***
—
Почему ты так смотришь на меня? — улыбается.
Веритас не может вспомнить момент, когда он так же, как сейчас, не мог подобрать слов. Самый заядлый спорщик, коему не приходится лезть за словом в карман, не может выдавить из себя и звука. Интересно. Была ли вообще в его жизни такая ситуация? Может быть, когда-то давным-давно, будучи студентом в университете, ему могли задать каверзный вопрос, на который не получалось дать ответа с ходу... Впрочем, это абсолютно неважно.
Нетрезвый взгляд напротив даже не ждёт комментариев касаемых
прошедшего монолога, лишь смотрит в душу с пустым блеском. Кажется, в полумраке глаза не должны светиться? А они светятся. Сияют, даже. Авантюрин как-то обмолвился, что продал бы их, если бы они светились. Что ж, сейчас будто бы самое время. То ли это банальный отблеск лампы, что лучи отражаются от необыкновенных радужек, то ли неоновая хитрость из двух цветов — розового и голубого — показывает себя во всей красе. В любом случае это выглядит... жутко-завораживающе. Потому-то доктор и не может отлепить изучающий взгляд от чужого лица. Так ведь?
Конечно, нет.
Взгляд-то вовсе не изучающий. Обеспокоенный? Не совсем. Тревожный? Близко, но нет. Рацио пропускает этот момент мимо себя, так как ему крайне не до этого. С каких пор доктора может утянуть из реальности простая история — история, к которой он даже не имел причастия — ему тоже неизвестно. Как законы физики могут в один момент перестать существовать, так и Рацио перестал — внезапно — скептически относиться к чужим словам.
Авантюрин подпёр голову рукой, расслабленно развалившись на кресле в номере Рацио, последний же сидит перед ним и пытается унять саднящее сердце.
И даже нет непривычно-щемящей мысли о том, что сердце скребётся сильнее именно из-за картёжника.
Какого чёрта тот вообще припёрся к доктору, так ещё и выпив перед этим.
— Неужели? — пальцы свободной руки безучастно постукивают по пустому стакану, расположенному на бедре. — Потерял дар речи?
Захотелось врезать книгой. Прямо по наигранной улыбке.
Маска самоуверенного хитреца,
авантюриста, профессионального азартного игрока перманентно вросла в его душу. После всего, что он рассказал, нужно иметь железную выдержку, чтобы продолжать показушно вести себя.
Но ведь все
профессиональные азартные игроки знают это — негласное правило — даже взгляд не смеет меняться в затруднительной позиции во время партии, ведь в противном случае есть риск выдать свою плохую руку.
— Твоё лицо выражает такое приятное замешательство… Не припоминаю, чтобы сам Доктор Рацио выглядел таким растерянным, — Авантюрин чуть сильнее щурит глаза и вздыхает. — Мне удостоена награда за такое…
зрелище.
Растерянный взгляд. Точно. Вот и подобралось определение, которое Рацио сначала пропускал мимо.
Но разве есть смысл в этой игре, если ты уже показал свою колоду — показал, скорее, веером, предварительно тыкнув каждой картой в лицо, словно спрашивая: запомнил?
Да и это вовсе не очередная ставка в казино.
Веритас расслабляет лицо и опускает глаза вниз, не в силах пересекаться с чужой
искусственностью.
— Ваше решение поддеть меня — крайне глупое, — всё же подает голос. Но не осмеливается говорить что-то ещё.
— М-м… возможно. Если честно, просто пытаюсь заполнить
неловкую тишину, — акцентирует внимание на предпоследнем слове, из последних сил выжимая из себя остатки былого притворства, мол,
ему это совсем неважно.
Но лучше бы он заткнулся хотя бы на пару минут, не произнося столь деланные подколы в сторону того, перед кем предстал оголённой душой.
Веритас поднимает взгляд на него.
— Вам не надоело?
— М?
— Пытаться заполнить
тишину.
Пустоту.
Улыбка пропадает, словно кто-то отпустил края губ. Теперь его лицо выглядит безжизненным. Но это определённо делает его
естественным.
— Ты меня заставляешь жалеть о моей
открытости, — тянется вперёд, чтобы отставить стакан на стол.
