дикие

Желание. Этим чувством несет от них обоих. Только от Арсения им пахнет спокойно, тихо, тонко. А от альфы — густо, резко и остро. Альфа лежит на большой кровати, связанный по рукам и ногам. Крылья носа трепещут. Кулаки сжаты. Широкая грудь часто вздымается от шумного дыхания, глаза закрыты. Арсений проходится взглядом по телу альфы — Антона — и невольно облизывается от вида позолоченной теплым светом влажной кожи, крепких мышц под ней и самое главное — члена, который прижимается к животу альфы, сочась густой смазкой. Только секс, напоминает себе Арсений. Только секс. Не болтай с ним. Кажется, альфа сразу его прихода не замечает, потому что открывает глаза и приподнимает голову только, когда Арсений начинает раздеваться. Пробежавшись хищным взглядом по телу Арсения, альфа ухмыляется и снова опускается головой на подушку. — Я вас не почуял. Меня чем-то накачали. Микстурой, полностью отбивающей обоняние. Простая предосторожность. Течка еще не наступила, поэтому пока сойдет и так. И снова он болтает. Этот альфа его просто из себя выводит. Арсений привык, что альфы молчат и из всех звуков издают только рычание и стоны, не мешая этим процессу, а только подслащая его. А этот болтает. Насмехается. И что только с ним не так? Почему он не как все, почему не рвется с цепей и не хочет просто выебать омегу перед собой, как любой другой альфа. Даже его запах какой-то… странный. В чем именно — непонятно, но эта странность оседает на языке легким сладким привкусом, не давая на себе сосредоточиться, а просто маяча где-то в глубинах сознания. Оставив на себе короткую верхнюю сорочку из белого кружева, Арсений поправляет тонкие лямки и шагает ближе к кровати. В нос ударяет сильный запах дерева и земли, которые проявляются в нетерпении и животном голоде альфы. Мощные запахи, сильные, настолько, что у Арсения даже что-то екает в животе, посылая по телу толпы мурашек. — Жалко, что я не чую вашу малину, дон. Да что ж такое. Почему ему так хочется разговаривать? И почему у него это с легкостью получается? Да, он не чувствует омежьих запахов, но ведь его гон от этого не утихает. Он вообще сейчас должен мечтать только о том, чтобы оплодотворить как можно больше омег, а он цепляется к запаху одного конкретного. В многочисленных справочниках пишут, что омегу может привлекать запах какого-то конкретного альфы, а вот альфа клюнет на абсолютно любого омегу и запах для него не имеет никакого значения. В период гона их мозги полностью перестраиваются, становясь пустыми и необремененными лишними мыслями. Только секс, только узел, только бесконечное дикое желание. Комментарий по поводу своего запаха Арсений решает оставить без внимания. Чем скорей это закончится, тем лучше. И под «этим» он имеет в виду свою течку, после которой он сможет избавиться от этого приставучего альфы и забыть о нем как о страшном сне. — Заткнись. И молчи все время. А то прикажу отрезать твой болтливый язык. Альфа смотрит на него со смесью возбуждения и смешка, что не может не раздражать еще больше. Арсений уже почти готов распсиховаться, а ведь прошло буквально две минуты его пребывания в этой комнате. Глаза Антона хищно и насмешливо блестят, то и дело скользят по телу Арсения вверх-вниз, пристально осматривая каждый миллиметр молочной кожи. — Слушаюсь, мой дон. — Голос альфы по-прежнему сквозит сарказмом и открытой издевкой, так что про себя Арсений решает, что будет мучить его и не даст кончить. Остается надеяться, что как только они начнут, над альфой все-таки возьмут верх животные инстинкты и он не сможет болтать даже если очень сильно захочет. Арсений снова осматривает альфу и думает: как он умудряется при таком худощавом телосложении казаться таким большим и даже огромным. И мордаха у него даже симпатичная, с двумя переплетенными аркимическими кольцами