Входите, Геннадий Ильич

Геннадия Ильича Кривицкого никогда нельзя было назвать послушным человеком. Будучи миролюбивым и тихим, он, однако, с малых лет отличался большим упрямством. Если уж Кривицкий принимал какое-то решение, которое считал правильным, от него мужчина не отступался. Так и в этот раз: каким бы громким ни было возмущение его коллеги и по совместительству бывшей любовницы – Павловой Ирины Алексеевны, каким бы убедительным ни казался игривый взгляд насытившейся игрой в страсть женщины, Геннадий Ильич не поддался ей. Он категорически отказался менять график дежурств в отношении сосудистого хирурга. Подумав немного, Кривицкий пересмотрел рабочие дни семейных пар, но что касалось Ирины Алексеевны… Нет, ей ничего из желаемого не перепало. Наслаждаясь последними лучами жаркого майского солнца, заведующий отделением экстренной хирургии неторопливо шел к зданию больницы, будучи уверенным: сегодняшний вечер он так или иначе разделит с Ириной. Сам он вполне выспался после аврала ночной смены и не собирался упускать шанс побыть с Павловой в ее собственную ночную. Дежурство Ирины Алексеевны никуда не делось, выбора у хирурга не оставалось, а потому… – А потому товарищ Алеников может делать, что ему заблагорассудится, а мы с Ирой поработаем на благо отечественной медицины, – пробормотал Кривицкий. Уж чего – а работы им хватало всегда. – Добрый вечер, Геннадий Ильич! – только завидев его в дверях, мужчине улыбнулась Нина. – Здравствуйте, Ниночка! Кривицкому подумалось, что, если бы все выглядели такими довольными, работая в праздники, жизнь играла бы другими красками. На деле же сияла только регистратор, окружающие хмуро сновали по отделению: кто-то – собираясь домой, кто-то – только приступая к своим обязанностям. – Я сегодня оперирую, – предупредил Геннадий и, взяв ключ, направился в свой кабинет. Не доходя до поворота, за спиной он услышал приветливое: «Ирина Алексеевна! Здравствуйте!» Не вслушиваясь в завязавшийся женский диалог, Кривицкий ухмыльнулся собственным мыслям и расправил плечи. Он не видел, как взгляд внимательных зелёных глаз проводил его фигуру и коллега в задумчивости закусила губу. То ли вспоминая о недавних событиях, тесно связанных с неспешно удаляющимся начальством, то ли думая о дне сегодняшнем. Вечер проходил на удивление спокойно. Смеркалось, время неспешно близилось к ночи, а Геннадия Ильича так ни разу и не вызвали в операционную. Справлялись своими силами. Чувствуя, что бодрость покидает его, Кривицкий решил выйти из кабинета, почти оглушавшего его тишиной, и прогуляться по отделению. Коридоры оказались пустынными. Больные давно спали, младший медперсонал будто испарился: пока Геннадий Ильич продвигался к приемному отделению, ему навстречу не попалась ни одна дежурная медсестра, шум каталок тоже не был слышен. Всю жизнь больницы словно поглотила темнота… Заглянув в одну из крайних палат – Кривицкий думал, что она должна пустовать, – мужчина заметил посапывавшего на кушетке Куликова. Значит, смена была очень спокойной. Заведующий тихонько прикрыл дверь и вышел в приемное. – Как у нас дела? – спросил он у скучающей на посту Нины. – Во второй операционной штопают мотоциклиста после ДТП. В столб въехал. В остальном ти-ши-на, – ответила женщина. Кивнув, Геннадий направился дальше. Сонливость отступала. Кривицкий подумывал заглянуть ещё в ординаторскую, а затем закончить обход – или, как подсказывала романтическая сторона хирурга, променад в стенах любимой больницы – чашечкой кофе в своём кабинете. Из ординаторской тоже не доносилось ни звука. Заглянув туда – Гена даже не собирался