Получилось так, что этот предмет стал своеобразной преградой между двумя мужчинами — психологами отмечается, что когда человек чувствует себя незащищённо перед кем-то, он неосознанно старается воссоздать иллюзию этой самой защиты. В данном случае обычный гранёный стакан и взял на себя роль ограждения от мнимой опасности.
Рацио приносит определённое удовольствие замечать подобное за людьми. Он привык спорить, ровно так же привык и к тому, что людям становится с ним неприятно от его прямодушия и колких слов. Ему в некоторой мере льстит факт дискомфорта других во время дискуссий — кто-то перебирает карандаши в руках, кто-то теребит края одежды, кто-то срывается на повышенные тона. Но сейчас, в очередной раз наблюдая за защитной реакцией другого человека, Веритас не получает абсолютно никаких плюсов в свою копилку.
И сейчас он ненавидит свою наблюдательность.
— Нет, я, — непоколебимость трескается. — Я не это имел в виду.
Ни на секунду не поверил в слово "открытость" из уст Авантюрина. Но наперекор всему, давящее чувство подвывающей в глотке жалости слегка переворачивает мироощущение, заставляя думать, что любой неправильный звук изо рта Рацио может
задеть.
А банальное
простите виснет в воздухе. Хотя банальное кому угодно, но не для Рацио. Нет, он может извиняться и принимать свою неправоту. Но не сейчас, когда ступор и замешательство полностью взяли верх. Он придерживается политики "хочешь высказаться — умей слушать", поэтому ему
не незнакомо быть в роли слушателя. Но обычно ведь происходит как: оппонент высказывается, Рацио же затем доносит до недалёкого ума свои немыслимые знания, а-ля:
у Вас может быть своё мнение, и сейчас я Вам его расскажу.
Но быть буквально и исключительно слушателем, где нет возможности вставить свои пять кредитов — для Веритаса определённо в новинку.
Кто бы мог подумать, что откровение о прошлом заставит проглотить язык.
Они играют в слова уже двадцать системных минут. Ещё тупее можно было предложить идею?
— Удача.
— Анархия.
Самое занимательное — оба посчитали это очаровательно глупым.
— Язвительность.
— Тетрагидропиранилциклопентилтетрагидропиридопиридиновые.
— Что.
— Вы проиграли. Слово заканчивалось на букву "е".
— Эоны, — страдальческий выдох. — Ладно-ладно, на этот раз ставка не зашла.
— Примете поражение?
— На букву "т" можно было придумать что-то проще, док.
— Разве так было бы интересно? Ваше изумлённое лицо стоило этого.
— Сочту за оскорбление. И мне, пожалуй, жаль твоих студентов. Кстати, мы играли в существительные, твоё слово точно не подходит под это определение.
— Сжульничал, а Вы повелись.
Наигранная улыбка и показательное отмахивание.
— Я разрешил тебе выиграть, вот и всё.
— Позвольте поинтересоваться.
— Чтобы ты спрашивал разрешение?
— Я весьма прямолинеен. Однако, всё же, банальным чувством такта и этикой я не обделён.
— Ты — самый высокомерный и эгоцентричный из всех, кого мне довелось повстречать.
—
Не переводите тему.
Такой шанс просто так не выпадает.
— Ну, рискни.
— Ваша татуировка.
— Моя "татуировка"?
— На шее.
Неловкий кашель.
— Поправочка. Это клеймо.
— Оу...
— Не стоит. Ты не знал.
Догадывался в некоторой степени. Делал выводы исключительно на основе известных фактов. А теперь он знает.
Всё знает. В красках и мельчайших подробностях, в которые Авантюрин услужливо посвятил Рацио своим развязанным алкоголем языком, абсолютно играючи, будто
то вовсе пережил не он. Конечно, всем было известно,
что происходило на Сигонии. Всем было известно, что
Он — авгин.
И только Эонам известно, почему Рацио влез в эту историю. Максимально подробно влез, в какой-то момент даже стал переносить её через себя, физически ощущая боль другого человека.
Каково чувствовать раскалённую сталь на тонкой коже?
Что значит быть перманентно униженным в глазах других?
Быть по определению рабом только из-за своего происхождения?
А как человек способен жить дальше после угнетения и потери всех, кто был дорог
прежде?
Как сохранить человечность, когда с тобой всю жизнь обращались, как с животным?
