Увидимся в полдень?

Начало августа в Токио в этом году такое жаркое, что ощущается, как бескрайнее пекло Геенны, где кажется более радужной перспективой тусоваться на девятом кругу с Иудой, Брутом и Кассием, нежели тащиться по почти полуденным пробкам на другой конец города с неработающим кондиционером. Нужно же было ему именно сегодня сдохнуть. От вчерашнего проливного дождя не осталось ни намека, металлические крыши высоток вместе с пластиком светофоров плавились под прямыми лучами солнца, накаляя город почти до трехзначной отметки Фаренгейта. Сатору старался сублимировать гнев от собственной беспомощности в легкий, радостный настрой, но выходило не очень хорошо. Термометр на приборной панели показывал девяносто два градуса. Ебучая раковарня, а не каршеринговая тойота королла, хорошо хоть он белую в прокат взял, черная при том же раскладе поджарила бы их троих до уровня well done. Сатору поднял глаза на зеркало заднего вида. По ощущениям, Мэгс там чувствовал себя гораздо комфортнее, чем они с Сёко под лупой лобового стекла. Он там себе вообще лакшери зону устроил с холодной газировкой из комбини, которая, судя по испарине на цветастой металлической банке, ещё не успела нагреться, а сквозь опущенные окна время от времени залетал легким дуновением августовский ветерок, растрепывая черные детские пряди. Сатору даже немного позавидовал мелкому. Сёко на соседнем кресле, прикрыв глаза, обмахивалась веером, сложенным гармошкой, из рекламного буклета пиццерии на углу. Три по цене двух или что-то вроде того. Учитывая, что пицца отстой, а парень, раздающий промо, был на грани солнечного удара в этом огромном костюме в виде куска маргариты, не зря они забрали у него из рук целую стопку макулатуры. Считай, доброе дело сделали — и веер, и розжиг для барбекю, и спасенная жизнь прыщавого подростка, который раньше выберется из этого поролонового плена на волю в мир людей. Если посмотреть со стороны, сейчас, в дороге, они выглядели, как счастливая семья дачников, направляющихся в выходной день на природу поиграть в теннис и поесть сосисок на гриле, выгулять собаку, даже двух — золотистых ретриверов. У них вполне могло бы быть две собаки, которые воровали бы сосиски с клетчатого пледа для пикника и бегали за фрисби. Кстати о сосисках, за их свежесть Сатору уже практически читал молитву, как и за остальные продукты, которые четырьмя огромными бумажными пакетами варились в багажнике. Ещё полчаса и гриль для них будет не нужен. Можно, в принципе, пожарить их на капоте прямо сейчас, пока красный минивен, перегородивший их полосу намертво, не сдвинется с места. Оповещение на телефоне гулкой вибрацией заставляет Сатору вынырнуть из вязких размышлений, в которые он погрузился, лишь бы не заснуть, разморенный жарой. Спал он преступно мало этой ночью. /// Ночью они продолжили начатое. Ни один из них был не в силах сопротивляться этим порывам юного пикапера. Для Годжо всё равно что поностальгировать, для Гето — вести привычный диалог с человеком, но с небольшой помарочкой. Десятилетней. Раньше он чувствовал своё превосходство, теперь же они на равных. Дело даже не в эйджизме. Их новый виток переписки начался в тот момент, как упругая задница Сатору плюхнулась на пассажирское сидение машины Иейри, а закончился в четыре утра в полном удовлетворении среди смятых простыней и горы испачканных от отложенного оргазма салфеток. Для Годжо весь мир снова складывался из пазлов пикселей, обжигающих сетчатку откровенных фото, букв, собирающихся в фразы и заставляющих краснеть и прятать телефон экраном вниз, чтобы дать себе возможность переварить прочитанное. Как и когда-то давно. Вот Сугуру набирает по фейстайму. На видео он, широко раздвинув ноги, касается блестящими от лубриканта пальцами собственного стояка, размазывает липкую жидкость по бёдрам и поджатым массивным яйцам, проводит подушечками по дырке, похлопывая и играя мышцами на камеру. Сатору давится слюной, будучи не в силах что-то сказать, лишь ошарашено гипнотизирует смартфон. Машинально, на автомате, лезет в собственные трусы, зажимает член в тугое кольцо у основания. блять-блять-блять Не обкончаться бы от этой картины, как подросток, ему давно не те девятнадцать, и он умеет держать себя в руках, но это… ох… Сугуру тем временем набирает в чат: «я не могу говорить, дети только уснули, но я в наушниках и прекрасно тебя слышу». ох… «Сейчас, подожди минутку» У Сатору отличная шумоизоляция и комната Мэгса достаточно далеко, но даже так предосторожность лишней не