Просто ещё один сон

Руки за голову, и взгляд в звёздную россыпь. Дрожь асфальта под кожей, вдоль позвоночника, и первый порыв – вскочить с проезжей части, но я вовремя вспоминаю, что не нужно. Прикрыть глаза, и чуть сосредоточиться – грузовик заносит в сторону, стирает шины о покрытие, а я встаю и бреду к тротуару, туда, где уносится в исколотое звёздами небо серо-стальная громада, самоуверенный вызов космической глубине. За поворотом – грохот, истошно вопит сигнализация и уже зарево лижет бордюры. «Кто же виноват?» Сканер на входе можно проигнорировать, равно как и чёрный сенсорный экран для набора кодов. Кто ждёт меня – тот знает. Стучу костяшками по прозрачной стене, стекло толщиной с моё запястье. «Ракетонепробиваемое», – думаю я, и иду сквозь стеклянную дверь, она и не дрогнула. Она холодная внутри, прозрачная – значит, можно насквозь, а стекло быстро отрезает меня от звуков грузовикокрушения, и от участия в нём. Раз мы не обратили внимания на пальчики и сетчатки – можно поиграться с фотоэлементом… Из стен вылетают железные решётки – впереди и позади. Даже если вдребезги дверь – захлопывается ловушка. Surprise! Не остановит, но задержит. Мгновенно, металлические челюсти щёлкнут – ты в клетке шириной в два шага. Но я быстрее, и блестящие копья уже нацелены мне в рёбра… Оп-ля! Решётка замерла, задумавшись в нерешительности, до встречи право-левых половин – пол-метра… сквозь меня. Я медленно, ласково глажу пальцем их острые зубы. Что такое? Только что тут была тень – и вдруг исчезла. Но для них – всё по-честному, восстановлена прозрачность и справедливость, и клыки нехотя, но втягиваются обратно в стены. Под полом чутко спит сторожевой пёс – датчик на давление. Я топаю по его спине – всё равно не проснётся, и прищуриваю глаза. Сквозь прикрытые веки комната становится чёрно-красной – расчерчена тонкими нитками из огня и крови – лазерными лучами, а я вижу любые излучения. Заденешь такой – и всё здание взвоет… «Западня», – вдруг вспоминаю я, и вообще-то так оно и есть. Я небрежно поддеваю носком кроссовка один из лучей – он рвётся, ещё один…Они опутывают холл, заключают в световую клетку, и даже на нескольких уровнях, до самого потолка. Я восхищённо прищёлкиваю языком – ну и паранойя! Её следы цепляют меня за нос, липнут, как паутинка. Я осторожно тяну электромагнитную нитку и начинаю наматывать на палец… – Лифт налево! – слышу я раздражённый голос, низкий и с налётом хрипотцы. – И хватит издеваться над системой, – а вот и обладатель голоса: лохматый, рубашка наверх на майку, и карманы набиты чем-то сладким, не иначе – руки влипли и не спешат их покидать. Небрежность обманчива – можно подумать, его поднял с постели ночной визит, если бы не стержень в этом голосе и взгляд насквозь, совсем-совсем не сонный. «Сеть» погасла, и я иду следом, досадливо морщась, ребячески, эгоистично, что не дали наиграться – лазерная «паутина» мне понравилась. Надо было сразу не «затенять» сенсор на свет – «ловушка» перебудила весь небоскрёб до самой крыши. Хотя… Ага, застанешь тебя врасплох… Вот это всегда оставалось для меня загадкой – даже я иногда сплю. – Надеюсь, ты не по работе. И неужели нельзя было обойтись без аварии? – Так вышло, – в лифте чёрная глянцевая стена, а вторая половина – стеклянная, и видно всё, что на улице. Подъёмник-обзорник. Он проводит ладонью по хрустально-отражающей глади, и на ней загораются красные сенсорные клавиши. – Здесь 9 скоростей, они задаются автоматически в зависимости от этажа, но можно самому выбрать скорость какую хочешь. И если больше пяти, – пальцем он тыкает во вспыхнувшую вроде смущённо, от прикосновения, кнопку, – то стена становится матовой, – стекло на глазах превратилось в молоко. – Это тоже по выбору. А то у некоторых