Сам же Веритас отказывается принять, что ему было интересно.
А почему я, как и другие, отношусь к нему предвзято из-за этого?
Банальный человеческий интерес — узнать, что же всё-таки на душе у картёжника. Узнать, почему именно
авантюрин, почему именно этот камень удостоен "честью" дать имя очередному выходцу из КММ. И ему даже не пришлось раскачивать лодку, задавая дополнительные вопросы,
Какавача сам всё сделал за него. Из его поддатых уст вились страницы прошлой жизни, истории, которая доселе была известна только ему самому.
Останется ли под презрительным взором гения вера в себя у обычного человека?
— Действительно зря, — картёжник отводит взгляд. — Будешь теперь осуждать?
Авантюрин снова смотрит на мужчину и встречается с глазами, наполненных вовсе не осуждением. "Меньше знаешь — плохо спишь", но именно в настоящем моменте Рацио был готов пересмотреть свои взгляды, так как
научный интерес только пошатнул нечто внутри.
— Ка... — прокашливается, не решаясь произнести имя. —
Авантюрин. Спрошу иначе. Почему Вы—
— Захотелось, — обрывает и вновь неестественно улыбается.
— То есть, — сжимает ладони в кулаки под столом. — Вы рассказали про своё...
детство просто потому что... захотелось?
— Разве для всего в этом мире есть причины?
— Я в этом убеждён.
— Кто бы сомневался.
— Хватит Вам, — хмурит брови и качает головой.
— Почему тебе вечно нужно докапываться до правды... — выдыхает Авантюрин и сжимает переносицу пальцами. — Ты спросил — я ответил, всё достаточно просто.
— Я похож на человека, которому
просто так можно рассказать о
таких вещах? — Веритас, несмотря на позицию обыкновенного слушателя, чувствует себя более уязвимым из всех в этом номере.
Странно.
— Может, мне просто захотелось сочувствия от
такого человека, — показушно закатывает глаза и пожимает плечом.
— Не держите меня за идиота, — практически незаметно качает головой и отводит взгляд на мгновение в сторону.
— Почему ты обращаешься ко мне на "Вы"? — сильнее откидывается на спинку дивана и поправляет волосы. Снова неосознанный жест неуверенности и попытка перевести тему. — Мы же
друзья.
Друзья.
Полностью проигнорировав первую часть вопроса, доктор решает зацепиться именно за это. Возможно, именно это и является
причиной.
— Что для Вас дружба?
Можешь использовать меня по своему усмотрению, даже предать в подходящий момент. Использование и предательство — всего лишь способы обмена. Но я не веду дела в убыток...
— М-м... использование.
Могу побыть твоим другом, если потребуется.
...и надеюсь, ты... не разочаруешь меня.
— Беспросветный тупица.
— С чего бы? Сам посуди — в этом мире всё работает на выгоду и получение нужной в моменте информации. Дружба — это выгода в том или ином виде, — из горла вырывается лёгкий смешок. — Все решения, сделанные человеком, обязательно рассчитаны на получение плюсов. Не факт, конечно, что цели будут достигнуты, но изначально ставки делаются на успех.
— Ваши слова не лишены смысла.
И он умолчит о том, что его совсем чуть-чуть забавляет рассуждение о жизни как о незамысловатой лотерее.
— Ну вот, — самодовольно выдыхает Авантюрин и ведёт плечом.
— Однако готов оспорить.
— М?
Доктор Рацио будет рассказывать
мне про истинное значение
дружбы? — запрокидывает голову назад и смеётся. — Я бы даже послушал об этом.
— Думаете, мне чуждо это явление?
Удивлённый взгляд Авантюрина заставляет впервые засомневаться в собственной выбранной линии поведения.
Занимательно, но Авантюрин в принципе заставляет усомниться во
всём.
— С учётом того, что ты называешь это явлением — вполне себе.
Веритас позволяет усмехнуться чужому замечанию:
— Очаровательная дерзость.
Картёжник вновь ведёт плечом и коротко кивает самому себе, поджимая губы.
— Спасибо за комплимент, — громко втягивает воздух и закидывает ногу на ногу, после небольшой паузы уже гораздо тише продолжает. — Я подумал, что
могу рассказать тебе... на самом деле... как бы выразиться...
Может, хоть на этот раз поможешь, Рацио?