на правой щеке и заросшая густой щетиной. А Арсений всегда отличался любовью сидеть на таких симпатичных мордахах. Ему нравилось, когда его вылизывали, долго, тщательно, издевательски. Он часто мог кончить только от этого. Особенный кайф доставляли небритые лица, поэтому Арсений часто искал себе временных партнеров именно с густой растительностью на лице, если хотел от них только этого. Сережа тоже проделывал с ним такое пару раз, но потом жаловался на ноющую челюсть и уставший язык. Арсений в какой-то степени может друга понять — сосать тоже бывает тяжеловато. Чуть склонив голову к плечу, Арсений ведет указательным пальцем по груди Антона. Та резко поднимается, бронзовая кожа чуть проседает под подушечкой пальца, теплая и мягкая на ощупь. Глаза альфы закрыты, рот наоборот открыт, демонстрируя острые влажные клыки и язык, мокрый, широкий и длинный. Антон вообще весь длинный. Руки, ноги, шея, язык, член. Бросив взгляд вниз, Арсений сглатывает вязкую слюну и проводит языком по губам. Член Антона стоит, дергается и течет, на него так и хочется сесть и проскакать несколько часов, чтобы потом задницу не чувствовать и встать не смочь. Арсений вообще любит так делать — трахаться, пока ноги не онемеют и сил не останется. У него всегда были самые лучшие и умелые любовники. Но никто из них не был альфой со здоровым узлом на члене. Недолго думая, Арсений резко перекидывает через Антона ногу и плюхается голой задницей ему на грудь. — Пресвятая Пасть, — тихо вздыхает альфа, дергая руками так, что цепь громко бьется о кровать и пол. Отчего-то он сильней запрокидывает голову и упрямо смотрит перед собой или же совсем закрывает глаза. Арсения это внезапно злит. — На меня смотри, — дернув альфу за колючий подбородок, приказывает он. Антон снова шумно принюхивается, но снова ничего не чувствует и по его горлу ползет клокочущий рык. — Как бы… цепи выдержали, мой дон, — хрипит Антон и облизывает сухие губы. Его болтливость все еще сильно раздражает и удивляет, но сейчас Арсений старается на это не отвлекаться. — Вот поэтому тебя и накачали, — чуть привстав, говорит он, и, перебирая коленями, ползет выше, пока не оказывается ровно над лицом альфы. Нежную кожу бедер и ягодиц обдает теплым дыханием, от чего она покрывается мурашками. Цепи звенят снова, потому что Антон дергается в попытках к нему прикоснуться. Возможно, Арсений этого бы даже хотел. Сам он всячески касается альфы, но его рук на себе еще ни разу не чувствовал. И ему просто интересно как это — ощутить сильные альфьи руки на своей талии, спине, руках, заднице. Придерживаясь за изголовье кровати, Арсений опускается ниже. Ягодицы покалывает густая щетина, щекочет дыхание альфы. Тело мурашит и сводит. Задница… — Из вас течет. Сука! — Замолчи! — Чтобы заткнуть этот болтливый рот и занять его делом, Арсений мстительно резко опускается вниз и — черт бы его побрал этого альфу — слышит самодовольный хмык. Этот козлина его спровоцировал! Все возмущения приходится проглотить вместе со стоном, когда раскрытого и истекающего смазкой ануса касается широкий мокрый язык. Альфа двигает головой, елозя языком между ягодиц, царапает нежную чувствительную кожу щетиной, и от смешения таких контрастных ощущений у Арсения голова идет кругом. Он резко дергается вверх, уходя от умелого настырного языка, вцепляется пальцами в изголовье кровати и высоко стонет. Но торопливо снова присаживается обратно и дрожит от удовольствия. Язык то ввинчивается внутрь, то двигается плашмя, то просто давит кончиком на анус, щекочет и лижет, собирая текущую смазку, которая пошло и громко хлюпает вперемешку со слюнями альфы. Арсений двигает бедрами, подстраиваясь под движения альфы, запускает ладошку под кружево сорочки и ведет пальцами по собственной груди, цепляет левый сосок, тянет за него и тихо