будет. Он на ватных ногах подходит к двери своей спальни, проворачивая замок. Его возбужденный мозг не в состоянии контролировать внешние факторы, да и он пока не готов устраивать секс-просвет мальцу в виде растянутой задницы отца его одноклассниц на весь экран. Когда он возвращается на кровать, разминая ладони, Сугуру послушно ждёт его, не продвигается дальше. Гавайская зеленая рубашка задрана и оголяет живот, рукава закатаны до локтя, на запястье браслет из маленьких оливковых бусин — наверняка подарок девочек. И ногти — короткие, ровные, сострижены аккурат под мясо с тонким слоем чёрного матового лака. Новый кинк в копилочку Годжо Сатору. — Ох, блять, — Сатору говорит гораздо тише обычного, на низких вибрациях. Подхватывает с тумбочки бутылку воды: срочно необходимо смочить горло. Глотает шумно, жадно, не сводя глаз с экрана. Вытирает рот тыльной стороной ладони. В чате всплывает сообщение: «давай, Сатору, вспомни, чему я тебя учил, твоя очередь командовать, в нынешнем положении я готов называть тебя папочкой, только попроси». Сатору прошибает мелкой дрожью, и он просит, просит вставить два пальца, согнуть их, жадно наблюдает за тем, как то появляются, то пропадают вновь черные ногти, как Сугуру насаживается, шумно вздыхает, касаясь той самой точки, как его кожа покрывается волной мурашек, которые в 4К-качестве видно на экране. Как течёт его член, требуя внимания. — Подрочи для меня, детка, покажи мне, как ты сам себя удовлетворяешь. Хочу видеть, как тебе хорошо, как ты любишь. Я всегда представлял, как ты это делаешь. Десять лет об этом думал. Сугуру касается головки, размазывая каплю предъэякулята по пальцам, скользит по стволу, сжимая крепко кулак, продолжает всё так же резко насаживаться на пальцы второй руки. Сатору впивается короткими ногтями в бедро, не позволяя себе касаться собственного возбуждения, только смотреть. — Ты бы знал, сколько раз мне по пиздюшеству снился твой охуенный обрезанный член, просыпался позорно обкончавшимся, посреди ночи простыни менял. Рука, туго сжимающая ствол, продолжает гипнотизирующие резкие толчки, загорелый торс с рельефом мышц напрягается при каждом движении. Сугуру трахает себя рьяно, работая на камеру покруче шлюхи с онлифанса, – такому и чаевые не грех задонатить после охуенной программы, но Сатору хочется, как губка, впитать в себя все его движения, короткие всхлипы за кадром, облизать пальцы, член, поглотить-пометить-присвоить. — Пожалуйста, кончи для меня, Сугуру. Словно манна небесная, оплетая пальцы, густая сперма стекает по костяшкам к запястью, разносится по стволу плавным танго ладони, каплями очерчивает сжимающийся анус, оставляя за собой поблескивающую дорожку. — Охуенный, — шумно выдыхает Сатору и отправляет смятые и выпачканные собственным семенем салфетки в прикроватную урну. /// Проморгавшись, он открывает новое сообщение. На экране отображается фотография девочек, плещущихся в бассейне на заднем дворе, и довольная половина лица Сугуру, который, видимо, не влез в кадр целиком, но решил не переснимать. И подпись с вопросом, далеко ли им ехать. Не далеко, километра четыре, но, блять, если бы Сатору суждено было бы попасть в ад, его круг выглядел бы именно так. Не круг даже, а ебучий лимб, где он просто стоит в пробке под зенитным солнцем с неработающим кондеем. — Сёко, нашамань что-нибудь, а? Я сейчас сдохну, — подвывает канюча, складывает руки на руль, опираясь лбом в предплечье. — Слышал что-нибудь о визуализации? Ты прекрати думать о херне, думай позитивно, стакан всегда наполовину полон. — Всегда? — Представь, что пробка рассосалась, мы с ветерком летим по свободной трассе, а через полчаса уже плещемся в прохладной воде. Представь, как открываешь бутылочку холодного пива и делаешь первый глоток, — она сглотнула громко, словно действительно отпила из вымышленной бутылки. — Чувствуй хорошее, плохого не существует, между нет и да выбор только да. Сатору посмотрел на неё, как на человека, несущего какую-то чушь, театрально закатил глаза. — Ну-ну. Гудок стоящей сзади машины заставил очухаться и посмотреть вперёд, поток двинулся, и теперь машиной, перегородившей путь всей полосе, была их тойота. — Да ты глянь, Сёко, я всегда говорил, что ты ведьма. Мы тронулись! — Сатору вдавил педаль в пол, быстро нагоняя ряд автомобилей. — Продолжай! — Верь в лучшее, жизнь — это танец под присмотром чуткого бога. Я тебе говорила, что это работает! Визуализация, Сатору, — сильная штука. Повторяй эту поебень чаще, повторяй, даже если звучит убого.