Доктор фокусирует взгляд на чужом лице, но ничего не говорит, хотя по привычке хотелось прокомментировать замешательство. Но он идёт против своих неких принципов, показывая, что готов слушать.
Как бы обязательно добавил Авантюрин: и мысленно осуждать. Но прав бы он не был.
— Как ни странно, но для меня ты наиближайший человек из всех, с кем я знаком, — слова даются невероятно тяжело, ведь нечасто — никогда — приходится откровенничать с другими. Рацио
предполагает это. — Порой мы готовы друг другу перегрызть глотки, но... Мне это даже импонирует.
Глаза Веритаса скользят сверху вниз и обратно. Нетрезвый менеджер КММ воспринял данный жест по-своему:
— А перед тем, как ты в очередной раз начнёшь плеваться ядом в мою сторону, я добавлю — я прекрасно знаю, что я для тебя, как, — щёлкает пальцами, пытаясь подобрать ассоциацию. — как "рука мертвеца" у игрока.
Мужчина тяжело вздыхает и вскидывает бровь, продолжая буравить взглядом Авантюрина. Вот единственное, чего он сейчас не переносит — это такие фразочки. Забавляет, но не нравится.
— По тебе могу сказать, что ты ни черта не понял, — щурится, а его тон выражает полнейшую раздосадованность. Причём максимально искреннюю.
— Понял, что Вы имеете в виду что-то явно нехорошее, — закатывает глаза и привычно разминает шею.
Как смущается ребёнок, услышавший тему не для его ушей, так и Рацио скрылся за напускным раздражением от стеклянных неоновых глаз.
Авантюрин наблюдает за этим и усмехается:
— Твоя слабость — покер, — подмигивая и щёлкая пальцами, указывает на Рацио с ехидством. — "Рука мертвеца" — несчастливая комбинация карт. Там есть предыстория у названия... Если будет интересно, как-нибудь сам разведаешь.
Но вдруг губы Авантюрина натягиваются в грустную улыбку, а взгляд, почему-то, становится чистым и по-детски наивным. Совершенно не сравнится с обычной и привычной
авантюриновой пустотой зрачков.
Маска вновь даёт трещину. А может и вовсе делится надвое.
— Я вижу, как все на меня смотрят. Вижу, как смотришь на меня ты. И я всё равно имею дерзость считать тебя, Рацио, человеком, которому хоть немного интересно, каков я есть на самом деле.
Или падает с грохотом на пол.
— Противоречиво.
— Я бы хотел, чтобы меня
поняли, — прикусывает внутреннюю сторону щеки. — но, всё же, не надеюсь на это.
Понял ты.
Но Веритас всё равно улавливает это между строк.
— Признаюсь, Вы застали меня врасплох своими словами.
Авантюрин понимает это.
— Это — лучшая награда.
Однако ставки были слишком высоки — Авантюрин буквально-фигурально-физически-откровенно преподнёс свою душу на суд. Оба понимают, что подобное выставлялось явно не для введения Рацио в ступор.
И словно кирпич падает на грудную клетку, когда он ровно проговаривает вопрос на совершенно другую фразу:
— И как же я смотрю на Вас?
Пара секунд тишины.
Авантюрин не отвечает.
Вакуум разрывает тяжёлый выдох доктора:
— Ваше прошлое никак не влияет на Вас настоящего.
Время замерло. Воздуха стало катастрофически мало, кровь приливает к лицу. Рацио вновь
чувствует, как человек напротив задыхается в возмущении.
— Что, прости? Не влияет, говоришь? — усмехается и ведёт головой в бок, вскидывая руки в стороны. — Ты меня видишь?
Веритас готов поклясться всем Эонам — в глазах напротив он увидел мелькающие картинки — флэшбеки, сцены из прошлого, застывшие в хрустальных зрачках.
Картёжник хлопает по дивану и подскакивает с места, вставая на ноги, слегка пошатываясь.
— Как ты можешь так судить, если не имеешь ни малейшего представления о том,
что со мной было и
что я чувствовал?! — практически шипит, впиваясь острыми зрачками в опешившие глаза. — Ты, блять, знаешь обо всём исключительно на словах, ты
не имеешь права говорить
это, не прочувствовав всё
то на себе. Конечно, к тебе никогда не относились, как к отбросу.