хнычет, прикусывая нижнюю губу. Пройдясь рукой до низа живота, он бегло трогает собственный член, но тут же одергивает себя — не хочется кончить раньше времени. Антон работает языком качественно и быстро, Арсений слышит его стоны и понимает, что альфа испытывает удовольствие просто его вылизывая. Он держит язык плашмя, и Арсений елозит задницей взад-вперед, скользя по нему, царапается о бороду, больно, сильно, чувствуя, как кожа горит, но вместе с теплым языком это заставляет скулить на высокой ноте. Иногда, издеваясь над альфой и над самим собой, Арсений двигается с нажимом, чтобы его царапало сильней; ему хочется, чтобы после этого кожа горела хоть несколько дней. В комнате становится так жарко, что хочется открыть окно. Ее пространство наполняют их смешанные стоны, звон цепей и хлюпанье слюней и смазки в арсеньевской заднице. Запах альфы окутывает плотным облаком, щупальцами проскальзывает в самое горло, заставляя Арсения течь сильнее. Земля, трава, мох, мята, малина, похоть, желание, голод, удовлетворение — все это заполняет воздух, альфье и омежье, смешивается воедино и топит в своем коктейле. Арсений даже улыбается, вспоминая, что альфа не может всего этого чувствовать. Бедолага. В какой-то момент Антон вдруг плотно прижимается губами к анусу и втягивает, с неприличным звуком высасывает из него смазку, заставляя подавиться воздухом и стоном. Арсений утыкается лбом в стену, зажмуривается, скулит, мычит, хнычет, пока Антон продолжает усердно вылизывать его, методично доводя до оргазма. Кажется, он наконец-то впадает в то альфье состояние, когда хочется только трахать и ничего больше. Оргазм накрывает резко и неожиданно. В какой-то момент Арсений просто понимает, что его бьет крупная дрожь, бедра дрожат, а анус судорожно сжимается и разжимается. Арсений хватает ртом воздух, беззвучно стонет и кончает так бурно и так ярко, что на секунду все звуки и цвета тускнеют, помещая его в какой-то вакуум. И сквозь этот самый вакуум до него доносится голос. Опять этот голос. Сейчас хриплый, но все равно насмешливый. — Придавили, мой дон. Арсений уже даже не ворчит на подобное обращение. Его разматывает так, что замотаться обратно получится еще через несколько часов. Тело обмякает и мелко дрожит, пока грудь судорожно пытается наполнить воздухом легкие. Медленно разжав онемевшие пальцы, Арсений отпускает изголовье и сползает на кровать. Задницу ощутимо жжет, скорее всего придется попросить Серегу нанести на кожу какую-нибудь мазь, иначе он сидеть не сможет. Но Арсений определенно хочет еще посидеть на этом лице и талантливом языке, хочет, чтобы альфа кончил в него, а потом вылизал, высосал всю сперму, пока он не будет чист. Такие мысли сейчас даже не кажутся абсурдными. Против хорошего секса Арсений никогда ничего не имел. Имели обычно его, вкусно и хорошо, но никогда еще настолько хорошо, как сейчас. Они обязательно это сделают. Надо только немного отдохнуть. Но не здесь. Не в этой пропахшей сексом и потом комнате. Не рядом с альфой. — Зубы Пасти, еб вашу мать, — тихо ругается Антон. Его грудь бешено вздымается, лицо влажно блестит, член по-прежнему крепко стоит, наверняка доставляя массу неудобств. — Какой… вы… — Помолчи, — отрезает Арсений, вяло перекатываясь с боку на живот. Задница ожидаемо оповещает, что лучше бы на нее пока не садиться, поэтому вставать приходится аккуратно и нелепо. Ноги дрожат и не держат, но Арсений заставляет себя одеться и двинуться в сторону выхода. Уже у самой двери его неожиданно настигает тихий голос. — Вы еще придете? Не зная почему, но Арсений вздрагивает. И дрожь эта странная, необычная, пробежавшая по телу коротким колючим разрядом, от которого защекотало кончики пальцев. Арсений медлит, молчит, перебирает в голове возможные варианты ответа, но в итоге уходит так ничего и не сказав.