может голова закружиться от быстрого подъёма и мельтешения. – Ещё одно касание его ладони – и сенсор гаснет, и я знаю, что мне больше его не вызвать, и нет пути к отступлению. – А перегрузки здесь почти не чувствуются. Я чуть позже буду, у меня дела, – он выскакивает, обернувшись напоследок. Да-да, волнуешься, что головокружение будет. У меня. На скоростях, даже не приближённых к космическим. Ага. Конечно. В моей улыбке – двойное утверждение, означающее отрицание, и какие могут быть дела ночью в пустом здании, но я глотаю комок колючей верблюжьей шерсти, и когда белый туман, недавно обнажающий город в своей стеклянной наготе, отрезает от меня нескладную фигуру, гораздо больше мне хочется сломаться и прижаться лопатками к агатовому зеркалу, напротив белой стены, теперь ставшей и правда глухой стеной. Белая, белая, не прозрачная – а значит, всё равно темница. Чувство, что заключили между двумя цветами – Поглотителем и Отражателем, и заперли в центре круга Инь-Янь. Я оглядываю свой монохромный мир длиной в 30-40 секунд и хмурюсь. Мне не хватает своей идеальной противоположности. Створки разъезжаются, и потом лифт бесшумно уходит под крышу, люк над ним смыкается, как вода над утопающим. Я трогаю его ногой – но чувствую только твёрдый бетон. «Как сквозь землю провалился». На другой стороне вырастает такой же, и так же беззвучно погружается в свою червоточину-шахту в громаде небоскрёба. – Ну как? – крыша окружена металлической оградой, и я думаю, что это слишком слабая защита от такой высоты. – Знаешь, я люблю тут бывать. – А подальше – тёмный странный силуэт. Он напоминает гигантскую морскую ракушку, и чем ближе, тем громче шорох и шёпот. Мы подходим – это правда ракушка, и внутри должна быть жемчужина, но это всего лишь вертолёт. Маленький, лёгкий, голубоватых тонов. «И не светит и не светит здесь живёт холодный ветер здесь над склепом плачут тени голоса и привиденья сон похожий на забвенье» – Что? – М-м-м… ничего. Это площадка? – Ну да. Только хитрая. Её не видно ни снизу, ни сверху, – ладонь касается корпуса машины, и вертолёт мягко соскальзывает и проплывает чуть вперёд, как на водных лыжах, загребая длинными, длинными, искорёженными тенями от лопастей. – Им очень легко управлять, – и если так, то мы ходим по воде это значит быть беде… – Я встряхиваю головой, изгоняя рифмованные мысли. Что это со мной? Подхожу к ограждению. Как здесь, да? Надо бы что-то сказать, но этот тёплый, глупый ночной город бесконечно далеко… И эта почти-священная урбо-красота сжимает, как в тиски, грудную клетку, и страшно сделать вдох-выдох здесь, на вершине сна о новообретённом мире. Сколько же здесь этажей? 150? 200? И я вдруг ловлю себя на том, что не помню, сколько в лифте, этой камере на короткий срок, было отметок. – Вообще-то, этажей, настоящих, меблированных, только 24. 25, – добавляет он, оглянувшись. 25. Там, где живёт моя любовь. – Остальное – так, вакуумные комнаты, – надстройка для пирамиды. Понятно. И вдруг когтистой лапой берёт за горло сухое раздражение – или просто… боль – до рези в глазах: – Почему раньше… почему ты этого не показал мне до того, как?.. – Мне так же глупо снится страна в которой нет полиции и государственной границы¹ Я хочу положить на парапет руку, но вдруг отдёргиваю, как от скорпиона: луна высветила то, что казалось мне литым узором – из железных перил растут цветы, колкие шипастые стебли и полупрозрачные лепестки, как крылья бабочки. Розы, и так по всему периметру. Я касаюсь осторожно цветка – и пальцы немеют и становятся мокрыми, как от крови. Я тупо смотрю на руку, но это всего лишь вода. Розы изо льда, и луна висит в небе буквой «С» и опускает сверху натянутую леску, она проходит насквозь и лепестки мерцают