина бы точно не сумел сейчас довезти их до дома в таком состоянии. А Чанёлю даже с перебинтованной рукой это бы далось куда проще. И, спустя ещё какое-то время, когда Мён уснул, автомобиль тронулся с места. Чанёль надел один наушник, включая музыку. Он ехал крайне медленно и осторожно, ведь его сосредоточенность была совсем не на дороге, а на своих мыслях. На попытке понять, как ему жить с этой информацией. И чего он теперь хочет. Воображение постоянно подкидывало ему образ Бэкхёна. Сначала злой и отстранённый. После робкий и неуверенный. Затем печальный и скорбящий. И, наконец, трепетный и нежный. Не похоже, что сам Бэкхён относился к прошлому иначе Чунмёна. Ему точно так же больно и страшно. Это было видно в его глазах, в его грустной улыбке, было слышно в каждой фразе. Он говорил, что Чанёль может пожалеть о том, что хотел с ним сблизиться. Чунмён говорил, что Бэкхён причинит лишь боль. Так ли это всё? Зная то, что омега скрывал, станет ли Чанёль иначе относится к своему истинному? Ответа пока ещё не было. В наушнике один трек сменился другим. Заиграла знакомая мелодия на фортепиано. Чанёль печально улыбнулся, начиная молча открывать рот, мысленно вторя строчкам, в которых пелось о любви.

***

Бэкхёну казалось, что с его сердца, наконец, спал тяжкий груз. Точнее, хотя бы его часть. Сегодня он окончательно решил для себя, что не хочет больше никогда гнаться за попытками двигаться в привычном темпе общества. Ему всегда было глубоко плевать, что о нём думают не родные ему люди. Пытаться выслуживаться перед всеми он впредь не собирался. Ему лишь немного жаль, что несколько лет он вяз в этом болоте чужих представлений о нём и чужих ожиданий. И, приняв это, омеге стало легче дышать. Брюнет тихо открыл дверь в квартиру, и, прежде чем зайти, только лишь заглянул внутрь. На кухне горел свет: видимо, Сэ всё ещё не спал. Выдохнув, омега сделал шаг, переходя порог, и закрыл за собой дверь. За этот день, как и за прошлый, он сильно вымотался. Однако, на душе было спокойно, чего не происходило уже достаточно долгое время. Кинув портфель на пол, Бён начал медленно стягивать с себя куртку, немного кряхтя от боли. Он очень сильно надеялся, что в скором времени эти все мази и таблетки, что выписал врач, помогут, а потому перед возвращением домой, он зашёл в аптеку. – Сэ, – негромко позвал Бэкхён альфу, – я дома! Вместо какого-либо ответа брюнет услышал торопливый шум шагов и насторожился. Походка О всегда звучала как-то иначе: как-то тихо и неспешно, а тут будто гром громыхал. Не успел Бэк сделать и шаг в сторону кухни, как из неё в прямом смысле вывалился парень. Блондин, держась за угол стены, поднял голову и кривой походкой устремился к пришедшему. – Сэ, ты что... Не успел Бэкхён договорить, в страхе пятясь назад, как его пригвоздили ко входной двери, от чего он ударился головой и болезненно простонал, зажмурившись. Открыв глаза, он увидел разъярённое и пьяное лицо Сэхуна, а сбоку от лица омеги просвистел кулак. И Бён весь сжался, ему стало действительно страшно. – Ты, сука, хоть представляешь, как я переживал?! – в ярости прорычал Сэхун, жестко сжав другой рукой чужую челюсть, заставляя брюнета смотреть прямо в глаза. – Ты делаешь мне больно! – кое-как выговорил Бён, хватаясь обеими руками за предплечье