***

— Серег, жжется, блин. — А Дима предупреждал, вообще-то. Ты чем слушал? Поджав губы, Арсений утыкается подбородком в сложенные перед собой руки. Сережа тем временем снова черпает из баночки лечебную мазь и принимается тщательно втирать ее в покрасневшую кожу ягодиц. И делает это, как Арсению кажется, преувеличено зло. — Ты чего хмурый такой, МД? Сережа щипает его за левую булку, и Арсений айкает. — Нормальный я. Они молчат некоторое время, на протяжении которого слышится только сопение Сережи и влажные звуки втираемой в кожу мази. — А если честно? — все-таки спрашивает Арсений. Сережа многозначительно тяжело вздыхает. — Заебешь же, блин. — Именно, — улыбается Арсений. — Поэтому рассказывай, пока я не начал. Сережины руки приятно расслабляют, поэтому Арсений возмущенно мычит, когда тот их убирает. Сережа закручивает банку с мазью, со стуком ставит ее на полку над кроватью. Сминает собственные пальцы, пока думает и мысленно борется сам с собой. Он уже набирает в легкие воздуха и почти собирается что-то сказать, когда дверь вдруг резко распахивается, как будто от пинка, и в комнату врывается Дима. Димка, кстати, врач, которого мать наняла пару лет назад, чтобы следить за здоровьем Арсения. Мол, ему скоро нужен будет постоянный присмотр специалиста, так как в ближайшем будущем он станет папой. Именно поэтому она где-то нашла прекрасного — по ее словам — врача, который будет жить с ними и следить за здоровьем Арсения, а потом и за здоровьем его ребенка. Удивительно, но Дима оказался не только прекрасным врачом, но и прекрасным человеком, забавным, с юмором и нескончаемым потоком сарказма, которым он отвечал на все и всем. Арсений быстро нашел с ним общий язык. Поначалу он боялся, что постоянное присутствие в жизни врача будет невыносимым и напрягающим, но Дима оказался нетипичным представителем своей профессии и сразу дал это понять. Подколы, подъебы и ноль жополизства с его стороны; статус Арсения не значил для него ровно ничего. И не значит до сих пор. Но дело тут совсем не в уважении. И даже донна Светлана это понимает, поэтому ее так же не напрягает стиль общения Димы. Даже забавляет. — Дима, блин! — вскрикивает Сережа. Он подскакивает с кровати и уже тянется за подушкой, чтобы запустить ее в Диму, когда тот торопливо прикрывает руками глаза. Арсений все еще лежит на животе и с голой задницей. — Я ниче не видел, — оправдывается Дима, бубня сквозь собственные ладони. — Сука. — Сережа все-таки запускает в Диму подушкой. — Выйди, блять. — Мне просто нужно справиться у нашего дона о его здоровье. Все-таки близится скорая течка с альфой. — Дима молчит секунду, а потом убирает от лица руки и как ни в чем не бывало спокойно добавляет. — И голым я Арса сто раз уже видел. Арсений хмыкает. — Уйди-и-и отсюда, — цедит Сережа, и тон его такой странный, а сам он такой возбужденный и красный, что Арсений смотрит на него и понять не может в чем дело. — Серег, ну я ж по делу… — Уйди, говорю, у нас… личное тут. — Не публичное. — Дима смотрит на Арсения, потом снова поднимает глаза на Сережу и задерживается на нем, пожалуй, дольше положенного. И даже улыбается как-то интересно. — Я в любом случае вернусь, потому что осмотр плановый. Дима уходит, бросив на Сережу последний взгляд, и тот даже выдыхает будто. Оседает на кровати и выглядит таким раздраженным и взбаламученным, что, наученный долгим общением с влюбчивыми костеродными, Арсений быстро понимает в чем тут дело. — Серега, — многозначительно тянет Арсений. — Помолчи, Арс. — Я же все правильно понял? — губы Арсения тянутся в улыбке, но он старается