На волнах моей нежности

С расцветом сирени будто расцвёл и я вместе с нею такой густой, нежной, богатой ветвью высокого чувства, имя которого ещё недавно даже в мысли пустить не смел. Хотя смел, но в упор не замечал и остерегался назвать его чем-то большим, чем уважение. Сейчас же я влюблён. В пробуждение природы, оттаивание людских сердец, зимой словно пустующих и глубоко спящих, а сейчас, в мае, вспыхивающих: каждое загорается разными пламенами. Моё - пламенем обильной любви. Я влюблён во всё, что вижу сейчас. Несомненно, влюблён крепко и по-юношески. Однако с недавних пор я разделяю понятие влюблённости и любви, ставлю их на кардинально разные уровни, тогда как раньше бросал в одну тару со всеми чувствами, способными хоть на миг вызвать улыбку. Влюблён во все виды, во все природные вздохи. Любовью пропитан лишь к одному сердцу, одним глазам, одним тёплым рукам, ещё недавно бывшими для меня лишь светящейся точкой мечтаний на глубоком небе. Дорогу, по которой иду, я знаю, как своё имя: провожал избранника в период взволнованных ухаживаний. Я горд, но тревожен сегодня: период ухаживаний стремительно перетекает в новый, ещё неизведанный и не познанный мною. Даже не представляю, как этот период будет называться. Как-нибудь, да назову. Приближаюсь к коттеджному посёлку: дворы и дома, построенные одинаково, но устроенные один уютнее другого, приветствуют меня каждым кирпичиком своего корпуса и каждым цветком своих клумб. Однако, сколько ни любуйся, ни рассматривай, ни восхищайся дворами больших имений и придворными цветочными посадками, нет милее моего букета красных лилий и нет уютнее дома, в который я иду. Должны были встретиться ещё у входа в сквер, а я нагло иду к нему домой на своё первое в жизни свидание. Предупредил его, конечно. Он не против! Занят: репетирует. Из-за угла, словно ожидая, как почётного гостя, выглянули сиреневые ветви. Я вдруг вспыхнул и занервничал, судно уверенности вдруг хрупко зашаталось по волнам реальности, старательно отставляемой мной куда-то дальше, начал было разворачиваться, но... Потекли из окна ручейком некоторого приветствия первые ноты знаменитой 'Бури' Бетховена. Пианино. Нежное, печальное. Навстречу потрясающе выученному произведению закивали головки тюльпанов, взросших прямо под окном комнаты для репетиций. Я не позволю себе развернуться. Крадусь к воротам - он освободил на время охрану для меня? Семеню шагами к двери - под этот полуплач-полусмех из-под клавиш моего Лиама хочется потеряться где-то в бесконечности, забыть все дороги и задачи, чувствовать лишь эту противно-сладкую сирень и замечательную игру, так похожую на гимн уравновешенности. По-кошачьи тихо, как я почти не умею, захожу в дом - безоблачное, безмятежное небо, представляемое мной под эти волшебные звуки, перекрывается всё увереннее и увереннее наступающей невзгодой природы. Выглядываю из-за угла - с резким замиранием дыхания вижу ровную спину, обнимаемую выглаженным пиджаком. Пальцы исполнителя сбиваются на совокупностях низких нот и более уверенно и ловко молоточками касаются высоких, играя с таким трепетом и любовью, что тронулась моя душа, страстно влюбленная в музыку и потому почти не удивляющаяся никакой игре. Эта же игра тронула меня с самого первого звука. Рука сжалась в уже знакомом мне желании изобразить то, что вижу перед собой: вывести грифелем всё в этой комнате в точности до ноты, на которой закончилось игривое вступление и с которой началось настоящее вторжение в безмятежность. Чего сдерживаться? Достаю скетчбук, потерпевший многое за месяцы жизни у меня. Я замираю, смотря на светлые волосы. Видит он меня? Разумеется: его ухоженное пианино отразит, словно блестящий паркет, любое затенение поверхности. Он чувствует меня и чувствует сочинение, в которое почти не заглядывает, он наклоняется и с выдохом производит последнюю импульсивную совокупность нот перед затишьем. Затишье - приятный смех, отдых для пальцев, как оказалось, непродолжительный: зловещим криком снова злится буря. Намечаю пианино, некоторые картины, сирени уделяю слишком мало внимания: красива, но ей далеко до человека, поселившемся в моём сердце так