голубовато, искристо. Тонкие, нежные, хрупкие… ледяные, края как бритва. Льдинки тают на ладони знай никто тебя не тронет в коконе моих агоний. Роза жжётся как огонь… И вдруг кидаю взгляд вниз, и остро понимаю, почему любишь здесь бывать и что здесь есть, чего нет нигде. Одиночество. Такое, что я даже делаю шаг назад. Вены немеют и кружится голова, в горле застрял кусок ледышки и в груди схлопнулся вакуум, сжав сердце до размеров шарика для пинг-понга. И теперь я знаю, что скрывает за собой слово высота. Настолько один. Просто-просто, жутко-жутко. Почему раньше без меня? Живым тут не место. Огромен мир и тесен двоим нам здесь нет места чтоб не сорвать протеста из полупьяных губ. Я тихонько пытаюсь сгрести ладошкой блики над ледяными цветами. Природный свет – это тебе не сфокусированный лазер, легко цепляющийся, как струнка – он проскальзывает между пальцами, точно шёлк. Увёртливое Нечто… Твоя ошибка – моя победа вот только плачет над нами небо. Оттуда, где я, не возвращаются. Я смотрю, он закладывает руки за голову, пока я колдую над этой «клумбой», и глядит вверх, а в чёрных глазах такая тоска, что хватит насквозь пропитать всю эту сказку из стекла и железобетона. «А как же небо?» Небо шлёт меня с приветом льдом дождём и лунным светом, – а я поворачиваюсь и смеюсь глазами, как луна, смеюсь, как смеются, не оставляя шансов. Свет-таки попался, и я держу его осторожно, в полуприкрытой ладони, точно бабочку, – … Никакой защиты нету¹… – и хочу протянуть ему, но он вдруг резко бьёт по парапету, и здание дрогнуло, до основания, и мой «подарок» просто соскользнул с ладошки. – Действительно хватит! – огромный небоскрёб хрустнул переломанным хребтом, и сложились несколько этажей. Я чувствую, как внизу трещат спички стальных каркасов и брызжут во все стороны стёкла, и всё здание, кренясь в этой дикой качке, оседает. – Пойдём! – он открыл дверцу вертолёта, но я бросаюсь назад и ещё с хрустом отламываю стебелёк. – Быстрее! Ты что делаешь?! – Ай, это же роза! Иглы в подушках пальцев и сон уже разбит… Охранная система подумала всего 4 секунды, мигнула одобрительно и тяжеленные двери почтительно разъезжаются в стороны. Я кошусь на обманщиц-стены, в которых дремлют ядовитые шипы. Спокойно, там, в конуре, я сегодня законно. – Лифт… – Слева, - вместо «привет». Он оглядывает меня сверху вниз, удивлённо- подозрительно: – Да. Поговорим наверху, ладно? Я чуть позже буду, у меня… – Дела, – вздыхаю я, зарабатывая повышение концентрации чужого внимания к своей особе процентов на 25, и иду к лифту. Я ступаю внутрь и наконец-то выдыхаю. Немного посижу тут, чтоб не приезжать раньше, и осмотрюсь. Эбен и кварц, никаких девяти скоростей. Этажей-то 25. Никаких стёкол-хамелеонов. Всё честно и голо, мелькают дорога, и витрины напротив, окна. И вот двери разъезжаются. – Ты уже здесь? – Ага. Я молчу. – Здесь есть вертолётная площадка? Удивлён? – Есть, – осторожно переступаю порог, правда, есть, но, конечно, не ракушка. – А ты откуда знаешь? – суживаются глаза, заранее готовые не верить. Я даже улыбаюсь: – Мне сон приснился. Он отворачивается, и я глажу взглядом спину. – Вот как. И какой? «Что я не вернусь, и ты знаешь, почему», – я покрепче стискиваю ладонь, и хрустит, и впивается в мозг. – Про ледяные цветы. Лучше знать наперёд, Кому первым сдаваться. Смерть хотя бы не врёт. Если кто-то умрёт... В руке было твердое, а теперь капает. Пусть ломается лёд… … капает в пыль, на серый бетон. А цветок – синий лёд… … и это не талая вода... Лезвиями сквозь пальцы ____________________________________________________________ ¹ — строчка из стихотворения, уже не помню чьего авторства... «Это просто лунный свет, никакой защиты нет. Сердце — пламенный рубец» — это тоже кстати строчка из песни Мельницы. Еле вспомнил)))