Удобно смотреть на всех свысока, когда у тебя есть всё, — замолкает на пару секунд, бегая взглядом по комнате, а затем наклоняется через стол к Рацио, отчеканивая каждое слово. — Моя планета, родной дом, которого теперь и в помине нет, моя семья, да даже моё ёбаное рабское клеймо на шее — моё прошлое, которое тенью легло на моё существование, я не могу избавиться от него, не могу избегать как бы того не хотел, не могу изменить, и ты,
ты будешь мне говорить, что оно бессмысленно?! Что оно ни чуть не влияет на меня? Ты в своём уме?! Я каждый, сука, день просыпаюсь с мыслью, что мне
снова придётся строить из себя чёрт пойми что, чтобы
хоть что-то значить в глазах других, каждый день смотрюсь в зеркало с желанием его разбить, каждый день засыпаю с мольбой не проснуться —
но нет — моя блядская удача не позволяет мне даже сдохнуть спокойно. И ты мне сейчас говоришь, что прошлое никак не влияет?! Все видят во мне лишь подобие человека, для всех без исключения я — раб, невольник, бесправный, плебей... Это аксиома, с которой бесполезно спорить. Кто угодно, но не человек, — вновь обрывается. — И это правда, горькая правда, которую я принял. А ты просто… Просто… Просто напыщенный индюк, возомнивший себя гением, только и можешь, что критиковать за любой, абсолютно любой поступок и любые слова! Да ты… Ты…
Веритас терпеливо смотрит на Авантюрина, из чьего сердца вулканом вырываются чувства — импульсивный язык тела, срывающийся на высокие ноты тон голоса, резкие фразы.
— Если это всё, то теперь
сядь и
дослушай, Авантюрин.
Непривычно обращаться к нему таким образом. Хотя, пожалуй, в этот момент ему
всё непривычно. Менеджер КММ слишком умелый актёр; фраза "
глаза не врут" не подходит ему от слова совсем, ведь даже они до краёв заполнены притворством. И, пожалуй, Рацио непривычно и то, что вся притворность улетучилась, позволяя несдержанной
искренности, не видевшей свет Эоны знают сколько лет, вырваться наружу.
Картёжник загнанно дышит и сводит брови к переносице, но, послушавшись ровного голоса, скованно садится обратно на своё место.
— Всё, что Вы чувствуете — Ваш выбор.
Авантюрин уже открыл рот, но позволения говорить не было.
— Никто не может ненавидеть Вас больше, чем Вы сам. Да, я не могу представить того, что пришлось Вам пережить. Однако,
в настоящем времени Вы
в праве распоряжаться своей жизнью, — акцентирует внимание и зачем-то встаёт с кресла.
Рацио переводит взгляд на Авантюрина и смотрит сверху вниз, пока тот нервно скрещивает руки на груди.
— М, это ведь так легко и работает. Рацио, не забывай, что я сейчас не распоряжаюсь ничем, кроме заработанных мной денег. Может, мне стоит напомнить,
где я работаю и
кто мой любимый начальник? — уголок губ дрогнул в подобии ухмылки, а голос пропитан возмущённостью. — Меня буквально выкупили и пропихнули в КММ. Я — расходник. И пока я выгоден — Яшма замолвит словечко за меня, а как мной
наиграются — на моё место придёт кто-то другой, — фокусирует внимание на своих брюликах и осматривает запястье. — Я же всё ещё раб, Рацио. И
это, — поднимает руку, показывая украшения. — только благодаря жалости этой женщины. Я бы сейчас… Не знаю, что бы со мной было. Может, я бы вообще, наконец-то, сдох где-нибудь, так и не узнав всю прелесть материальных благ.
И у Рацио, к его счастью (но огромнейшему сожалению Авантюрина) сложилась логичная цепочка. Весьма очевидная и достаточно поверхностная, но он не побрезгует копнуть глубже, уже абсолютно не боясь задеть каждую струну чужой души.
Да, ему жаль. Да, неловко. Но натура исследователя и учёного не испарилась по щелчку пальцев из-за иной истории другого человека.
Однако, конечно же, не в его стиле преподносить всё готовое на блюдце с золотой каёмочкой.
— Не кажется ли Вам нелепым и глупым стремление восполнить пробелы Вашего прошлого "Я"?