заходить, лишь просунул голову в дверной проем, – мужчина увидел на узком диване свернувшуюся калачиком и прикрывшую ноги собственным халатом Ирину Алексеевну. На мгновение подумалось, что увидеть ее и было истинной целью блужданий по НИИ Склифосовского, но Кривицкий отмел эти мысли. Он все ещё не хотел принимать то, как сильно на него действует Ирина, пытался отрицать, что она – его слабость. Получалось через раз. – Ира, – тихо позвал он. Женщина не ответила. Тогда Кривицкий все же сделал шаг внутрь помещения, застыв у порога, и прикрыл за собой дверь. – Спишь? – Нет, – в голосе ее было недовольство, но Гена отметил про себя, что оно скорее напускное, чем реальное. – Входите, Геннадий Ильич. – Хорошо себя чувствуешь? – Нормально. Казалось, она не была настроена на диалог. Замявшись, Гена чуть постоял у двери, но в конце концов решился и прошел вглубь комнаты. – Как дела? – Ты сюда поболтать пришёл? – Ирина Алексеевна, отметая попытки полежать в тишине и покое, приподнялась на жестком сиденье, отложила в сторону чуть смявшийся халат и, спустив ноги на пол, похлопала по освободившемуся рядом с собой месту. – Ну давай поговорим. Хмыкнув, Кривицкий присел рядом с женщиной. В этом была вся она: не желая отвечать четко на поставленный вопрос, когда злилась на него, Ира задавала встречные вопросы, передергивала, а порой по-настоящему издевалась. – Поговорим, – протянул Геннадий Ильич. – Скажи мне, ну что ты, все ещё злишься на меня за то, что я тебе смены так поставил? Ну хочешь – поезжай домой, я за тебя додежурю… Ему не нравилось, когда у Иры был такой взгляд. Ершистый, будто чужой, кричащий об обиде. Сейчас казалось, что исправить ее настроение, хоть немного расположить к Кривицкому может несвоевременная, но уступка. «Это тихая ночь смягчает меня?» – подумал про себя Геннадий. – Ну уж нет, – Павлова даром что не шипела. – Раньше же ты предложить такой подарок не мог! А теперь – спасибо. Я остаюсь тут. – Обрадовала бы своего... – Вот лучше помолчи. Она заводилась с полпинка. А упоминания – даже завуалированные – Аленикова, казалось, бесили не только Гену, но и саму Ирину. Это стало для мужчины приятной догадкой. – А что так? Нет, ты мне скажи, что все время не так? Ничем тебе не угодишь. Ира фыркнула. – И ты на вопрос не ответила. Злишься, Ирина Алексеевна? – Злюсь! – громче, чем следовало, вскрикнула Павлова. – И не на смены твои дурацкие! – А на что? – удивлённо спросил Гена. Он считал, что за последнее время никакой вины перед Ирой за ним не было. – На все. В ее глазах стояли слезы. – Все испорчено! Ты все испортил! А сейчас ходишь и по мелочам передо мной... выслуживаешься... Будто тебе стыдно! Будто я тебе важна! Будто между нами ничего не кончено! Я так не могу! Ее прорвало. Слова лились из Ирины бурным потоком, периодически превращаясь во что-то совсем уж несвязное, но смысл был один: она сожалела, тосковала по тому, что было в их отношениях и что они потеряли. И, кажется, их временное воссоединение в кабинете, так и не приведшее к примирению, только приблизило ее к краю пропасти. – Ир, ну ты чего? – мужчина попытался приблизиться, прикоснуться к ней. Хотел заглянуть в блестящие от слез глаза – но Ира отводила взгляд. – Ничего, – выдохнула она и попыталась, наоборот, отстраниться. Но, когда теплая большая рука в успокаивающем жесте легла на ее колено, Ирина Алексеевна сорвалась. Прильнув к не ожидавшему такого порыва Гене, она ухватилась за воротник его халата и потянулась губами ко что-то негромко проговаривающему рту. Втянув Кривицкого в отчаянный, неловкий поцелуй, Ирина обвила руками его шею, зарылась