держать себя в руках, чтобы не злить лишний раз и без того взвинченного друга. — Не знаю, что ты там понял, — бурчит Сережа. — Но я не хочу об этом говорить. Дима… выебистый индюк, и я точно в него не влюбился. — Ты уже говоришь, — все-таки улыбается Арсений. Он аккуратно садится, поджимая под себя ноги, и складывает руки на коленях, выглядя при этом так, будто позирует для картины. — А что в этом плохого, кстати? — Ничего. Ну, в любви, я имею в виду. — Сережа встает и начинает быстро ходить по комнате, имитируя бурную деятельность. Его тень быстро скачет за ним по кремовым стенам, так что даже в глазах рябит. — А в любви к Диме значит есть плохое? — продолжает допытываться Арсений. Почему-то вся эта ситуация, возникшая между друзьями, очень его веселит. — Да нет. — Сережа поднимает с пола его одежду и аккуратно ее складывает, накидывает на спинку кресла. — Ну просто… Ну, это же Дима. — И? — Хуи, блять. Не знаю. Он только и умеет, что выебываться. — И тебе это в нем нравится. — Может быть, — отрешенно отвечает Сережа, продолжая разглаживать ткань шелковой рубашки. Арсений улыбается. — И не только это. — Так, — резко повернувшись к Арсению, Сережа встает в позу сахарницы и смотрит якобы возмущенно, но на самом деле смешливо и смущенно. — Вот умеешь ты… разговорить. Засранец. Своими делами занимайся. У тебя вон альфа в подвале заперт. Думай о нем. Вот о нем как раз Арсений думать и не хочет. О нем и его длинном умелом языке. Сережа уводит разговор в другое русло, и Арсений ему это позволяет, решив, что пока он эту ситуацию оставит. Но еще обязательно к ней вернется.

***

Желание. Именно от этого чувства просыпается Арсений. Жгучее и липкое, оно распространяется по всему телу, которое неприятно ломит, прямо от вспотевшей макушки до самых пальцев ног; в жар бросает, словно у него температура. Арсений тихо стонет и перекатывается на бок. Задравшаяся шелковая сорочка мокрая насквозь, между бедер тоже влажно, простынь сырая и противно липнет к коже. Сев на кровати, Арсений даже не поправляет сползшую с плеча тонкую лямку и не расправляет ткань сорочки; та сама спадает к низу живота, который сводит и скручивает так, что сгибает пополам. Началось. Да еще и на день раньше. Иначе бы Сережа уже был тут и помог ему добраться до подвала, где ждал альфа. Альфа. Он действительно проведет эту течку с альфой. Зубы Пасти, с ума сойти можно. И от этого знания, и от спазмов внутри, которые по ощущениям завязывают его кишки в тугие узлы, чтобы на них потом болтались огромные гориллы. Арсений с трудом, но доползает до двери и несколько раз дергает за шнурок колокольчика. Проходит меньше минуты, и к нему уже стучатся, а следом и входят слуги. — Приведите Сережу. И Диму. И быстрей, — заплетающимся языком приказывает Арсений. Две девушки-беты мгновенно скрываются в коридоре, а Арсений оседает прямо на пол и сжимается в комок. За две недели до течки Дима посоветовал ему прекратить прием подавителей, чтобы тело смогло настроиться на предстоящую встречу с альфой. Ведь альфа в некотором роде подавитель, и рядом с ним Арсению не понадобятся никакие таблетки и обезболивающие средства. И только сейчас Арсений в полной мере осознает, как это хреново — зависеть от кого-то в течку. Благодаря таблеткам эти дни были для него такими же, как и все предыдущие, то есть не доставляли никаких проблем. Он спокойно занимался своими делами и вел обычный образ жизни, не отвлекаясь на текущую задницу и тупую ноющую боль. Но сейчас ничто не блокирует естественный порядок вещей, и он уже на стены лезть готов, чтобы это прекратить. Слышится