Длинною в жизнь

Чудесным летним днем в солнечную погоду на свет появился я. Земцов Александр Игоревич – значилось на моей старой как мир бирке синим маркером. Чуть ниже дата рождения - 18.06.2003, а рядом время – 18:03. Красивое, ничего не скажешь. В любом удобном случае упоминаю об этом абсолютно всем. Родился я вообще не в своем городе. Так уж вышло, что в моем в то время то ли не было роддомов, то ли он не работал. Больше склоняюсь ко второму, так как белое здание с синей крышей не казалось суперновым в моих детских наивных глазах. Поэтому мама меня рожала в соседнем, куда направляют рожениц до сих пор. Благо город находился всего в двадцати минутах на машине. Мой город, городок, или как называет местная молодежь – деревня, находился в южной части страны. И зимой здесь было гораздо теплее, а летом вообще сплошной солнцепек. Такой, какой я люблю. Только вот в самом городе делать особо нечего. Это сейчас здесь и кафешки классные появились… на этом список закончился, поскольку развлечений здесь нет от слова совсем. Даже кинотеатр никого не впечатляет. А во времена моего детства трава была зеленее, и кинотеатр пользовался огромным спросом. Пятиэтажные домики здесь встречались часто, в таких жили мои бабушка и дедушка по маминой линии. Частные дома – очень часто, почти вся территория города усеяна такими деревянными домиками с разнообразными заборчиками. Как раз в таком жили мои другие бабушка с дедушкой, только чуть поодаль от города в моей любимой деревне. А вот девятиэтажные дома встречались крайне редко. Были они только в трех частях города: в сторону севера, на другом от него конце города и по середине на окраине возле высокого желтого здания хлебозавода. В третьей части жил как раз-таки я со своей семьей. В ряд стояли четыре белых дома. Вокруг некоторых окон были закрашены участки квадратом желтого или же голубого цвета. Балконы выходили только на заднюю часть дома или же на его бок, но со стороны подъезда ничего такого не было. Выглядело очень красиво, если не заходить за сам дом и смотреть на старые балконы, которые жизнь изрядно потрепала по самое не балуйся. Со стороны хлебозавода мой дом был вторым по счету. И жили мы как раз в четвертом подъезде на самом последнем этаже. Перед подъездом была обширная детская площадка. Было в ней все: и ржавые оранжевые качели, деревянные перевесы, убогая песочница, состоящая больше из травы, чем из песка и мое любимое – четырехместная карусель, которая еле-еле крутилась из-за той же ржавчины. Во дворе друзей у меня не было. Тогда я даже о них не задумывался. Мне было всецело в кайф шляться одному под присмотром одного из родителей. А после хорошей прогулки я бежал сломя голову к подъезду и забегал вверх по ступенькам, чтобы поскорее набрать номер квартиры. Стоило двери открыться и мой взгляд тут же падал на кучу зеленых ящиков, прибитых возле стены у лестницы и напротив лифта. Я всегда цеплялся за один ящик, на дверце которого красовался неизвестный мне до сих пор желтый цветок. Если повернуть голову влево, то на окне в пролете между первым и вторым этажом можно было увидеть странного зеленого человечка, нарисованного зеленой краской. Выглядел он крайне жутко, но я все равно волей неволей смотрел на него как можно дольше. Сам же лифт больше отталкивал, чем притягивал как человечек. Старые деревянные дверцы открывались с таким звуком, будто зверь разевает свою пасть в готовности тебя сожрать. Только здесь всего лишь лифт, внутри которого было страх как неуютно: огромная куча непонятной рекламы, приклеенной на деревянные стенки, старые черные кнопки со стертыми цифрами, но хуже всего этого была только она – тускло светящая отвратительным желтым цветом лампа. На некоторых ее участках было что-то черное, будто кто-то тушил огромную сигарету в диаметре чуть меньше мяча. На каждом из этажей было по четыре квартиры, скрывавшиеся дверями двух тамбуров. В мою обитель стоило поворачивать направо, проходя мимо старой, окрашенной в зеленый железную лестницу, ведущую к двери на крышу. Наша дверь тамбура была синего цвета, на стеклах же были старые занавески с очередными непонятными цветами. Замок уже тогда работал изрядно плохо. Внутри маленькое помещение без ковров и прочих непонятных вещей освещала одинокая лампочка. Справа была старая как мир дверь с темно-синей обивкой. В некоторых местах обивка была порвана, но хозяйке