пальцами в кудрявые волосы. Как же сильно женщина скучала по этим мягким вихрам! Она почти не боялась, что Кривицкий оттолкнет ее: какой-то частью души Павлова знала, что он все ещё что-то испытывает к ней. Иначе не было бы этих попыток наладить шаткое перемирие, иначе он бы не набросился на нее так яростно всего несколько дней назад, иначе не стал бы он, как шальной, отвечать на ласки ее губ, тут же обхватив руками хрупкую талию и почти перетянув Иру к себе на колени. – Это безумие, – прошептала Ирина, разрывая поцелуй, но не делая попыток отстраниться, слезть с колен Гены. – Так нельзя… – Почему? – вопрос прозвучал глупо. Голос Кривицкого был хриплым и подрагивающим, отчего женское сердце забилось быстрее. И правда: почему? – Потому что… Что между нами? – она не могла собрать мысли воедино. Не хотела подбирать слова, изъясняться по-человечески – знала: Гена поймёт и так. Всегда понимал, даже если противился разговору. – Между нами, пожалуй, ничего, – задумчиво ответил Кривицкий. – Или всё. Но я знаю, что со мной. Я хочу тебя. И люблю тебя. Не переставал любить. Последнее признание сорвалось с губ само собой. Гена не хотел вот так внезапно делиться своими чувствами, планировал сказать чуть меньше – но не успел остановиться. Боялся, что это оттолкнет Павлову, даст повод для насмешек и издевок потом, когда эта ночь закончится, но он ошибся. Его слова не испугали, не обратили ситуацию против него, не вызвали ироническую ухмылку или нервный смешок. Не разозлили и не обидели. Ира просто ему сдалась. Мазнув губами по скуле Геннадия Ильича, она проследовала поцелуями к его виску, опалила горячим дыханием нежную кожу над ухом. Одновременно с этим ее пальцы стали нервно цепляться за крохотные пуговицы, стремясь сбросить с тела рубашку. И она тысячу раз пожалела, что надела сегодня именно ее в сочетании с юбкой, а не просторную робу, с которой не нужно возиться. Большие тёплые руки накрыли беспокойные торопливые ладони, и с помощью Гены Ирина избавилась от раздражающей ткани. Его собственная рубашка ощущалась, словно наждак, и Ирина попросила – даже потребовала – снять и ее тоже. Прижавшись грудью в плотном бюстгальтере к обнаженному горячему торсу, Павлова притихла. Только ее губы порывисто расцеловывали шею и плечо Кривицкого. – Любишь… – прошептала она. Разомлев под ее поцелуями, Геннадий вслушивался в размеренное тиканье часов. Глаза его были закрыты, жадные руки – блуждали по телу Ирины, оглаживая его от лопаток до ягодиц. – Дверь бы закрыть, – вспомнив о том, где они находятся, сказал он. Не услышав ответа, Кривицкий скорее почувствовал, чем увидел, как Ира ненадолго застыла, тоже осознав, как легко они могли попасться за своим занятием, а затем поднялась на ноги и, быстро подойдя к двери, провернула внутренний замок. Через несколько мгновений Гена вновь почувствовал тяжесть ее тела на своих коленях, ласковые руки – на груди, пышные же, пахнущие цветами волосы защекотали его лицо. Открыв наконец глаза, он поймал взгляд Ирины. Её зрачки были чуть расширены от возбуждения. Ира порывисто дышала, прижимаясь к Кривицкому все ближе, все бесстыднее. Она ритмично терлась промежностью о его ширинку, чувствуя, как напрягается плоть Гены под тесными брюками. – Да, безумие, – прохрипел он. Сил хватило лишь едва приспустить брюки вместе с бельем. Задрав юбку Иры до самого пояса, он отодвинул ее трусы в сторону. Теплые пальцы пробежались по половым губам – и моментально намокли. Ирина буквально сочилась, сидя на нем и ожидая более активных действий. Не ответив, Павлова скользнула рукой вниз, между их тел, и обхватила