альфы. – Пусти меня! – Я, блять, с ума сходил, пытаясь до тебя дозвониться! – внутри Сэхуна всё клокотало, от чего он только сильнее сжал руку. Бэкхён не прекращал попытки вырваться из цепкой руки О, что ещё больше злило второго. Омега с ужасом смотрел на пьяного парня широко раскрытыми глазами. Тонкие пальцы пытались разжать чужие, что впивались с остервенением в мягкую кожу, но всё оставалось бессмысленным. Ему казалось, что кость на его лице трещит по швам, готовая сломаться в любую секунду. Глаза Сэхуна застилала пелена гнева, и таким омега видел его впервые в жизни. Руки начали предательски трястись, но брюнет всё ещё не оставлял свои жалкие потуги выбраться из этой хватки, тихо поскуливая. – Сэхун! – вскрикнул Бэкхён. – Успокойся, пожалуйста! – Успокоиться?! – зло прошипел альфа, чуть разжимая пальцы, но лишь для того чтобы обхватить тонкую, бледную шею омеги. – Как ты себе это представляешь? – блондин начал сдавливать пальцы ещё сильнее. – Я несколько часов вчера не мог до тебя дозвониться. У Чондэ тебя не оказалось, в университете тоже. Я нигде не мог тебя найти. Я не находил себе места, блять! В какой-то момент уже было решил, что ты умер! И позвонил мне в итоге Чондэ! А ты даже сегодня не подумал о том, чтобы связаться со мной! Пальцы всё сильнее сжимали шею омеги, от чего тот начал в скором времени задыхаться. Чужая рука не давала возможности пропустить в лёгкие хоть каплю кислорода. Лицо Бэкхёна покраснело, кажется, несколько капилляров лопнуло на глазных белках, тело охватило судорога. Бэкхёну ещё, наверное, никогда так страшно не было в жизни. Никогда он бы не подумал, что может вот так умереть. Голова запрокинулась назад, глаза закатились. – П-прос..ти... – тихо прохрипел Бён, дрожащей рукой касаясь щеки альфы. – Прос-сти м-меня... В то же мгновение, когда холодные пальцы дотронулись до щеки озверевшего Сэхуна, он сразу изменился в лице. В глазах застыли ужас от содеянного и непонимание. Хватка тут же ослабла, а после рука резко опустилась, повиснув в воздухе. Бэкхён тут же упал на колени, хватаясь за своё горло, и заходясь в хриплом кашле. Брюнет тяжело и глубоко дышал, наконец ощущая, как расправляются лёгкие. Сэхун в замешательстве опустил взгляд на омегу. Он сделал шаг назад и опустился на колени, продолжая неверяще смотреть куда-то перед собой. – Что на тебя нашло?.. – просипел Бэкхён, вытирая уголки глаз от проступивших слёз. Альфа молчал. Бэкхён поморщился и искоса взглянул на парня, которого будто поставили на паузу. Он не шевелился и будто бы сам не дышал. Брюнет чувствовал свою вину за состояние его парня, а потому слабо поднял руку, положив её на чужое колено. О вздрогнул и, сжав губы, закрыл лицо руками. Бён медленно поднялся на трясущиеся ноги и взял под локоть альфу, пытаясь его утянуть за собой. Когда же ему это удалось, он повёл его в спальню и уложил в кровать. Сняв с себя одежду и оставляя только боксеры, он улёгся рядом с Сэхуном, который был будто в прострации. Омега прижался к плечу альфы и еле осязаемо коснулся губами, закрывая глаза. Пытаясь не заставлять Сэхуна волноваться о себе, Бэкхён довёл его до сумасшествия. Опять он неосознанно причинил боль дорогому ему человеку... Может быть, Чунмён был прав, говоря о том, что от Бёна можно получить лишь страдания?