***

Припарковавшись, Сатору выскочил из пут водительского сидения так быстро, словно сидел на низком старте и ждал отмашки. Сугуру по-хозяйски уже ждал их у ворот с полотенцем, перекинутым через плечо, готовый разгружать всё, что они привезли. — Мы вас уже заждались, девочки не выдержали и ушли плескаться в бассейн, если честно, я держусь чисто из солидарности, — похлопав Сатору по спине в знак приветствия, Сугуру задержался ладонью между лопаток чуть дольше дозволенного нормой людей, чьи дети просто ходят в одну школу. Следом обратился к переминающемуся с ноги на ногу Мегуми. — Заскакивай к ним, можешь прям так, с разбега. Сёко, для тебя на баре стоит холодная банка асахи. — Сугуру, золотой ты человек, всю дорогу его визуализировала! — она проскользнула мимо, подмигнув Гето с мягкой улыбкой. — Сатору, можно мне в бассейн? — Мэгс состроил умоляющий взгляд, который не оставил бы равнодушным ни одного родителя. — Конечно можно, только не прям так, переоденься в плавки и веди себя, как джентельмен, не забывай, что с тобой девочки, — Сатору потрепал по темной макушке мальчишку перед тем, как он резво сорвался с места. — Так, ну а ты что визуализировал всю дорогу? — дождавшись, пока все лишние взгляды скроются за воротами, Сугуру притянул его за талию, нежно касаясь уголка губ, на что получил более требовательный и бескомпромиссный поцелуй, пробирающий до мурашек. — Вот это, — Сатору на выдохе прикрыл глаза, продолжая плавиться то ли от жары, то ли от долгожданных объятий. — Ну, ещё холодный душ. — Давай отнесём всё в дом, и я покажу тебе, где он здесь прячется. — Я предполагаю, что стейки уже запеклись в багажнике, как и я, — Сатору передал два пакета, доверху набитых продуктами, Сугуру, сам подхватил остальные. — А ты компанию составишь? — До вечера не потерпишь? — Я терпел десять лет, конечно могу потерпеть, но хочу ли? — он звонко чмокнул в губы, обгоняя на узкой тропинке. — Однозначно нет! Они, как слаженная команда или давно живущая вместе пара женатиков, буквально не сговариваясь, передавали друг другу продукты, размещая в холодильнике напитки, овощи и мясо. — Цукини убирать? — Сатору покрутил в руках продолговатый овощ. — Нет, оставь на столе, я салат сделаю. Тебе понравится, — Сугуру подошёл к раковине напротив окна, обмывая фрукты под струей холодной воды, и засмотрелся в окно. Дети резвились в бассейне, Иейри, задорно хохоча, обстреливала их из водяного пистолета с криками «на абордаж», «полундра», «поднять флаги», делала вид, будто она пират, нападающий на судно в виде огромного надувного розового фламинго, в котором поместились все три визжащих моряка. — Это выглядит, как одно из лучших воскресений лета за последние годы. Теплые руки легли на талию, обнимая со спины, а острый подбородок уткнулся в плечо. — За последние десять. Пойдем, Сугуру, она присмотрит за детьми, я договорился. У нас есть двадцать минут. — Святая женщина.