ладонью влажный член. Направив его, она обвела головкой по промежности и резко двинулась, впустив в себя ствол почти полностью. Пара одновременно судорожно выдохнула. Ирина начала неспешно покачиваться, то лишь слегка приподнимаясь и вновь насаживаясь на твердую плоть, то почти полностью выпуская член из себя, позволяя головке пройтись по самым чувствительным зонам. Дав ей сполна насладиться ощущением наполненности, Кривицкий перехватил инициативу. Теперь, крепче держа Иру за ягодицы, он ускорился, все резче и яростнее вколачиваясь в нее. Женские стоны, до этого едва слышные и непродолжительные, усилились, вступая в созвучие с громким сиплым дыханием Геннадия Ильича. Влажные тела сталкивались с характерным звуком, распаляя любовников ещё больше. Ира нещадно текла, тягучие полупрозрачные капли спускались по стволу, позволяя Гене ещё легче, ещё приятнее толкаться внутрь жаждущего лона. Периодически выскальзывая, он задевал головкой клитор, отчего Ира задыхалась и дергалась, поджимая бедра. Держась одной рукой за плечо Кривицкого, второй она снова потянулась вниз – теперь уже проводя пальцами по собственной коже, массируя пульсирующий клитор, иногда – поглаживая основание члена и лобок Кривицкого. Она довела себя до изнеможения и ждала одного – разрядки. И та не заставила себя долго ждать. Внутренние мышцы начали сокращаться, плотнее обхватывая ствол, все еще вторгающийся во влагалище Иры, и женщина, зажмурившись, уткнулась лицом в плечо Геннадия Ильича. От ощущения горячей тесноты сорвался и Гена. Он кончил, ещё обильнее увлажняя промежность Павловой; мутная жидкость, не удерживаясь внутри, вытекала, струясь по члену и смешиваясь с женскими соками. Ира глубоко дышала, едва не срываясь на хрип. Она все так же тесно и крепко прижималась к Гене, не желая расстаться с теплом и мягкостью его тела. Никто не знал, сколько они так просидели. Оба молчали, пока, отдышавшись и успокоившись, Ира не спросила то, о чем по-настоящему хотела знать: – То, что ты мне сказал, правда? – Я никогда не врал тебе, – уклончиво ответил Кривицкий. Ирина нетерпеливо выдохнула. – А ты не сказала ничего, – продолжил он. – Я тоже хотела этого… И хочу. Я… Ты нужен мне. – А Толя? – заискивающий взгляд Гены всегда имел над Ирой власть. Она терялась, не зная, как отвечать ему, – так случилось и в этот раз. – А Толя... Толя ждёт меня дома. – И что, пойдёшь сейчас к нему? – Ты этого хочешь? – Павловой был необходим четкий и честный ответ. Раз уж этот разговор начался – ей нужна была правда от начала и до конца, а не привычные для Кривицкого скользкие формулировки. Одного чувства теперь было мало. – Нет. – Хочешь, чтобы я осталась? – Да. Насовсем. Ир... Не могу я так больше. Без тебя тяжело, невыносимо. Ир, выходи за меня замуж! – в его глазах появилось отчаяние. Словно с губ в очередной раз сорвались слова, которые мужчина не хотел произносить – лишь держал в уме. – Ты больной совсем? – последнее шокировало Ирину. Она ожидала чего угодно, но точно не предложения. Да, хотела, чтобы он пожалел о том, что сделал. Да, надеялась, что нужна ему – всегда и во всем, а не только для быстрого секса под властью эмоций. Да, мечтала, чтобы он оставался рядом, даже если бы все их попытки поговорить сводились к жутким ссорам. Как показала практика, безудержная брань стремилась перетечь в такую же безудержную страсть, которой Павлова не испытывала никогда раньше. – Да, может, это все объясняет... Я болен. Но ничего не поделаешь. Так что?.. – Дурак ты, Кривицкий, – Ирина запустила пальцы в его густую шевелюру – то ли не совсем нежно погладив, то ли потрепав