Прекрасное создание

      Селена привыкла обороняться, стоять в защитной позиции, потому что мир никогда не был к ней добр. Она одна со своих двенадцати привыкла защищать себя в детском доме, где девочки в коричневых фартуках злобно скалились от ее «благородного происхождения», словно пытались вытравить в ней все фамильное.       Она после смерти родителей — никто, даже самые близкие родственники отказались от девчушки, которая стеклянными глазами молила спасти ее от приюта.       Селена людей не любит, она их презирает; она смотрит на мужчину с глазами темно-карими и не чувствует ничего. Он провожает ее до дома, наливает ей бокал вина, спит с ней, старается, правда, утром целует ее в щеку и уходит, оставляя после себя запах дешёвого парфюма.       Селена не чувствует ничего с тех пор, как осталась одна в этом мире, только желание забраться как можно выше, чтобы больше никто не смел смотреть на нее сверху вниз. Она помнит свою маму с неестественно белой кожей и золотистыми волосами, струящимися по костлявым плечам. Селена всегда чувствовала себя не такой: смуглая, кудрявая, с разными глазами. Отец говорил, что в ней луна и солнце нашли свой дом, что в ее душе созвездия, отражающиеся веснушками на маленьком носике. Отец любил ее так, как никто больше, а мать только обжигала своей нелюбовью.       Селена открывает глаза в этом странном мире. Половая тряпка в руках жжет; Селена не была бы собой, если бы подчинилась хоть кому-то; только не в этой выдуманной реальности.       У него руки холодные, а пальцы длинные, он касается ее запястий и мягко улыбается. У Селены от такой наглости — нежности — дыхание перехватывает. До нее с детства никто не дотрагивался так искренне, не с целью запереть, унизить или использовать, а так — сказать, что мир не рушится. Она близка к тому, чтобы захлебнуться слезами, — непозволительная роскошь; раз позволишь себе проявить слабость, считай, тебя сломали.       У Лиама глаза цвета неба перед рассветом, цвета океана, он напоминает ей магическое существо. Наверное, он единственный, из-за кого Селена и правда поверила бы в чудеса.       Она старается лишний раз на него не смотреть. Боится, что он очередной галлюцинацией исчезнет; но он не исчезает.       В саду среди душистых роз и лилий он кажется одним из бутонов; люди были бы жестоки к таким, как он, в том мире, в котором Селене приходилось рвать глотки, дабы ощутить себя полноценной. Она бы защитила его, если бы пришлось.       — Лилит, — улыбается Лиам, он говорит совсем тихо, будто боится потревожить. — Не сопротивляйся силам больше, чем есть у тебя.       Селена недовольно фыркает. Ни за что она не станет чьей-то марионеткой.       — Я никогда не замечал, какие у тебя волшебные глаза, — от его пристального взгляда кажется, что кожа на лице плавится, но это просто кровь приливает к щекам. Что он творит с ней? Она не краснеет, не смущается — удалила в себе эти эмоции уже очень давно.       Она говорит ему что-то грубое и уходит. Лиам смотрит ей вслед, она старается не оборачиваться, страшно увидеть боль на его лице.       Лиам будто тонкими карандашными линиями нарисован — чуть дотронешься, и блеск контура испарится. Он, как сказочный принц. Селена наблюдает за ним — втайне — он рассматривает картины.       Он может долго так стоять, она засекала. Час она мыла пол на первом этаже, потом протирала столы и посуду ещё столько же, а он все смотрел. Селена думает, что подарила бы ему все искусство в мире, будь у нее такая возможность. В реальном мире она бы сводила его в галерею, показала бы Климта, Ван Гога… Ей кажется, что он бы затерялся среди живописи, являясь одним из полотен.       Селена стряхивает пыль и дурацкие мысли из головы — поэтизировать свои эмоции никогда не входило в ее планы, уж тем более поддаваться чарам несуществующего человека.       Лиам ставит перед ней чашку чая — красивая кружечка с золотистыми узорами — а сам уходит, только грустно улыбается. Чай с шиповником — откуда он знает, что она так любит? Без сахара, терпкий, на языке тает кусочек шоколада, который он оставил для нее на тарелочке. Она бы не позволила себе есть сладкое, но не смогла отвергнуть и этот его дар.       С Лиамом ей спокойно; ей хорошо молчать с ним, сидеть под деревом, раскинувшим свои ветки в поднебесье. Она открывает глаза, смотрит на его тонкий профиль, вот бы дотронуться до него, почувствовать его реальность, его присутствие. Селена никогда ни к кому так рьяно не тянулась, ей хватало пустых тел, извивающихся на ней змеиными изгибами, но с Лиамом совсем по-другому, от него что-то щелкает…       — Не замёрзла? — спрашивает он, немного поежившись от вечернего ветра.       — Все хорошо.       Она знает, что ему прохладно, но он не станет нарушать их момент. Разве кто-то жертвовал ради Селены хоть чем-то? Она прижимается к нему ближе — она бы согрела его, только бы он позволил.       Лиам собирает для нее букет ромашек, она вплетает несколько себе в волосы и чувствует, как внутри сквозь кокон чувств прорывается что-то неизвестное, но приятное. То, что ей хочется взрастить в себе, не обжечься в очередной раз.       Селена, кажется, наказана за свою жестокость, но это лишь ее попытка не загнуться в беспощадном мире. Другое дело — Лиам. Существо, которое даже в этом нелепом мире нужно оберегать; оберегать от таких, как она, от хтонических монстров, что ждут момента поживиться светлыми душами. Только вот Лиам ее твердость обращает в мягкость, проводя пальцами по ее лицу, по волосам, по губам. Селене этого человеческого тепла не хватало. Если придётся застрять навсегда в этом мире, то с ним не страшно; она его убережёт от всего, только бы он никуда не исчез.       В другом мире она его обязательно разыщет. А пока они сидят в саду и прохладный воздух путается в их волосах — ей хорошо.