***

Они стояли под каплями воды, которая, проливаясь из лейки тропического душа, стекала с лица, собиралась в ямочках угловатых ключиц, оставляла влажные дорожки на шее, груди, плечах, убегала струйками по косым мышцам пресса, бежала по ногам. Сугуру завороженно водил руками по светлой коже, вырисовывая одному ему известный узор. Пробегался пальцами по белым, почти прозрачным, завиткам коротких паховых волосков, скользил по тазовым косточкам. — Сатору, ты неебически красив, что сейчас, что десять лет назад, чертов Дориан Грей, я до сих пор не могу осознать реальность происходящего. — Я не могу поверить, что это всё наконец происходит, что можно физически ощущать тебя, касаться живого тела, а не фантазировать о тебе, стоя в душе, — он притянул Сугуру за талию ближе к себе, провел тонкими пальцами по линии позвоночника, скользнул вниз, оттягивая мясистую задницу, разминая её, словно эспандер. — Рассказать тебе, как я дрочил на тебя, как сумасшедший? Вопрос риторический, но очень хочется услышать согласие и дрожь от трепета в голосе. Сугуру обхватил ладонью оба члена, оттесняя Сатору к стенке душевой кабины, оперся второй о мокрый кафель, ловя расфокусированный взгляд. О, эти глаза — как заплаканный Лондон: — Расскажи, — плавит урчащим котом, переворачивая сознание с ног на голову, инсулиновыми иголками пробегает по всему телу и теряется на кончиках пальцев. — Смотрел на тебя и только и думал, какой ты на вкус. Что кожа у тебя должна быть терпкой, как шафран или жгучий перец, что языком проведешь — сгоришь. Ты же как армагеддон, Сугуру, ядерный гриб, что завораживает своей неизбежностью. Красивый, что охренеть. Хотел тебя так, что в глазах темнело. Сердце у Сатору колотилось, во рту стояла вязкая горечь от возбуждения, но слова сами продолжали литься: — О, это было по-разному, иногда я вот так же заходил в душ, воображая, что, прямо как сейчас, ты стоишь передо мной и взглядом пожираешь, что просишь меня сделать всё самому. Подготовить себя для твоего члена. Я раздвигал ноги, показательно оттягивая зад. У меня напротив душевой зеркало, ты знаешь, как это пошло смотрится? Когда оглядываешься и видишь в отражении свою задницу, сжимаешь и разжимаешь мышцы, касаешься пальцами, представляя, что ты наблюдаешь. — Покажи мне, — Сугуру одним движением развернул его, почти впечатывая щекой в стену. — Вот так, одной рукой я растягивал дырку, а второй дрочил, — Сатору обхватил собственный член, вторя словам. — Представлял себе, что это твоя рука скользит по нему. А вторая гладит мне яйца. Тебе нравится, когда тебе гладят яйца, Сугуру? Мне да, не забывай об этом, когда будешь в следующий раз мне отсатывать. Сугуру опустился на колени и коснулся языком раскрытой дырки, в которой так умело двигались длинные пальцы, очертил края, поймал ртом на выходе, облизал, обильно смачивая слюной. — Я мечтал, что когда-нибудь ты прижмешь меня к стене, чтобы не было ни малейшей возможности пошевелиться, навалишься всем весом, войдешь по самые яйца до скулежа и оттрахаешь так, словно я твоя вещь, просто дырка для твоего члена. Вода в душевой была давно выключена, и, помимо гулкого шепота Сатору, отражающегося от гладких стен, отчетливо были слышны звуки капающей вязкой смазки с члена Сугуру. Прямо на плитку под ногами. Он течет позорно, как голодный кобель, которого размазало от одних слов в сопли. — Не вздумай кончить от одного вылизывания моей задницы, у меня на тебя планы. — Как ты хочешь? — Сугуру поднялся с колен, потираясь членом о растянутую пульсирующую дырку. — Хочу, чтобы ты оттрахал меня, как в последний раз в жизни, как будто завтра не настанет, как будто я и мой зад — это единственный смысл жизни, хочу, чтоб взял меня за горло, чтоб приказал мне кончить от твоего голоса. Дважды