мужчину по голове. – Ира... – Ну куда мне от тебя, дурака, деться? Я, выходит, тоже без тебя не могу. С ума схожу. Отдаюсь тебе, как медсестричка, по всем углам склифа... Дома в кровать ложусь с другим, а думаю – о тебе. – Егорова... – И я тебе сейчас в этом честно признаюсь, пока хватает духу, но, Гена, только посмей использовать это против меня... Я тогда не знаю, что сделаю! – сдалась. Оба боялись одного. Того, что открывшиеся в минуты откровений чувства будут осмеяны в слишком участившихся после расставания ссорах. – Егорова-а, – только сейчас женщина заметила широкую улыбку Кривицкого. – Да мы оба с тобой дураки-и! – Да? – Да. Выходи за меня замуж! Дуракам надо держаться вместе. – Нет, ну это логично звучит, конечно... Аленикова я куда дену, Гена? – Да какая разница? – развел руками Геннадий Ильич. – Пусть идёт туда, откуда пришёл. Или он тебе действительно дорог? Об этом я не подумал... – Да завязалось все круто, а развязаться как – не знаю, – вздохнула Павлова. Может, Кривицкому назло, может, от одиночества, а может быть – из-за всего сразу, но она слишком далеко пустила Аленикова. Отношения с ним уже начинали пускать корни, а Ирина так и не могла разобраться, радует ее этот факт или приносит дискомфорт. Обида на Гену всегда была сильнее всех прочих чувств. Когда-то, обижаясь на Кривицкого, она вышла за Николая – и до сих пор не могла признаться себе, хотела ли она этого брака на самом деле. Сейчас история будто бы повторялась: пока все внутри горело от гнева после предательства и расставания, где-то рядом уже укреплялся другой мужчина. В чем-то неоспоримо нужный, но не близкий душе, нежеланный. Предстояло решить: довериться ли Геннадию Ильичу в третий раз, избавиться ли от всего, что мешает снова впустить его в свою жизнь? Сердце гулко стучало в груди, заглушая голос разума. Очень хотелось поверить ему и принять спонтанное предложение, потому что в глубине души Ирина знала: она все ещё любит только его. И всегда любила. – Давай я с ним поговорю? – предложил Гена. – М-м? – С Алениковым. Давай я поговорю с ним. Объясню все. Он уйдёт. – Нет, не надо, – отказалась Ирина. – Я сама. Это будет честно. – Как скажешь. Легонько обняв ее, Кривицкий прижался лбом к обнаженному плечу. – И что, правда женишься на мне? – хмыкнула после недолгого молчания Ирина. – Ну да, – расслабленно засмеялся Гена. Ещё немного помолчали. Каждый думал о своём. – Одеваться пора, вдруг кто ломиться начнёт, – прошептала, прервав мысли Кривицкого, Ира. – Да кому мы нужны, – улыбнулся мужчина, – спят все. Четвёртый час утра. И действительно: кругом все ещё царила тишина, лишь из окна приглушенно доносился гул автомобилей. Это была удивительно, почти нереально безмятежная ночь и не менее спокойное утро. Наверное, первая такая смена на счету Кривицкого. – Сегодня я поняла, что мы нужны друг другу, – вздохнула Ирина Алексеевна и потянулась за своей рубашкой. – Одевайся, Кривицкий. И пойдём отсюда. Да, Геннадий Ильич Кривицкий никогда не отличался излишней покладистостью и послушанием. Он был довольно упрям, а порой – сварлив. Себе на уме, с собственным взглядом на вещи, с подчеркнутой самостоятельностью и нежеланием плясать под чужую дудку. Но когда Ира Егорова смотрела на него тепло и нежно, когда она не приказывала – просила, Кривицкий таял. Куда-то девалась вся гордость. Наверное, в такие моменты он сделал бы все, что она бы ему сказала. Потянувшись за рубашкой тоже, он широко улыбнулся: – Пойдём. Я вообще кофе попить хотел, когда сюда шел. Не выпить ли нам его сейчас в кабинете? В ответ он услышал почти забытый им искренний смех.