***

Трель будильника с утра была сродни битья барабанными палочками по голове. Бэкхён нехотя разлепил веки и тут же отключил оповещение о том, что пора бы уже и вставать. Глаза неприятно щипало, будто бы в них был песок. Оглянувшись на другую сторону кровати, он обнаружил там проснувшегося Сэхуна. Присев на колени, Бён погладил парня по плечу. Блондин нахмурился и виновато посмотрел на парня. – Я не представляю, что мог бы сказать в своё оправдание. – тихо произнёс О. – Ты был пьян, не вини себя. – выдохнул омега, накрыв чужую ладонь своей. – Но мне вчера было ужасно страшно. – Именно поэтому я алкоголь не употребляю. Я себя в этом состоянии совсем не контролирую... – Сэ неуверенно переплёл их пальцы. – Но я сходил с ума от неизвестности. А потом и от того, что ты продолжал молчать. Я очень виноват перед тобой, Бэкки. Сэхун приподнялся на локте и положил руку на шею омеги, поглаживая её. Бён грустно улыбнулся, от чего на сердце альфы стало ещё больнее. – Это я виноват. – прошептал Бэкхён. – Я не думал о твоих чувствах, и мне очень стыдно за это. Блондин провёл ладонью от шеи к грудной клетке и спустился чуть ниже, сведя брови к переносице. Тело омеги испещрено синяками, чего он изначально не заметил. На немой вопрос, Бэк выдохнул, прикрывая глаза. – Я попал в драку. И не хотел, чтобы ты за меня переживал, а потому остался у Чондэ. По сути, Бён не соврал. Просто не стал рассказывать все подробности того кошмарного вечера. Сэ, кажется, и не заметил, как брюнет с сомнением нахмурился на мгновение и прикусил губу. Когда О ушёл готовить завтрак, Бэкхён подошёл к зеркалу и ужасом уставился на своё отражение. Всё его тело покрыто синяками, и к полученным в драке добавились новые на шее. Глаза – красные от лопнувших капиляров. На щеках красовались ссадины, а про разбитую губу он даже не подозревал. И как ему в таком виде идти на работу?.. К счастью, у него был целый день, чтобы об этом подумать. И этот день Сэхун отзвонился Минсоку и попросил дать ему выходной. В этот раз альфа, под тяжестью вины из-за вчерашнего, весь день не отходил от Бэкхёна ни на шаг, сдувал с него пылинки и грустным щенячьим взглядом смотрел на него, часто порывисто обнимая и целуя. И омега не пугался и не вздрагивал от прикосновений парня, даже не смотря на то, что тот спокойно мог его вчера придушить. Бэкхён и сам чувствовал жгучую вину, и даже считал, что он виноват куда больше. Да, это всё – только лишь его вина. И, по-хорошему, он должен был уже сделать окончательный выбор, не заставлять страдать никого из близких для него людей. Однако он продолжал молчать, продолжал отмахиваться от принятия решения. И не бывало раньше таких случаев, когда он колебался. Но он любил Сэхуна, ровно так же, как и истинный вызывал в нём бурю давно позабытых эмоций, ровно так же, как Бёна влекло к этому студенту со сладким ароматом и приятным цветом волос. И почему же так сложно было противиться этой чёртовой судьбе, что связала его с Чанёлем? Почему целых шесть лет отношений с Сэхуном так легко подминаются под воспоминания о музыканте со смешно торчащими ушами и заразительной, по-детски невинной улыбкой? Сэхун с самого знакомства с ним омеги был достаточно спокойным, решительным и серьёзным молодым человеком. Но он с радостью поддерживал безрассудные идеи Бэка и мог посмеяться над чем-то вместе с ним. И Бён никак не мог понять: влечение к Чанёлю вызвано лишь истинностью, или всё же у него бы появились к нему трепетные и нежные чувства и без неё? Ведь, если бы не встреча со студентом, омега вряд ли бы когда-нибудь задумался о том, чтобы расстаться с О. Если бы не Пак, Бэкхён продолжил бы жить своей размеренной жизнью, считая, что яркие и сильные эмоции – признак незрелости, высмеивающийся обществом, а, значит, они неправильны. Бён Бэкхён – неправильный. Он это знал. Ему об этом постоянно напоминали, начиная тем, что омеги не должны материться, заканчивая его несерьёзным видом. Да и, конечно, его желания, эмоции, мысли, действия – всё не такое. И все старались его изменить, подстроить под себя и мир вокруг. И Чанёль оказался первым, кто произнёс такие важные для самого Бэкхёна слова. «Не нужно бояться быть самим собой.» – так сказал альфа, обнимая Бэкхёна в торговом центре. Однако повторил бы альфа свои слова, если бы узнал правду об омеге, с которым связала его судьба? Почему-то Бён в этом сомневался. И будто бы на зло Бэкхёну, Чанёль не явился в университет на занятия. Ни на следующий день, ни позже. Мастер группы стал уже сильно волноваться за альфу спустя три дня. Он писал Чанёлю, звонил ему, однако ему так и не ответили, сообщения остались непрочитаны. Соён, староста группы, тоже высказала свои переживания, ведь и у неё не вышло связаться с альфой. Кихун тоже был в мрачном расположении духа: видимо, и он не знал, где сейчас его друг, и что с ним происходит. Бён настолько отчаялся, что даже звонил папе Чанёля. Но, чему он не был удивлён, тот тоже оставил его без ответа. После одной из глобальных репетиций перед концертом, группа осталась в аудитории вместе с Бэкхёном. Он сидел на стуле перед кучкой студентов, опустив голову и сгорбившись. Омега зажмурился, потирая пальцами виски, но, спустя минуту, с шумным вздохом поднял мрачный взгляд на собравшихся. – Чанёль участвовать в концерте не будет. – тихо произнёс Бён, поправляя горлышко свитера. – Некоторые выступления придётся убрать. Кихун, тебе нужно найти нового гитариста. – Место гитариста я никому не отдам. – хмуро произнёс юноша. – Если Ёля не будет, то я сам сыграю. – Так тому и быть. – сжав губы, кивнул преподаватель. До мероприятия оставалось всего несколько дней. Репетиции стали проходить почти в каждый из них. И если сначала в аудитории царила расслабленная обстановка, то с каждым часом она всё больше накалялась. Студенты ощущали волнение и даже страх, ведь каждый из них хотел, чтобы всё прошло идеально. Группа Бэкхёна всё дольше задерживалась в стенах университета, придумывая и меняя старые номера, в которых должен был участвовать Пак. В итоге Бэкхён предложил Кёнсу вместе спеть одну из его старых песен, на что тот, не раздумывая, согласился. Их голоса прекрасно сочетались между собой, от чего студенты пришли в восторг. Правда, Бэкхён не мог разделить его вместе со своими учениками. На его сердце скребли кошки. Он ощущал себя брошенным, не смотря на то, что в отношениях с Чанёлем не было какой-то определённости, и они не были парой. Да и разве Бён не должен был радоваться, что причина его шаткого состояния вдруг пропала? Даже если так было правильно, Бён Бэкхён – неправильный сам по себе. Чондэ перестал видеть улыбку друга. Он пытался его приободрить, но выходило, откровенно говоря, безобразно. Альфу злило, что Бён так реагирует на пропажу своего студента. Ладно, если бы он переживал за него, как и за любого другого, но даже невооружённым глазом было ясно, что этот юноша с лавандовыми волосами – совсем не просто студент для него. И Кима напрягало, как неоднозначно староста группы бросала печальный взгляд на брюнета из раза в раз, когда речь заходила о Паке. Так наступила последняя репетиция. Чанёль так и не появился. Все номера были подготовлены, отрепетированы. Правда, им не хватило сил и времени, чтобы заменить все номера, которые пришлось убрать из программы по одной определённой причине. Когда все студенты покинули помещение, Бён остался один. Он тихо вздохнул, окидывая аудиторию пустым взглядом. Тихо шагал от зоны для зрителей к площадке с музыкальными инструментами. Подошёл к роялю, откинул крышку у тут же явившихся его взору белоснежных клавиш, разделённых чёрными