тепло и прочно. До конца игры я хочу изобразить именно его. Я еле держусь, чтобы не поднять моего избранного и не закружиться с ним, оставив инструмент как-нибудь доигрывать самостоятельно. Однако оторвись от рабочего места Лиам - оборвётся и алмаз 'Бури', граненый старанием и навыками. Прикрытый в усилиях глаз переносится на бумагу: я прорисовал реснички и волоски прихмуренных белесых бровей. Рисую его сбоку, а не со спины. Сколько чувств, сколько торжества в последних куплетах! Как любовно и бережно, чтобы не дать звуку на тон выше нужного, он заканчивает своё произведение! Как по-скромному тихо, но устало выдыхает и делает глоток свободы. Я сделал шаг в комнату, предвкушая что-то, что послужит переходом из моего купания в звуках в нечто искреннее. Лиам поворачивается ко мне, не вставая со стула, и закидывает одну ногу на другую. Улыбается мне, вероятно, ожидая слов от меня. - Ты же.. намеренно задержался, да? Это было подарком для меня? - В честь первого свидания, - избранный плавно встаёт, подходит ко мне и без смущения, характерного первой любовной встрече, обвивает мастерскими руками меня за шею. Ароматная сирень постучалась в окошко, мол: 'что вы там делаете?' - я бросил на неё злобный взгляд. - Предугадывая твой вопрос, отвечу тебе: ты напоминаешь мне бурю. Ты ощущаешься, как это произведение: спокойный, нежный и умиротворённый, ты вдруг оживляешься и загораешься какой-то идеей или азартом. Потом засыпаешь. Пробуждаешься и.. сначала печальный и сонный, апатичный и независимый, вдруг заражаешься бодростью, словно от одного дуновения ветра. Поэтому 'Буря' Бетховена. - Лиам, - протягиваю свой букет со врезанным между цветами рисунком, тут же улыбаясь возрождению любовного счастия в его глазах. - Ты потрясающ. Наверное, ты даже чувствовал, как я то замирал, то трясся.. Так меня ещё никто не описывал, Лиам. Обычно для всех я - клубок непредсказуемости. Мы обняли друг друга так крепко, как не обнимали ещё никого: чувствую биение его сердца и колебание голосовых связок во время произнесения следующего: - Пусть так. Для меня ты буря в природе и 'Буря' в мире искусства, Шерли. - Шерли.. Никто ещё не шептал мне моё имя так чувственно. Оказалось, я своего имени совсем не знаю: я не представлял, как тепло оно может звучать и как приятно может быть для меня. - Я помню, как ты описывал моё имя. - Что-то шоколадное, бисквитное. И нежное-нежное, как твой шёпот. Я называл любое молчание напряжённой пустой бессмыслицей между собеседниками. Тем, чего вытерпеть невозможно, иначе для чего находиться в одном помещении? Молчание же с Лиамом - мягкая пелена, прикрывающая наши плечи. Молчание с Лиамом - рука, успокаивающая наши сердца от бросания кровавым штормом. - Ты что-то рисовал. - А от тебя ничего не утаишь, - я ухмыльнулся и достал листок из букета. - Вот. Это ты. Чуть дальше сирень. Вот здесь угол, картина, пианино. Больше ничего нарисовать не успел: я уделял внимание только тебе. Смотри, какие у тебя волосы. Тихий смех Лиама возбудил во мне то, что вызывает у детей настороженность, когда они слышат звон монет. Он всем собой прижался ко мне, перехватив у меня рисунок и приступив рассматривать его. Тактильные приятности именовались мной как ненужное глупое трение, искусно создающее лишь иллюзию гармонии. Одно прикосновение от Лиама - окрыление на пути к желанной свободе. - Я никому ещё не рассказал о нас, - целую тонкие волосы, замечая, как накрывается веком рубиновый глаз, будто погружаясь в сон на волнах. На волнах моей нежности. Тёплые, нужные слова я определял разбрасыванием совокупности звуков на ветер. Всё потому, что я никогда не любил и потому был несвободен. Значит ли это, что Лиам, вызвавший у меня столько чувств, расширил моё мировоззрение и повлиял на мои убеждения? Сирень чуть отвернулась, оставляя нас одних молчать и выравнивать биения сердец, чтобы стучали в такт. Однако она шепчет мне, подсказывая: 'тот период, что рождён ухаживаниями, что стал чем-то серьезным, я бы назвала высоким желанием лишь быть рядом с ним, лишь чувствовать его присутствие. Это и есть истинная любовь, сестра ветреной влюблённости. Именуй это время так'.