Любовь — не только гормоны

Несколько дней дом пустовал. Всё время Эрнест проводил возле койки юноши, следя за его состоянием. Сердце прижилось и исправно работало, со всеми прочими органами, только в сознание Родион так и не приходил. Парень будто крепко спал, то и дело вздрагивая или приподнимая руку, давая ложную надежду на его пробуждение. В очередной раз сидя рядышком и поглаживая чужое тело, на лекаря вдруг нахлынули детские воспоминания, как мама сидела с ним рядом и рассказывала сказку, когда мальчик не мог уснуть. — Хей, Родик… Интересно, а ты любишь книги? Тебе читали в детстве сказки? — Рука плавно скользнула к плечу парня, нежно и с трепетом его поглаживая. — Мама рассказывала мне… Одну и туже, каждый раз, но я, будучи ребёнком, свято верил в подобное… Как лучик света подружился с тенью. Этот чёрный комочек был злым и всех обижал… У него не было друзей и семьи, может поэтому он себя так и вёл? Его презирали и обходили сторон, пока лучик не встретился с ним и, развеяв сгустки тьмы, не увидел, что на самом деле этот тёмный бунтарь, под своим обликом бандита не скрывает такой же яркий свет… Другие отказывались верить в это и только лучик знал, что эта тень на самом деле хорошая… Они были лучшими друзьями, пусть все считали их безумцами… Главное счастье, не так ли? — Повернув голову на бледное лицо, в пустоту спросил лекарь. — Я в детстве думал, что так может быть и в жизни, ведь в каждом, даже самом плохом человеке должно быть что-то хорошее… Но чёрт, я был не прав… Хотя может просто ещё нет такого сильного лучика, чтобы развеять темноту некоторых людей? В обычной жизни Эрнест неразговорчив, позволяя преодолеть лимит в десять слов лишь с некоторыми людьми. Но когда ему никто не мог ответить, он мог говорить часами. — А ещё… Когда я был маленьким, я любил смотреть на салют. Эти яркие вспышки на звёздном небе заставляли меня прыгать от радости каждый раз. Может, когда ты проснёшься, мы пойдём запускать их? Разделяешь ли ты мою любовь к пиротехнике? Тяжело вздохнув, старший слегка приложил голову к груди Родиона, дабы послушать его сердце. Это был единственный звук, который мог бы сейчас помочь ему отвлечься. … Проходили недели и лекарь сбился со счёта, сколько дней уже не ел и почти не спал, лишь бы не пропустить момент, когда его мальчик проснётся. Разговоры с тишиной постепенно привели к тому, что Эрнесту мерещился голос Родиона, будто тот что-то ему отвечает. Чем дольше это продолжалось, тем меньше были шансы, что он вообще очнётся. Ещё более грустный и разбитый лекарь перестал ночевать в лаборатории. Мир за окном жил другим чередом. Уже не радовали ни красивые закаты, ни звёзды, ни работа. Настала зима. Власть переизбрали, тираничные законы отменили… Но это уже было не важно. Даже слегка улыбнуться было невозможным без него. Всё, к чему стремился старший, куда убил столько сил и времени в итоге для него стало безразличным. Заходя в нижнюю палату и, каждый раз убеждаясь, что юноша всё ещё не проснулся, Эрнест лишь больше угасал где-то внутри себя. В один из дней, все камеры опустели. Часть садист отпустил, а ранее «высших» задушил собственноручно. Теперь ему не нужны были подопытные. Ему ничего не нужно...