Сугуру просить не нужно. Он с остервенением, с гортанным рыком вдалбливает, присваивает то, что и так по праву давно его, глушит громкими шлепками бедер об округлые ягодицы, оглаживает яйца, не касаясь члена и возбужденной головки, оставляет россыпь укусов на лопатках и по позвоночнику, передавливает шею до хрипоты, шепчет долгожданное: — Давай, детка, кончи для меня. Можно. Сатору, натянутый, как струна, прогибается в пояснице, насаживаясь глубже, скулит, откидывая затылок на подставленное плечо, изливается горячей струей, пачкает стекающими каплями кафель. — Хороший, послушный мальчик, — затормаживает темп, позволяя посмаковать посторгазменную истому, касается пальцами припухших губ, подрагивающих ресниц, пышущих жаром щёк. — Хочу кончить тебе на лицо. Просит — и вот уже Сатору сидит у ног, обхватив ладонями мясистые покрытые темными мягкими волосками бедра, смотрит наверх своим ангельским взглядом, высовывает острый язычок, облизывается. Ох, ками, абсолютно невозможно быть равнодушным к этой картине, что на сетчатке отпечатывается, притягивая взгляд. Сугуру смотрит-смотрит-смотрит, рвано двигая ладонью по стволу, цепляет ногтем алую головку очерченного сеткой голубых вен члена, водит ей по губам, пачкая их своей горькой спермой, стекающей по чужому подбородку. Сатору ловит всё, собирает пальцами, перекатывает на языке, демонстрируя её и смешивая со слюной, выпускает вязкими пузырями по губам, собирает обратно в рот и, не разрывая мутного зрительного контакта, сглатывает, блаженно прикрывая глаза. Сугуру помогает ему подняться, выцеловывая каждый миллиметр кожи на лице, ключицах, подтягивает ладони за запястья, целует костяшки треморных пальцев. — Well done! Я надеюсь, мясо ты жаришь не хуже, я жутко голодный! — Не хочу хвастаться, но я спец во всех видах жарки.

***

Стейки, шкварча от жара углей, ласкающих их золотистые бока, прикипали к решетке барбекю. Дым смешивался с ароматом жареного мяса, заставляя животы сидящих рядом с мангальной зоной Сёко и Сатору урчать. Сугуру напевал себе что-то под нос, расслаблено пританцовывал, накалывая мясо на длинную двузубую вилку, вертел по таймеру куски, периодически протыкая термометром и замеряя нужный уровень прожарки. — Как в душ сходили? — Иейри скептически осмотрела расслабленную спину Годжо. — Ой, ты не поверишь, как нельзя лучше, — Сатору сложил руки за голову и, прикрыв глаза за круглыми стеклами солнцезащитных очков, откинулся на лежак. — Ага, я вижу. Ты футболку бы надел, а то у тебя спина вся в засосах. Ну, конечно, если не хочешь придумывать для мелких историю, как отбивался от бандитов в ванной. — Ой, да? — легкий румянец коснулся щёк, и Сатору поспешно перекинул легкое поло через голову, заныривая в рукава. — Значит, бассейн отменяется. После того, как Сугуру сообщил всем присутствующим о готовности мяса и сложил с гриля всё на два разных блюда — детям сосиски, взрослым — стейки, они отправились к столу. Мясо вышло действительно прекрасным, что заставило Сатору забыть о манерах и, наплевав на столовые приборы, вгрызаться в свой кусок идеальной прожарки medium rare. Первые десять минут за столом не было слышно никаких посторонних звуков, кроме жевания и довольного мычания. Даже Мегуми, которого в обычный день накормить крайне сложно, уплетал всё за обе щеки и даже не ковырялся в наложенной ему порции. — После мяса вас ждёт арбуз, — Сугуру аккуратно отрезал кусочек и направил себе в рот под довольные визги детей. — Если вы наелись, можете обратно запрыгивать в бассейн, мы с Сатору порежем его и позовём вас. Это ли не идеальный выходной? Не так ли выглядит счастье? Иейри, заботливо меняющая тарелки на чистые, закатное нежное августовское солнце среди редких пушистых облаков, детский смех, нежные взгляды