квартиры, видимо, было все равно. Жила там бабуля, к которой почему-то водили мои родители. Или она сама приглашала меня в гости. Помнится, что ходить я к ней боялся, чем-то она меня все же пугала. Я был молчаливым ребенком, и просто кивал на все ее слова, пока в руках держал стеклянную тарелку с разными конфетами, по типу «Золотого Ключика» или «Ирис Кис-кис». Дверь же в мою квартиру была… необычная. Сама по себе большая, массивная, деревянная, но совершенно без ручки. Вместо нее была железная вставка с глубокой дыркой внутри. Именно туда вставлялся продолговатый ключ, который открывал это огромное чудовище. А за ним была самая обычная дверь с коричневой обивкой и ручкой, которой мы не пользовались, поскольку деревянная дверь со странным замком работала на ура. Сама квартира даже по теперешним меркам была достаточно большая. Четыре комнаты и три балкона – чем тебе не роскошь. В длинной прихожей лежал красного цвета ковер с непонятными узорами, из которых было весело находить какие-нибудь знакомые образы. Если повернуть на лево, то можно было обнаружить дверь в ванну, рядом с ней же – туалет, и следующая дверь вела на кухню. Самую обычную маленькую кухню, окна которой были направлены в сторону многочисленных домиков. Также рядом с ванной был встроен белый шкаф. Единственное, что я помню – там находились кисточки и обычная стеклянная банка для воды из-под красок. Напротив входной двери была первая комната и вторая по своему размеру. Там спали мама и папа на огромной кровати. Сбоку стоял обычный деревянный шкаф для одежды, а с каждой стороны кровати были одинаковые прикроватные тумбы. Моя кроватка раньше стояла в этой комнате у окна. Рядом была еще одна комната, самая маленькая. В ней… ничего примечательного, я даже не могу вспомнить чего-то конкретного. Помню, что там жила какая-то девушка, что снимала эту комнату. И была она блондинкой, да. Вдоль стены был длинный шкаф со всякой всячиной. Самые последние двери всегда привлекали мое внимание, хотя ничего интересного за ними ничего не оказалось, когда я спустя время все же заглянул за них. А дальше вход в самую большую комнату – зал. Именно в зале стоял маленький серый телевизор с DVD, на котором я смотрел мультики с дисков. Моим фаворитом в то время был «Вэлиант», «Шрек» и какие-то советские про разных насекомых и животных. На стене висел еще один красный ковер, только шире и с другими узорами. На полу, кстати, был точно такой же. Ковер подпирал старенький диван, из подушек которых я любил делать себе базу перед сном. Рядом кресло того же плана, второе находилось в другом конце комнаты. О, а еще маленькое синее кресло с желтыми пуговицами – место для меня великого. И рядом небольшие детские качели. Напротив дивана была огромная секция бабушки по папиной линии. За стеклами хранились ее многочисленные книги, всякие статуэтки животных, и сервиз. О да, много сервиза, который никогда никто не использовал, даже по праздникам. Но было кое-что в нижней части секции, особо дорогое моему сердцу… игрушки! Множество всяких мягких игрушек! Мышки, собачки, котики, ослик Иа и даже маленькая обезьянка. Помимо них еще несколько валяющихся пазлов, детальки от Lego, заводные машинки, маленькие игрушки из Киндер сюрпризов и гусь в очках. Простой гусь, которого я катал за собой на веревочке, а тот начинал звенеть в колокольчик. Еще у меня были рыбки с магнитиками и удочкой, на которую я этих рыбок и цеплял, когда сидел подолгу в ванной. С зала можно было попасть в самую последнюю, четвертую комнату, окна балкона которой вели на детский сад. Там жила еще одна девушка, что снимала у нас комнату. Ее имени я также не помню, но зато мне хорошо запомнилась ее внешность: она зачастую была в оранжевом халате, на носу очки, а волосы кудрявые до плеч. Мои воспоминания о жизни в большой квартире всплывают моментами. Точно помню, что у меня был трафарет в виде кита и я обрисовал им все обои возле родительской комнаты. На самой двери я любил клеить наклейки, которые раньше попадались в пачках Cheetos. Там были с собачками, а еще какой-то непонятный синий чудик, больше походивший на мультяшного кота со злой улыбкой. Какое-то время я проводил у морозильника. Нет, я ничем не болел, но мне очень нравилось поедать снег со стенок. Хотя, может и болел. Мама, заметив, чем занимается ее маленький сын, ругала меня и запрещала есть снег. Что ж, я тоже не