скрип двери, а рядом тут же оказывается Сережа. — Арс, — он приседает рядом и хватает за плечи, помогает сесть ровно. — Давай встанем, отведем тебя к альфе. К альфе. Арсений цепляется за эти слова. Ему нужно к альфе, да. К Антону. Дима подходит с другой стороны, и вдвоем с Сережей они помогают ему встать. Сережа заботливо и предусмотрительно укутывает Арсения в халат, на что тот даже не реагирует, борясь с болью и головокружением. — Хреново, Арс? — спрашивает Дима. Голос его кажется далеким и глухим, как будто из другой комнаты. — Ага, — вяло и не сразу отзывается Арсений, пока они медленно идут по длинным коридорам, освещенным аркимическими фонарями; на улице еще даже не рассвело. — Побочный эффект от отсутствия подавителей. Но сейчас тебе полегчает, не ссы. Арсений хмыкает. Дима в своем репертуаре. — Ты, блять, в своем репертуаре, — бурчит Сережа. Они приводят его к комнате и еще даже не открывают дверь, когда Арсений чувствует альфий запах. Тот, как обезболивающее, проникает в его тело медленно, растекается по венам вместе с кровью и действует моментально. Боль отступает, давая возможность выпрямиться, ломота проходит, жар тоже. Арсений шумно сглатывает и недоуменно хлопает ресницами. Такого быстрого эффекта он не ожидал. — Он там бесоебит уже минут сорок, — отчитывается Сережа. — Рычит, рвется, тебя зовет. Иди, короче. Удачи, что ли. Хорошо потрахаться. Он улыбается, и Арсений улыбается в ответ. И заходит в полутемную комнату, в которой густым облаком стоит запах альфьего гона в самом разгаре. В отличие от омежьей течки, которая длится самое большое неделю, гон у альф длится на протяжении месяца. И все это время они хотят только одного, а если не получают, то звереют и бесятся, как дикие животные. Антон все еще прикован к кровати, но Арсений понимает, что так у них ничего не получится. Да он и не хочет так. Он хочет, чтобы его касались, мяли, трогали, царапали и кусали, потому что именно для этого альфы и существуют. Особенно этот. На этот раз альфу ничем не напичкали, и он отлично чувствует запах омеги. Тихий клокочущий рык отдается в теле Арсения приятной волной мурашек. — Иди… сюда. Обращение на «ты» даже не режет слух; сейчас это не важно. Медленно подойдя к кровати, Арсений глубоко вдыхает альфий запах и даже стонет от того, как хорошо. Тело становится расслабленным, все болевые ощущения окончательно пропадают, оставляя только острое желание. Оно сейчас общее, но с разными оттенками — спокойное у Арсения и бешеное у Антона, сплетаются в одно и вместе так удивительно сочетаются, что дышать этим хочется и хочется. — Ар-р-рсений, — нетерпеливо рычит Антон. Его член стоит так, что кажется вот-вот и лопнет, тело напряжено, кожа влажная от пота. Он звенит цепями и сжимает кулаки, так ожесточенно вдыхая, будто от этого зависит его жизнь. — Как ты пахнешь… Охуеть. Арсений улыбается. И повернув голову, смотрит на альфий член. А потом несильно щелкает по нему пальцами. Слышится громкий злой рык. И мат. Отборный, двеймерский, но явно не родной. Интересно, откуда Антон. По внешности Арсений счел бы его лиизианцем, но такие особенности внешности могут принадлежать и ваанианцам. Скинув халат прямо на пол, Арсений залазит на кровать. Антон заинтересованно приподнимает голову, облизывается и снова падает на подушки. Его длинная кудрявая челка кольцами липнет ко лбу. Арсений почему-то вдруг думает, что хочет, чтобы их ребенку передалась эта черта. Проверив и убедившись, что между ягодиц уже достаточно мокро, Арсений седлает альфьи бедра. Он не снимает сорочку, только приподнимает ее, когда