— То есть.
— Авантюрин, — совсем тихо усмехается и присаживается на край стола, не разрывая зрительного контакта. — Вы прекрасно поняли меня.
— Нет.
— Врёте.
— Нет.
— Считаете, что Вам будет легче от того, что это озвучу я, а не Вы? Не хотите признаться самому себе, не так ли?
— Совершенно не понимаю о чём ты.
— Прекрасно. Тяжело живётся с комплексом неполноценности?
Молчание.
— Хочется получить всё, дабы утереть носы другим, мол, посмотрите на меня и узрите чего я добился, — смотрит, как Авантюрин слегка хмурится, поджимая губы. — Не делайте такое выражение лица, это ведь Ваши мысли.
Молчание. Рацио воспринимает это как приглашение для продолжения
светской беседы.
— Все эти деньги, дорогие машины, одежда... Действительно помогают почувствовать себя целостно?
Картёжник натянуто улыбается и заламывает пальцы до хруста.
— А можно мне другого психолога?
—
Не придуривайся.
Ты же ведь даже не пробовал его посещать.
Загнанный взгляд. Оказывается, прочесть Авантюрина было несложно. И ведь это только начало — в понимании Рацио — верхушка айсберга.
— Веритас, что ты хочешь от меня услышать? Да, я считаю себя неполноценным. Да, мне хочется получить всё и сразу, даже если придётся поставить на кон свою жизнь. Не буду отрицать, что до ужаса люблю азарт. Да, я завидую тем, у кого изначально было всё. Ну и? Продолжить список моих "завидую"? Или тебе хватит чистосердечного признания?
Рацио опирается руками на поверхность стола и с тяжёлым вздохом сильно опускает голову вниз, прикрывая глаза, чтобы сдержать самообладание. Доказывать глупцам то, что они глупцы — задача невыполнимая и обходится себе дороже.
Втягивает громко воздух и вскидывает голову, глядя на Авантюрина с толикой разочарования.
— Ты совсем придурок?
— Что с тобой не так? — пожимает плечами и вскидывает руку, мимикой показывая конкретное непонимание. — Не отвечаю на вопрос — плохо, отвечаю на вопрос — тоже плохо. Определись уже.
Рацио качает головой.
— Ты совершенно не понимаешь суть происходящего...
— Я утолил твое любопытство, ну что ты хочешь ещё? — эмоционально проговаривает в одном шаге от нервного срыва. Слишком много откровений из его рта вылилось за последнее время.
— Ну разве признание своей якобы неполноценности делает тебя лучше?
— Якобы? Твою ж, Рацио, прекращай строить из себя Мать Терезу, — цокает и отворачивается.
— Я просто хочу помочь тебе.
Картёжник застывает на месте, неверующе обводя взглядом чужой силуэт.
— Ты хочешь что? Помочь мне? — глупо хлопает глазами в совершенном недоумении. — Я просил об этом?
— Да. Да, хочу, да, ты просил.
— Я начинаю беспокоиться за тебя. Знаешь ли, галлюцинации от переработки мозговой деятельности — явно тревожный звоночек.
Рацио надоело ходить вокруг да около и играть в эти шарады "подумай, что я имел ввиду".
— Твое желание рассказать о прошлом вызвано, во-первых, нуждой банально выговориться другому. Меня ты выбрал, потому что считаешь тем, которому можно довериться, плюс тебя я никогда не подводил ни в совместной работе, ни в плане обычных человеческих взаимоотношений. Можешь считать, что ищешь в этом выгоду, но какая тебе выгода от того, что ты просто вывалил все свои травмы на стол, верно, никакой. Наоборот, ты выставил себя уязвимым, стоит повторить почему? Повторю — ты мне доверяешь. Так как ты человек с тяжёлой судьбой, твоё доверие — высшее, что ты можешь предложить кому-либо в мире. Сомневаюсь, вернее, я убеждён, что прежде ты никогда этого не делал. Во-вторых, ты рассказал всё в мельчайших деталях, не упуская ничего, будто бы готовился к этому моменту. Подробности включали в себя не только факты из произошедшего на Сигонии, но и твои чувства, и ты постоянно следил за моей реакцией на каждое твоё слово, анализируя, можешь ли ты продолжать. Чем больше ты говорил, тем отчётливее различалось внутреннее желание получить отдачу, поддержку, но не осуждение, к которому ты привык. Ты прекрасно знаешь, что тот образ жизни, который ты ведёшь — деструктивен. И ты хочешь, чтобы я тебе помог хоть чем-то. В идеале — помог выбраться из этого цикла ненависти к себе. Тебе известно, что я всегда копаю до истины и всегда нахожу решение практически любой задачи, потому ты и рискнул таким образом обратиться за помощью именно ко мне. Это я ещё не упоминаю о том, что ты в принципе всегда надеешься на помощь, даже если твои "планы" включают в себя только одно действующее лицо — тебя — и ты всё равно ждёшь, что в последний момент кто-то протянет тебе руку. При этом ты, вероятно, откусишь её по локоть, ведь ты самостоятельная-единица-не-требующая-помощи. Противоречия, противоречия, и ещё раз противоречия...