Сугуру. Это то, чего он так давно хотел. Они хотели. Холодный арбуз, покрытый испариной, хрустел и трескался от одного касания ножа, сочная освежающая мякоть выглядела просто прекрасно. Половину они нарезали длинными дольками и разложили на поднос, а вторую, прихватив три длинных ложки, отнесли прямиком на борт бассейна. Детям однозначно нравится такая шалость. Вечером, когда все сытые, измотанные уличными играми, но невероятно счастливые вернулись в дом, Сугуру достал настолки. Их у Гето оказалось штук двадцать, целый ящик, на любой вкус, возраст и количество игроков. Общим решением разложили имаджинариум. Там как раз ровно шесть слонов, как и игроков. Сатору улыбался от того, что после детей, расхватавших цветные фигурки, им с Сугуру достались черный и белый слоники. Они, задорно хохоча и обгоняя друг друга из раунда в раунд, играли в ассоциации до момента, когда детей вырубило прям там, в гостиной, пока они сидели на диванах. Мимико маленьким котёнком уложилась на коленях Сатору, Нанако, прикрытая массивной рукой Сугуру, размеренно посапывала, а Мэгс отрубился, где и сидел, прямо на полу в ногах Сёко, запрокинув голову от её почёсываний за ухом. — Давай отнесём их наверх, зуб даю, они даже носом не поведут, — Сатору подхватил Мимико. – Легкая, как пушинка, и не скажешь, что ей девять. Не то что Мэгс, он спящий, как мешок картошки, расплывается, что нести не удобно. Для Иейри заботливым хозяином дома была застелена гостевая комната, и она, театрально зевая, оставила их наконец наедине, пожелав неспокойной ночи. Сатору, облокотившись плечом о дверной косяк, наблюдал за широкой спиной Сугуру, который, накинув темно-коричневый фартук, намывал посуду и складывал её ровной стопкой на полотенце справа от себя. Мышцы спины играли рельефом под тонкой льняной рубашкой, рукава закатаны на три четверти, из пучка выбивалась назойливая прядь чёлки. — Тебе помочь? — Не откажусь, — протянул мягкую тряпку и сдвинулся немного влево. — Протрешь? И это так естественно: стоять молча, бок о бок, делая вместе бытовые вещи после тяжелого, но классно проведённого дня, чувствовать спокойствие, умиротворение и легкую усталость, касаться бедрами. Просто разделить на двоих заботы и ответственность, выдохнуть немного, понимая, что ты больше не один. — У нас одна гостевая, ты не против лечь спать у меня? — Весь день об этом мечтал, если честно.

***

Отрываясь от чужих губ, Гето заваливается спиной на кровать, ощущая жесткость пружины, которая так некстати вылезла на его половине. Видимо, придется потеснить Сатору ночью и спать в обнимку. Интересно, он большая или маленькая ложечка? — Сугуру, тебе когда-нибудь говорили, что ты как картошка? Вкусный и тебя можно пожарить, — облизываясь, Сатору садится сверху, обхватывая ладонями лицо. — Господи, ну и комплименты у тебя, — Сугуру запрокидывает голову, подставляя шею под горячие поцелуи. — А что, я люблю картошку, честно, — он проводит широкую мокрую линию, мажет от плеча, через ямку ключицы до кадыка и утыкается носом за ухо, прикусывая тонкую кожу. — Стоит ли мне провести аналогию и сделать вывод, что и меня ты тоже любишь? — через смешок от щекотных прикосновений, но все же с легким трепетным мандражом интересуется Сугуру, забравшись руками под футболку. — А может, мне стоит усомниться в скорости реакции своего парня, потому что, если ты не забыл, ты предложил мне встречаться, ещё когда я был в две тысячи тринадцатом, — Сатору упирается ладонью в грудь и толкает, заставляя опрокинуться на лопатки, а сам тем временем расстегивает мелкие пуговицы на рубашке. — Ну а как ты думал, Сугуру? Конечно люблю. Иначе не таскался бы за тобой тенью все эти годы. Возможно, вот если здраво поразмыслить, это крипово, я понимаю. Но знал бы ты, сколько