Куртка

Любимая кожаная куртка Сугуру вся в шрамах: царапины на локтях, трещина вдоль бокового шва, вытертый внутренний край из-за долгой носки и заедает молния. С этим можно жить. А с длинным разрезом поперек спины и нашивки в виде китайского дракона — нельзя. Сугуру просовывает в него пальцы. И ведь даже не на задании… — Как твоя спина? В лице Сатору нет сочувствия, а Сугуру понимает, что в кои-то веки хочет, чтобы его пожалели. Куртка в его руках — символ потери, представитель всех прошлых потерь, которые сливаются в эту, последнюю. Не то чтобы он хочет чего-то необыкновенного — просто чтобы Сатору подошел, прижал его голову к груди и поцеловал в макушку. Но Сатору в стороне от этого, он такого не понимает. Вымерший город или смерть товарища — вот это потери, все остальное летит мимо Сатору, наблюдателя, висящего над землей, представителя одного из трех старейших кланов. Сугуру смотрит на него и видит, что они одной крови, но разного происхождения. Они дерутся вместе, вместе смеются и даже, кажется, их сердцебиение давно синхронизировалось. Но иногда Сугуру остается один на один с вещами, которые Сатору незнакомы. «Надо просто перетерпеть», — думает он. Это как осенняя хандра или один из тех неудачных дней, когда встал не с той ноги. Все пройдет и закончится. Сатору чем-то шуршит и, когда Сугуру открывает глаза и смотрит на него, оказывается, что Сатору разделся. Он стоит весь нечеловечески белоснежный, если не считать глаз — тоже, впрочем, инопланетных. Он будто только что вышел из первозданного океана, народившись, как есть, среди базилозавров и левиафанов, и нагота его естественна. Из-за роста его ноги кажутся слишком длинными. Он подходит и садится Сугуру на колени, убирая с них кожанку. — А как спина, ты так и не ответил. На спине просто царапина, Сугуру даже не помнит, за что зацепился. Сатору трогает его спину, просунув ладонь под футболку, потом гладит куртку: — Хорошая, — и надевает ее задом наперед. Воротник жестко утыкается ему в шею, на груди — дракон, перечеркнутый разрезом. — Смотри, — говорит Сатору, — это — тоже кожа. И тянет руку Сугуру к груди. Сугуру ныряет ладонью в разрез. Под ним — кожа Сатору. Его можно почувствовать только губами, невидимый пушок, покрывающий его живот. Сатору прижимается к Сугуру, распускает его волосы, принимается их перебирать, целует в ухо, и Сугуру в единый вздох отпускает. Даже если Сатору не понимает, что с ним происходит, он понимает — его. «Развел трагедию на пустом месте», — думает Сугуру, ладонью чувствуя, как дышит Сатору. Ему нравится просыпаться под стук его сердца под щекой. — Потрахаемся? — спрашивает он, прикрывая глаза. — Если захочешь, — Сатору, не останавливаясь, продолжает перебирать его волосы. Сугуру еще не знает. От куртки пахнет кожей, и улицей, и отчего-то немножечко кофе. Сугуру, обняв Сатору, пытается свести полы куртки у него за спиной. Молния царапает ладонь. Сугуру думает: пусть это будет самая страшная моя потеря.