полосами. Усевшись на банкетку, он коснулся тонкими пальцами молчаливого инструмента. Омеге не нравилось ощущать такую грусть и тоску. И впервые в жизни его сердце так ныло от ощущения несдержанных обещаний. Омега медленно и лениво наигрывал мелодию, что должна была звучать на фестивале. Тихо напевал слова песни, которые теперь ещё сильнее давили своим смыслом. С тобой ли мы приветствуем теперь смерть, пока рушится этот мир?.. На последнем припеве защипало глаза, от чего Бэкхён с остервенением ударил по клавишам кулаком, зло шипя и зажмуриваясь. Он не должен так реагировать. Почему так больно? Так не должно быть. Неправильно. Как же это всё неправильно. Краем уха, Бён уловил неясный шум и резко поднял голову. Потерев увлажнившиеся глаза кончиками пальцев, а после медленно поднявшись на ноги, он наклонился, выглядывая из-за фортепиано в попытках понять, кто мог здесь находиться помимо него. И, когда он всё же заметил человека, стоявшего возле двери, сердце пропустило несколько ударов. На лице омеги успела смениться тысяча эмоций: от непонимания, растерянности и потерянности, до трепета, волнения и сладкого упоения. – Привет, хён. – Чанёль улыбнулся той самой заразительной улыбкой. Сердце Бэкхёна растаяло. Брюнет порывисто стал сокращать дистанцию между ними. Чанёль пошёл к нему на встречу. Прикусив губу в надежде не расплакаться, омега тут же кинулся в раскрытые объятия юноши и крепко обнял его, вжимаясь и утыкаясь лицом в широкую грудную клетку. Он втянул носом аромат имбиря и полностью расслабился, когда почувствовал чужие руки на своих плечах. – Я волновался, – бубнил Бэкхён куда-то в грудь Пака, – ты не выходил на связь ни с кем... Почему тебя так долго не было? Все переживали. – Прости, хён. – грустно улыбнулся Чанёль, кладя подбородок на тёмную макушку. – Я уезжал, и мне нужно было решить некоторые вопросы. – Но ведь можно было предупредить хотя бы... – Больше такого не случиться, обещаю. Бэкхён поднял голову, не разжимая объятий, и встретился с тёплым, совсем чуточку печальным взглядом карих глаз. Но он не заметил этих минорных душевных нот, потому что его переполняло чувственное и такое приятное ощущение счастья. – Бэкхён, – от тихого баса Чанёля по коже омеги проступили мурашки, – мы ведь выступим вместе на сцене? Мило нахмурившись, Бён быстро закивал. Чанёль, глядя на эту картину, тихо рассмеялся, думая о том, что Бэк выглядел сейчас как восторженный маленький ребёнок. И он не верил, что брюнет мог намеренно причинить боль тем, кто к нему хорошо относился. Мастер группы был эмоционален, груб с теми, кто того заслуживал. Или, в случае Чанёля, пытался оттолкнуть, чтобы не причинить боли. Да, Чанёлю было больно узнать правду о прошлом своего истинного. Но как этот человек, что переживал за Чанёля, переживал за своих студентов, всегда оказывал поддержку, мог совершить нечто страшное по собственному желанию? Пак был точно уверен, что это невозможно. И альфа не мог возненавидеть его за случайное стечение обстоятельств, что привело к фатальному финалу. А также студент был уверен, что чувство вины до сих пор не покинуло омегу. Так почему же Чанёль должен был оставить Бэкхёна, который сейчас так солнечно улыбается ему, почти плача? – А ещё, – продолжил Чанёль, лукаво улыбаясь, – я хочу, чтобы ты мне аккомпанировал в ещё одной песне. – Меня убьёт Чондэ, если перед самым фестивалем я начну менять программу мероприятия, – добродушно усмехнулся Бён, – но я согласен. А что за песня? – Я думаю, она тебе знакома. Я в этом даже уверен. Бэкхён заливисто рассмеялся, ощущая, как все тревожные мысли его покидают. На душе разливалось тепло, сердце мягко постукивало уже в такт мелодии песен, что они вместе напевали, смотря друг другу в глаза. И, возможно, они всё же будут вместе смотреть телевизор, пока рушится мир.