свободной рукой нащупывает член Антона и направляет в себя. Пальцами прижимает головку к раскрытому мокрому входу, надавливает, но не дает войти, слыша низкий недовольный рык и наслаждаясь этим ощущением. Ощущением власти над кем-то. Антон полностью в его руках. Под его контролем. Если он не позволит, Антон даже не кончит, даже не коснется его. С беззвучным стоном, Арсений медленно опускается, проталкивая внутрь себя крупную головку. Та так приятно и правильно растягивает его, что терпеть не остается сил, и Арсений садится ниже, с хлюпом смазки впуская в себя альфу до половины. Тот рычит и в нетерпении толкается бедрами вверх, дергает руками, заставляя цепи звенеть. — Твою мать, нахуй… — запрокинув голову стонет Антон, когда Арсений опускается до конца, до самого узла, который пока еще не разбух, но точно скоро сделает это. Руки расслабляются, отпускают ткань сорочки и упираются ладошками в широкую грудь Антона. Арсений тихо стонет, ведет бедрами на пробу и сжимается, с довольным выдохом чуть приподнимается, чувствуя, как член выходит туже. Антон от этого стонет громче, шевелится сильней, сбивая простынь, жмурится. Его запах — сладкое и яркое желание, с примесью мха и коры деревьев. Арсений дышит им и задыхается, сжимает пальцы, царапнув ногтями чужую кожу, выгибается, двигается, привстает, ощущая, как дрожат от возбуждения бедра. Ему хорошо. Течка будто приглушается, но в то же время и оживает, чувство странное, но интересное и будоражащее. Арсений начинает двигаться активней, чаще вставая и опускаясь снова; выпускает член почти до конца, а потом резко садится на него снова так, что они громко стонут в унисон. Крупный член распирает сильно, давит на чувствительные стенки, упирается головкой в разбухшую простату. Чувство наполненности такое сильное, что перехватывает дыхание, стоны срываются на скулеж каждый раз, когда Арсений на эмоциях жестко садится на член. Антон в такие моменты только рычит и хрипло стонет, впервые соответствуя всем альфьим канонам — лежит и не чешет языком. Оргазм подступает как-то слишком быстро, так что Арсений решает притормозить. Он замирает на члене, чувствуя сводящий низ живота спазм, зажмуривается и терпит, потому что не хочет заканчивать слишком рано. В конце концов, он тут не только ради получения ребенка, но и ради простого удовольствия, возможности потрахаться со вкусом, поэтому будет брать от этого все плюсы. Может и не всю неделю, но какое-то время точно. Тем более не факт, что первая вязка сразу даст результат. Почувствовав, что оргазм пока что не накрывает, Арсений приподнимается, а затем начинает садиться обратно, специально зажимаясь; член скользко и туго снова проникает в его тело, Антон громко стонет и дергает закованными руками, подается бедрами навстречу больше неосознанно, чем специально. — Арс… Арсений, я… я больше, — шепчет бессвязно, а Арсений, издеваясь, опускается все ниже, пока узел и яйца альфы снова не упираются в задницу. — Ар-р-рсений… Арсений стонет, ведя ладонями по собственной груди. Глупо говорить, что ему не нравится, как Антон произносит его имя. Нравится. Ему вообще нравится голос альфы, такой глубокий и с сексуальной хрипотцой, со смешинкой и издевкой, подразнивающий и мягкий. Такой разный, но каждый раз такой… Антон ерзает на кровати, рвется, рычит, стонет, звенит цепями и, подавшись бедрами навстречу Арсению, кончает. Тугая струя теплой спермы так неожиданно выстреливает прямо внутрь, что Арсений даже пораженно охает и подскакивает, но не слезает с члена. Антон обмякает сразу же, с хрипом вдыхает ртом и едва не вываливает