live by the Sun

      Тошинори застывает в дверном проёме.       Горечь закрадывается на самом дне души, когда он видит шрамы Изуку на теле.       Они словно письмена — всё, что приходит Яги на ум.       А он смотрит дальше, вздыхает тяжело и грустно до такой степени, что хочется взвыть.       Глядя на каждый шрам, в голове калейдоскопом всплывают воспоминания, оставляющие глубокие, незаживающие и постоянно кровоточащие раны, ведь шрамы — это не просто напоминание о ранах.       Шрамы — это хроника жизнь.       Тонкая сеть, словно паутиной, оплетает даже заднюю часть шеи Мидории, который сам и будто ожившее полотно непрекращающейся борьбы и стойкости духа.       Опуская взгляд ниже, Тошинори кажется, что всё тело Изуку, будто изрисовано рукой безумного художника, почти что сплошь покрыто сетью — косыми линиями и штрихами.       На спине вырисовывается ломаный горизонт алого, как маки, цвета.       Но Мидория не видит Яги, в одном лишь нижнем белье с невероятным усердием роясь в аптечке.       А может, просто делает вид, что не замечает — Тошинори не знает, только рассматривает его и дальше с тяжестью на сердце, совсем тихо вздыхая вновь.       Воздух становится свинцовым, как и мысли Яги.       Погружённый в собственные сожаления с головой, он не обращает внимание, когда Изуку оборачивается, вздрагивает от неожиданности.       — Тошинори, — шепчет он одними лишь губами, удивляясь.       Мидория крайне комично пятится назад, смотрит на Яги взглядом нашкодившего котёнка и глупо опускает взгляд, пряча руку за спиной.       «Совсем как маленький, — думает Тошинори, - но это же Изуку».       Поэтому Яги только качает головой и подходит ближе.       Рука Мидории аккуратно оказывается в крепком захвате возлюбленного.       Тошинори осматривает рану с предельной внимательностью, осторожно переворачивая руку Изуку чуть вбок.       Со вздохом он её отпускает, делая для себя какие-то выводы и открывая один из ящиков прикроватной тумбочки.       Нужные предметы — бинты и антисептик, находятся как никогда быстро и вовремя: кровь из раны едва останавливается даже спустя долгое время.       На обрабатывание уходит не больше двух минут.       Но Яги только молчит: настолько неутешительно, что Мидории становится неловко.       — Уронил нож, — пожимает он плечами, гладя свободной рукой свой затылок.       Как будто это что-то существенно меняет...       — Изуку, — серьёзно говорит Тошинори, хмурится.       Вот только долго он не может — Мидория смотрит на него с извинением, нежно разглаживая кончиками пальцев морщинку на лбу возлюбленного.       От банального «не злись» смысла точно не будет, ведь Яги даже и не злится — не на что. И незачем.       Поэтому Тошинори бинтует руку Изуку — почти от локтевого сгиба и до предплечья, удивляется чему-то своему.       Белоснежный бинт с лёгкостью натягивается и сковывает кожу, стягивает края неровной раны.       Движения Яги уверенные, полные «мастерства», обделённые лишней неаккуратности, а от малой доли педантичности — гладкий бинт, без растрепавшихся нитей — кажется, что уже превратился в рутину с переездом Мидории.       Кожа перекатывается, натягивается и расслабляется…       А письмена плывут и изгибаются в странную линию, словно морские волны, гонимые сильный ветром.       Тошинори завершает последний «штрих», откладывает использованные предметы в сторону и замирает.       Изуку смотрит на него просящим взглядом и мнётся на своём месте.       Внезапно (совсем на крошечный миг) Яги думает о том, что лишить Мидории поцелуев на неделю — было бы лучшим наказанием.       …но этого не выдержит ни Изуку, ни сам Тошинори, поэтому он мягко касается его губ своими, отодвигаясь практически сразу же.       — Я люблю тебя, — говорит Мидория с яркой, словно утреннее солнце, улыбкой.       Яги лишь хмыкает, комично изгибая бровь и спрашивая с такой интонацией, будто он и впрямь слышит это впервые:       — Да?       Изуку расплывается в ещё большей улыбке, но молчит на это, ведь Тошинори уже знает ответ.       А Яги напоследок касается кончиками пальцев бинта Мидории, проводя по руке с особенной осторожностью.       Сегодня ещё один шрам станет новой частью жизненной картины Изуку и идеально соединится в новую строку безумной прозы, которую Тошинори читает с трепетом и с любовью и оглаживает каждую букву как нечто по-настоящему драгоценное.