пальцем деланный и продолжил делать свои действа, пока мамы не было. А когда она заходила на кухню, то я просто сидел и смотрел на нее в ответ, будто ничего не случилось. Мама у меня была очень строгой. Возможно из-за не очень легкой судьбы, которую пришлось принять, хотя тогда маленький я ничего в этом не понимал, и принимал на себя удары рукой по мягкой части тела. Иногда она брала в свои руки ремень, после чего ставила меня плакающего в угол. Я старался сдерживать слезы и перестать скулить, но получалось плохо, а разозлить ее снова не хотелось. Честно, причин избиений я не помню, просто в голове стоят образы хорошо запомнившихся углов и ее наказаний: «Даже не вздумай поворачиваться». Тем не менее, один раз я ей отомстил, сам того не осознавая. Эту историю мне поведали, когда я уже подрос. Еще до беременности мама вела достаточно разгульный образ жизни: пьянки, гулянки, сигареты. Про все это она напрочь забыла, стоило мне поселиться у нее в животе. После моего рождения она какое-то время держалась, но все же сорвалась и снова начала курить. Я это видел, ничего не говорил, потому что не понимал, но она все равно мне как-то сказала: «Сашенька, если бабушка будет спрашивать, то я не курю, хорошо?» «Хорошо», - было моим ответом, хотя я продолжал ничего не понимать. И вот, в один из дней приходит бабушка в гости. Спрашивает своего внука: «Сашенька, а мама курит?» «Да», - отвечаю ей с улыбкой. «Где?» - спрашивает она с явным ужасом на лице. «Вон там», - показываю пальцем в сторону балкона в зале. Тогда моей маме прилетело по самое не балуйся… Вообще, я мало помню своих родителей в возрасте от года до четырех лет. Возможно, потому что они часто пропадали на работе, а я оставался дома с кем-то из снимающих комнату, или вообще бабушками да дедушками. Но друзей у меня тогда по-прежнему не было. Развлекать себя приходилось самому. Верными компаньонами вместе с мультиками были мои мягкие игрушки, которые папа вылавливал мне в автомате в небольшом магазинчике. Но когда с ними становилось скучно, я принимался лазить в бабушкиных книгах и строить из них башенки или домики. Часто задерживал свое внимание на большой энциклопедии по воспитанию ребенка. Читать я тогда не умел, что уж там, еще даже в садик не ходил, поэтому просто глазел на разные картинки. И почему-то всегда думал, что каждый ребенок на странице – это я. Весь садик у меня напрочь вылетел из головы. Осталась только фотография во время новогоднего утренника. Больше ничего. Даже как туда ходил не помню, детей оттуда, воспитательницу и подавно. Даже примерный план здания, ни-че-го не осталось в моей памяти, кроме одной единственной фотографии, на которой я сижу на стуле и раскрываю рот в улыбке. В целом, благодаря фотоальбому со своими детскими фотографиями я могу составить примерную картинку того, как жил раньше. Конечно, пару фотографий в полностью обнаженном виде мне ни о чем не говорят, зато по ним можно сказать, что меня любили подержать все, кому я попадался в зону видимости: крестная мама, бабушка, мамина подруга, троюродный брат и двоюродная тётя, которая старше меня всего на 7 лет. Есть фотография с моей самой первой свадьбы. Тогда мне еще года не было, а мамин брат уже женился на стервозно выглядящей девушке, что позже родит ему двоих дочерей – моих двоюродных сестер. Вита, самая старшая, стала моей первой подругой, и была всего младше на два года. Отчетливо помню, как ее мама везла в коляске, а я взял и опрокинул ее. Потом стоял смеялся, меня почему-то даже не ругали. Отомстил за свою коляску, которую из-за ненадобности моя мама отдала ее тёте Марине. В альбоме так же были фотографии наших небольших путешествий. Отца я в них не помню, только маму. Разъезжали мы в основном по частям города, или ездили в деревню к моим прабабушкам, живущим в одной деревне, всего в пару домов друг от друга. Там же я познакомился со своим дядей Лёшей. В то время он был еще подростком, любящим собирать конструктор. Возможно, именно из-за него это желание передалось мне. Альбом кончается на фотографии, где я сижу со своей сестрой на спинке дивана, прислоняясь к красному ковру. На все лицо широкая улыбка, пока Вита недовольная хочет снять свою вязаную голубую шапку, но ей не дают этого сделать. Уже тогда она показывала свой не самый лучший характер. Хорошо помню, как получил свою самую первую фобию – гиппофобия. Проще говоря – боязнь лошадей. А все из-за одной сцены фильма «Братья Гримм», где маленькую девочку буквально проглатывает лошадь. Умудрились показать все в подробностях, от чего мне стало не по себе. Днями позже мы пошли в зоопарк, где меня захотели сфотографировать с пони. Тогда я был маленьким, и по сравнению со мной обычная пони была самой настоящей большой лошадью. Фобия укоренилась, когда пони губами пожевала мою ладонь с курткой. Думала, что у меня что-то есть. Я не плакал, но был в нескрываемом ужасе. И больше в тот зоопарк не ходил, в конце концов его вообще то ли закрыли, то ли перевезли в другое место. Еще мне хорошо запомнился первый поход в цирк. Тот, который любят показывать по телевизору – внутри большого красно-белого шатра. Попал я туда вместе с мамой, тётей Мариной и Витой. Нас даже сфотографировали с клоуном и двумя собаками, в руках по сахарной вате. Конкретно представление не помню, но эмоции… ощущения… будто побывал в настоящей сказке. После ваты пришлось возвращаться в реальность: губы все распухли, вокруг были покраснения и пошел пятнами, все дико чесалось и щипало. Больше вату не ел, да и вкус, если честно, на любителя. Еще я очень любил парк. Особенно дорогу до него. Зачастую туда я ходил вместе с сестрой и ее родителями. Они, кстати, все жили у дедушки по маминой линии, на втором этаже обычной пятиэтажки. Выйдя из нее, мы шли налево в сторону деревянного мостика, стоящего над текущей речкой. После дорога раздваивалась, но мы шли всегда по правой стороне, огибая ветки деревьев, кусты и в конечном итоге выходили на асфальтированную дорогу. Дальше шли мимо частных домов, пили воду из синей водокачки, перебегали дорогу в неположенном месте и перемахивали через низкий забор прямо в парк. Я очень любил самую простую карусель с лошадками. А еще маленькое колесо обозрения, которое было ниже пятиэтажки. Но лучшим развлечением во всем парке были простые деревянные домики и горки, на которых собиралось множество детей. И пока наши родители сидели на лавочке неподалеку попивая пиво, я с сестрой бегал по домикам, играл в какие-то игры на большой красной горке, и совал любопытный нос на маленькие зеленые. Там, кроме пустых бутылок, окурков и чьих-то испражнений ничего интересного не было. Еще внимание привлекала маленькая детская площадка. Подобная стоит почти в каждом дворе многоэтажных домов. Там мы с сестрой катались с обычных железных горок. Самый кайф – маленький паровозик, который катает детей по всему парку. Ничего необычного, но для маленьких детей по типу меня это было нечто "вау". А помахать из такого паровозика родителям – самый лучший момент поездки. Самый худший, когда мы проезжали круг и все заканчивалось. Вот такая наполненная счастьем начинавшаяся жизнь маленького меня. Дальше мои воспоминания теряются вплоть до пяти лет, пропуская целый год или даже два моей жизни. Но кое-что я помню отчетливо, будто это было только вчера. В тот день я ел суп на кухне под присмотром маминой подруги Наташи. А когда узнал, что вот мама поднимается на лифте, то радостный рассказал об этом папе и выскочил на лестничную площадку ждать лифт. Дождался, крепко обнял маму и убежал дальше есть, оставляя родителей наедине. Отвлек от еды шум в коридоре. Я не помню ссорились ли мои родители раньше. Возможно, это был самый первый раз на моих глазах. Тогда, стоило мне выйти в прихожую вслед за тетей, я застал маму сидящей на полу в слезах, и стоящего с пустой стеклянной бутылкой папу. Он просто смотрел на маму и меня, пока я смотрел на него в ответ и ничего не понимал. А потом он развернулся и ушел. Наташа принесла маме отрезанную картошку и приложила к нарастающей шишке на лбу. «Он ударил ее бутылкой», - звучало в моих ушах. Я не плакал. Не потому, что мне не было жаль маму, а потому что так ничего и не понял. Что может понять простой ребенок, который прежде такого отношения между родителями не видел. Просто сидел, а дальше пустота. По рассказам мамы, она, после переезда со мной к дедушке, не разрешала мне общаться ни с отцом, ни с кем-либо из родственников по ее линии. Я этого вообще не помню, потому что дальше идет картина, как папа на своих плечах несет меня в новый садик через нудную долгую дорогу от дома дедушки. Сколько мне не разрешали общаться не знаю, и сколько воспоминаний по времени потерял тоже без понятия. Но тогда начались наши постоянные разъезды по городу.