Веритас переводит уставший взгляд на Авантюрина, пока тот глядит на него в ответ, открыв рот.
Практически поднимая упавшую челюсть с пола, картёжник сглатывает и тихо возражает:
— Но ведь ты сам спросил про клеймо?
И даже будучи полностью раскрытым он продолжает препираться.
— Ты мог бы остановиться на ответе, что это клеймо. Мог указать на то, что я ошибся, назвав это татуировкой, всё. Я не требовал откровений.
— К чему твоя лекция по разбору моих мотивов? — и неважно, что Рацио слышал, как внутри чужой груди что-то оборвалось.
— Ты сам меня заставил. Осмелюсь предположить, что ты этого ждал, ждал, что я тыкну тебя носом в каждую запутавшуюся мысль в твоей голове. Ты этого хотел. Признайся хотя бы самому себе, нечего ломать комедию, когда актёры потеряли роли.
— Но—
— Никаких "но". Всё на ладони, Авантюрин. Ты сам сделал эту ставку, завалившись пьяным в мой номер, — кивает в сторону двери и делает небольшую паузу.
Ему ничего не стоит озвучить чужие мысли, если это подтолкнёт человека к истине. Он никогда не оставит без подсказок того, кому действительно хочется найти ответы на интересующие вопросы.
Поэтому сейчас он выбирает самую бестактную линию поведения, так как с таким человеком, как Авантюрин, нельзя нежничать — нужно в какой-то мере ему же и соответствовать.
Без капли сомнений он спрашивает:
— Хочешь, добью прямо по больному? — прямо, колко, уверенно и прямодушно. — Есть кое-что
интереснее.
Картёжник смотрит пару секунд исподлобья и азартно улыбается, отводя затем взгляд.
Усмешка:
— Давай, — вызывающе кивает. —
Добить, думаю, громко сказано.
А Рацио наоборот уверен, что сейчас скажет совершенно неприятную для парня вещь. Взял на понт, чтобы лишь убедиться в своей теории и подтвердить её. Любой намёк на азарт, и в Авантюрине моментально зажигается огонёк.
Даже если это стоит ему своей души.
— Ты вовсе не хочешь умирать.
Веритас переводит взгляд из-под полуприкрытых век, будто сказал что-то крайне заурядное и обычное:
— Показательный тому пример — русская рулетка, где ты чуть ли не умолял всадить тебе пулю в грудь. Думаешь, твоя привычка прятать руку за спину во время
любого риска останется никем незамеченной? Как ты отчаянно сжимаешь в пальцах фишки, пока никто не видит. Ты до паники боишься проиграть, твоё дикое желание азарта очень контрастирует со страхом потери. Твоя жизнь для тебя — нечто неполноценное, не имеющее стоимости. Потому ты и живёшь по принципу "всё или ничего", чтобы ограничиться от боли. Хочешь сказать, я не прав?
На чужих губах вновь играет улыбка, но такая измученная, словно его душу вывернули наизнанку, причиняя каждым словом боль от понимания, что
да, это правда,
да, оказывается, от чьих-то зорких глаз подноготную невозможно спрятать.
Впрочем, его сердце действительно прооперировали, расчленили на маленькие кусочки и преподнесли на блюдечке ему самому на обозрение.
— Сдаюсь, — слабо разводит руки в стороны, пока его неоновые радужки медленно тускнут. Более не сияют.