раз я пытался жить, найти себя и какие-то другие варианты. Вероятно, это не самый приятный разговор в данной ситуации, но пояс верности я не носил. Просто хочу, чтоб ты знал. Лицо Сугуру вмиг становится серьезным, а взгляд такой пронзительный, не жесткий, нет, просто словно полный решимости. — Спасибо, что сказал это. Нет, правда, не удивляйся. Я не хотел бы думать о том, что в течение десяти лет твоя жизнь висела в стоп-листе, как фуагра в элитном ресторане, ожидая, пока гусь, чья печень предназначена для этого блюда, повзрослеет и ляжет под нож. — И он ещё удивляется картофельному комплименту, ты только что себя с гусём сравнил, — Сатору стягивает свою футболку вслед за уже валяющейся рубашкой. — Пообещай мне не загоняться. Пусть все идёт, как идет. Знаешь, в чём я убедился за эти годы? Какие ни строй планы, мир всегда найдет, где выкинуть тебе аркан постарше. Я хочу, чтобы у нас что-то получилось, хочу быть твоим последним, но поверь, если не выйдет, я не буду просить Сёко сделать приворот или порчу на понос. Хотя она стопудов может. — Спасибо, — Сугуру на локтях тянется за поцелуем. — Так, мы отвлеклись от темы картошки и того, что я хотел тебя отжарить. Легкий смешок — и Гето вновь припечатан к матрасу, Сатору требовательно впивается поцелуем, проскальзывает языком, переплетая его с другим, оглаживает нёбо, оттягивает поочередно губы, то нежно, то прикусывая. — Меня заводит одна мысль быть под тобой. Я два дня мечтал об этом, — Сугуру пальцами пробирается под шорты, оглаживая длинный член. — Хотя пару месяцев назад, когда ты надевал для меня костюм Сейлор Мун, я даже подумать не мог, что у меня пальцы на ногах будут поджиматься от того, насколько я хочу, чтоб ты трахнул меня. — Снимай штаны. Шутливые нотки в голосе и фразочки про картошку вмиг меняются на властный бархат, связывающий по рукам и ногам одной интонацией. Какой там самый опасный хищник? Правильно, Годжо Сатору, который за секунду может скинуть маску милого дурашливого шута и обнажить свою ничем не прикрытую силу и желание. Сугуру, абсолютно голый, лицом в матрас лежит поперёк кровати, натянутый струной. Сверху, оседлав его бедра, Сатору. Ладонями разминает упругий зад, растягивает половинки в разные стороны. Собирает на языке крупную каплю слюны и выпускает её аккурат на такую сладкую, узкую дырку. Размазывает подушечкой большого пальца, дразня нежные края. Проталкивает немного, приоткрывая вход. Любуется, как часть слюны стекает по шву промежности к крупным не бритым яйцам. Осознание того, что под тобой здоровый сильный мужик, который и выглядит как мужик, и пахнет как мужик, и ощущается как мужик, а не как жеманный твинк, возбуждает ещё больше. Сатору проводит головкой члена между ягодиц, задевает анус, но не входит, лишь прокатывает — дразнит. Ждёт, когда Сугуру сам начнёт тереться, как шлюха, просящая члена. И спустя томительные минуты он начинает подмахивать бёдрами в попытке насадиться. Хер там. Не так просто, Сатору ликует внутри. Слезает с бёдер и переворачивает недоумевающего Сугуру на спину. — Ну что, детка, хочешь мой член? — Да, пожалуйста. — Отлижи мне, ты же помнишь, что я говорил тебе днём? — Сатору на коленях перебирается выше, перекидывает длинную ногу у лица и садится сверху. Опускает яйца на прикрытые глаза, водит ими по лицу, попутно надрачивая ствол. — Мои яйца на твоём лице смотрятся просто охуенно. Пососи их. Сугуру послушно втягивает поочередно, прокатывает во рту, наслаждается откровенными стонами сверху. Головка члена, направляемая саторовой рукой, проходится по губам, входит в самое горло, до слез, до сжимающейся гортани. Раз, два, три. Пару хлопков по узким бёдрам, как знак, что ему нужно отдышаться. И по новой. Обильное слюновыделение, всё лицо, шея, загривок