язык. От него несет чистейшим удовлетворением и приторным ароматом еловых лап, и Арсений глубоко дышит этим запахом, чувствуя в себе еще не опавший член альфы и его сперму. Много его спермы, густой и теплой, которая с неприличным хлюпом начинает вытекать, стоит только Арсению чуть привстать. Растянуть оргазм не получилось. Чужой, по крайней мере. — Козлина, — Арсений говорит это показательно недовольно; сам он не кончил и альфе этого позволять не собирался. Он полностью слазит с члена; тот шлепается об Антонов живот и дергается, а сперма тем временем щекотно бежит у Арсения по бедрам и ягодицам. — Кончил в меня. — Антон что-то тихо неразборчиво бормочет. — Ага. Теперь вот… вылизывай все это. Или высасывай. Как хочешь, короче. Подобрав полы сорочки, Арсений ползет к лицу Антона и видит его бородатую усмешку. Невыносимый. Что-то соображающий даже после мощного оргазма. — С большим удовольствием, мой дон. Мстительно резко усевшись на его лицо, Арсений сам же себя наказывает — Антон моментально подставляет язык, на который капает его же сперма. — Помогите немножко, мой дон, — хрипло просит Антон, и Арсений стонет. Понимание, о какой помощи просит Антон, бьет по воспаленным наступающим оргазмом мозгам. Сжимая пальцами изголовье кровати, Арсений тужится и мычит, слыша, как сперма выходит с характерным звуком. — Святые… Кажется, они шепчут это одновременно. Чтобы было еще удобней, Арсений обхватывает собственные ягодицы ладошками и разводит половинки в стороны. Антон тут же с готовностью прижимается к растраханному входу губами и с хлюпом всасывает, мычит довольно, сглатывает собственную сперму и повторяет свои действия, да так торопливо, как будто присасывается к воде после недели ее отсутствия. А потом открывает рот, жарко дышит на чувствительную кожу и с мокрым звуком высовывает язык. Мелко дрожа и скуля от перевозбуждения, Арсений полностью садится на его лицо и начинает двигаться взад-вперед, раз за разом проезжаясь задницей по распластанному большому языку Антона, по его подбородку и даже щекам и носу. Нежную кожу ягодиц скоблит жесткая щетина, временами это бывает даже больно, так, что Арсений болезненно стонет и приподнимается, пережидает, а потом садится обратно. Антон лижет не только судорожно сжимающийся вход, но и яйца, промежность и сами ягодицы. Иногда успевает куснуть, но не сильно и тут же мокро зализывает это место. От его бороды мягкая кожа становится еще чувствительней, жжется и горит, заставляет хныкать от смеси возбуждения, удовольствия и боли. Снизу слышатся громкие хлюпы, такие звуки, будто Антон тонет и захлебывается, но вместе с тем он и рычит, и довольно стонет, и даже что-то говорит, пока Арсений продолжает двигать бедрами, трахая чужое лицо. На этом лице хочется просидеть целую вечность и кончать безостановочно, но Арсений в этом даже самому себе не признается. Он не хочет как-то выделять этого альфу среди других своих любовников. Он ведь не особенный. Ничем не лучше. Вообще. Арсений кончает. Громко, бурно, оглушающе, так сильно, что судорогой сводит все тело, и он трясется, срываясь даже не на стон, а на визг. Перед глазами плывет, комната делает круг, и Арсений едва не заваливается в сторону. От нелепого падения его спасает то, что он снова вцепляется пальцами в изголовье кровати. Кажется, Антон опять что-то говорит, но он не слышит, пережидает немного, пока звуки снова не обретают привычную звучность. — Ч-чего?.. — Говорю, обожаю вашу задницу, мой дон, — без капли стеснения улыбается Антон. Его лицо, и особенно борода, мокрые, словно он только что вылез из воды.