— И теперь скажи мне, — Веритас, как охотник, вцепился и не хочет отпускать тему. Со стороны, конечно, нагоняет жути практически маниакальное желание докопаться до сути, продолжая ломать и без того покалеченный разум и душу. — Стоили ли твои откровения того, чтобы выслушивать о себе же нелестные высказывания, задержав дыхание?
Картёжник, неизменно картонно улыбаясь, поднимает голову, встречаясь с снисходительными глазами доктора, и говорит едва слышно:
— А если я хотел не лекций о моих заблуждениях, а... просто быть услышанным?
Услышанным тобой виснет громкой недосказанностью между строк.
Веритас смотрит на опустившего взгляд Авантюрина, что нашёл что-то интересное в разглядывании своих рук. В голову резко приходит осознание, что он
заигрался.
На самом деле ему, естественно, не хотелось добивать таким образом. Он действительно хотел лишь натолкнуть на путь истинный, но щедрый на комментарии язык картёжника развернул всё совершенно иначе и направил разговор не совсем в то русло. Глядя на притихшего Авантюрина, Рацио чувствует, что
правда переборщил. Но, возможно, это даст свои плоды в будущем.
Колеблется с полминуты, слышит, как собственное сердце на мгновение сбилось с ровного ритма, который раз тяжело вздыхает и медленно поднимается с края стола. Извиняться адекватно Веритас не умеет, поэтому... Он позже подумает о том, что делает, но сейчас ему кажется, что он всё делает рационально.
Хотя, когда его тело неловко уселось рядом с Авантюрином, а его руки достаточно резко потянули за поникшие плечи к себе, устраиваясь на спине и несильно прижимая, Рацио, всё же, засомневался в рациональности решения.
Авантюрин почти что в ужасе застыл, не смея даже дышать.
—
Я слышу тебя, Авантюрин. Не отказывайся от помощи, когда её тебе предлагают.
Кажется, даже душа игрока на мгновение покинула его тело от испуга и неожиданности. И доктор понимает эти чувства, так как даже от себя подобного несдержанного порыва
обнять—чёрт—возьми—Авантюрина он не ожидал.
— Что ты—
— Тише. Ты мне не противен, если ты об этом, — тут должно было быть
извини за прямоту. — Но не обольщайся, ты всё равно раздражаешь меня.
И когда Авантюрин смог вспомнить, как дышать:
— Ты просто отвратительный психолог.
— Как и ты отвратительный друг.
Держать Его в своих руках весьма странное чувство. Странно чувствовать и то, как тело слегка расслабляется.
Картёжник позволяет себе взять от этого момента чуть больше — поворачивает голову и невесомо прижимается щекой к месту на груди, где слышно биение пульса.
— Знаю.
— Я тоже.
А затем Рацио чувствует на своей спине неуверенные руки Авантюрина, что совсем некрепко обхватывают её в ответ. Веритас уверен, что картёжник прямо в этот момент внимательно слушает его чуть сбитое сердцебиение.
И главное — почему-то стало спокойно. Будто так абсолютно правильно. Но, честно говоря, всю идиллию портит слабый запах алкоголя.
— Рацио, — бубнит тихо, после чего втягивает воздух.
Чуть сильнее липнет и сжимает руки на чужой спине, а затем глухо шепчет:
— Спасибо.
И доктор считает это слово самой искренней благодарностью за всю свою жизнь.
А Авантюрин никогда не забудет, как требовательно уткнулся Рацио в плечо и вцепился пальцами в ткань на чужой спине, когда с его собственных ресниц упала пара слезинок. И никогда не забудет, как чужие руки не оттолкнули после этого, наоборот — неуверенные пальцы неловким жестом медленно проскользили к пшеничного цвета волосам, слабо прижимая.
***
Их встреча после грандиозного плана Авантюрина практически ничем не отличалась. Картёжник привычно завалился в чужой номер без предупреждений, правда, будучи трезвым.
Да и на этот раз Рацио этого ждал.
— Так Вы живы.
— Как видишь. Думал, я так просто избавлю тебя от мучений моей компании? Даже не мечтай.
— Ну... мечтать не вредно...
— Не верю в твою раздосадованность. Ты же сам пожелал мне удачи.
— А Вы правильно разыграли свои карты.
***