Сугуру мокрые, как и весь пах Сатору. Он откровенно трахает его в рот, проходясь от корня языка до тугой глотки. Дар божий — отсутствие рвотного рефлекса в таком горячем рту, не иначе. Когда на небесах раздавали суперспособности, Гето явно стоял в нужной очереди. — Твой рот — восьмое чудо света. Только никаких туристов я сюда не допущу, — Сатору слезает обратно на матрас, наклоняется, чтобы слизать всё, что натекло на лицо. Взгляд Сугуру расфокусирован, словно он только что с саторовых яиц дозу слизал, дыхание загнанное. — Давай, теперь коленно-локтевую, и раздвинь для меня ножки пошире. Движения смазанные, сам он, как пластилин — лепи, что хочешь. Стоя на четвереньках, по-кошачьи прогибается в пояснице. Два пальца, обильно смазанные собственной слюной, погружаются с легкостью. Сатору старательно растягивает его для себя: прокручивает, сжимает внутри, дает привыкнуть, почти вынимает, но на выходе разводит, чтобы посмотреть, как по инерции сжимаются стенки. — Прошу тебя, трахни меня уже, — Сугуру готов молиться всем известным ками, лишь бы прямо сейчас эта томная пытка прекратилась и пальцы заменились членом. — Ох, блять. Внутри он ощущается в два раза больше реальных размеров. Как бы Суругу ни храбрился, реального члена в его заднице не было со времен первого курса института, только пальцы и небольшие пробки. Сатору даёт ему время привыкнуть, и когда чувствует, что задеревеневшая вмиг спина постепенно расслабляется, начинает двигаться потихоньку, на пробу. Толкается, а Сугуру мелко дышит через зубы. — Тебе нужно расслабиться, так ничего не выйдет. Хочешь, я подожду? — Да. Нет. Не знаю, просто подрочи мне. Сатору в такт медленным движениям проходится ладонью по члену, на что моментально получает отдачу в качестве великолепного прогиба в спине, чуть подраздвинув ноги, меняет угол. Стон, достойный того, чтобы быть записанным на диктофон и поставленным вместо будильника, радует слух. Сатору ликует про себя. Вот оно. Отпускает руку с члена на спину, прогибая сильнее, второй стягивает тугую резинку с пучка. Наматывает пряди на кулак, заставляя запрокинуть голову назад, оголяя шею. Была бы у него ещё рука, он сжал бы её, ощущая движения кадыка на ладони. А лучше — ещё две, как у двуликого демона, чтобы отвесить попутно пару шлепков по этой сочной заднице. Ох, ну в этом Сатору себе отказывать не собирается. Припечатывает пару раз, заставляя всхлипнуть и сжаться вокруг члена. Ощущения пиздец. Мажет окончательно. Как и Сугуру, который еле стоит на разъезжающихся коленках, откровенно подмахивая в такт задом, о который с мокрыми шлепками бьются яйца. Сатору вжимает его голову в подушку, оставляя оттопыренную задницу сверху. Вдалбливается остервенело, вгоняет член, трахает-трахает-трахает. — Сожми меня, — хрипит он, когда наваливается сверху, прикасается губами к ушной раковине, опаляя дыханием. — Вот так, умница, а теперь кончи для меня, Сугуру, — выдыхает едва слышно, пульсацией изливаясь внутрь, но Гето кажется, что смог бы расслышать заветные слова даже на сверхзвуковой частоте. Толкается в ладонь пару раз рвано и со стоном пачкает простыни под собой. Выдохшиеся, лохматые, абсолютно без сил, они нежатся в объятиях друг друга, проваливаясь в глубокий сон без сновидений. И пусть вечный цикл совершает колесо сансары, запуская всё новые и новые лимбы, потому что если в одной вселенной существует Годжо Сатору, скинувший фото на неизвестный номер, то в другой уже есть Гето Сугуру, роняющий телефон от прикосновения человека из прошлого. Изъян мироздания без начала и конца, бесконечное количество копий, которые всегда оказываются в одной точке, в тонкой трещине между временем и пространством. Близки, как соль и соль-диез, в то же время далеки, как Эарендель и Солнце.

КОНЕЦ