Красный

Природа вновь становилась багровой. Листья наперегонки стремились поменять свой окрас, однако воздух все еще был насыщен летним теплом и добротой солнца. Последние дни августа, как и начало сентября, радовали чистым небом и легким южным ветром. Она впервые стояла у окна и любовалась расцветающим осенним пейзажем, вместо того чтобы хоть как-то отвлечь себя им или вновь увязнуть в мыслях о кленах, отце, почве, смерти… В общем, обо всем. Она отвернулась от рамы и побежала к вишневой двери. Леша уже должен был вернуться со школы. (Ей было интересно, как прошел его первый день и, честно сказать, Она успела соскучиться.) Стук. Тишина. Снова стук. В ответ – опять ничего. Мурашки пробежались по телу, Она знала, что это признак легкого страха. Раздались едва слышимые аккуратные мелкие шаги. Кто-то поднимался. В конце коридора появился мальчик. - Привет, тетушка. - Леша! Я уже начала паниковать, ха-ха. Тишина. - Что-то случилось? Опять бьющая по вискам тишина. В этот раз лишь минутная. - Они обзывали меня, - слышится сломленный детский голос, - они говорили гадости про моих родителей. Что они меня бросили, что я никчемный богач. Они облили меня водой на рисовании и поставили подножку, - контраст интонации, тембра и живости душат, - губа болит. И только тут она заметила мерзко-красное пятно на идеально-белой рубашке и разбитую губу. Кровавую губу. Земля ушла из-под ног. Кровь. Кровь. Кровь. Кровь. Кровь. Алая кровь. Она заливала сознание, взор, заполняла уши, рот, глаза, нос. Дышать было невозможно. Вся она вязла в этом ощущении. Ощущении тягучей вязкой алой жидкости. Попытки сделать легкий чистый вздох казались безнадежными. Повсюду кровь. Отец вернулся с охоты. Был это чей-то голос или голос сознания она не понимала. Однако помнила о правиле: всегда встречать отца, обнимать и с улыбкой бежать к себе в комнату. Вот она оказалась во дворе. Отец держал зайца. Белого, пушистого, казалось, такого мягкого и теплого. Чистого зайчика с кровавым пятном на шее. Маленькая капелька, упав, окрасила снег в такой же мерзкий красный. - Почему ты убил его, папа? - Разве не здорово, дочь? Я думал услышать слова о том, какой я молодец и увидеть восхищение и восторг отцом в твоих глазах, а не эти сопли. Идем за мной. И вот локация меняется. Малыш-заяц с грустными неживыми глазами уже лежит на столе. Противный желтый свет окрашивает его шерсть в грязно-молочный оттенок. - Сейчас я покажу, зачем подстрелил его. Он сделал надрезы и кровь полилась из них, оставив тельце «сухим». Отец выжал зайчика. Начав сдирать шерсть, он сказал не отворачиваться. Ослушаться его было страшнее. Крик застрял в ее горле, когда он одним махом отрезал зверю голову, лапы. Она не может вспомнить удаление внутренностей. Следующее воспоминание, словно кадр в фотопленке, мелькнуло в сознании и вызвало рвоту. Семья сидит за столом. На ужин – мясо. Мясо зайца. - Приятного аппетита, - эти слова этим голосом, - запомни, дочь, в этом мире выживают сильнейшие. Падение. Она вновь окунается в воспоминание. Все стерильно чисто и бело. Больница. Отделение неотложной помощи. Она у кушетки. На ней лежит он. - Врачи сказали, шансов нет, - нежность, нежность, бесконечная нежность, смешанная с адской тоской и безысходностью, - не плачь, пожалуйста, не плачь, - такое не произносят с влажным лицом, - моя милая, позаботься о нашем малыше, - он провел холодными пальцами по Ее щеке, опустил на живот, - я знаю, ты сможешь. Я так люблю тебя, - и в этих словах всё: все обещания, признания, мечты, словно заранее изложенные, - проведешь со мной последние минуты? Бинты моментально окрашиваются в красный. Она сжимает его морозную мягкую руку в своей мокрой дрожащей ладони. Ее слезы и его кровь, словно стремясь друг к другу, покидают организм нежными струйками, струйками вечной любви. - Выживают сильнейшие, - сказал ей отец по возвращении домой. «Позаботься о нашем малыше». Боль. Адская боль. Она не слышит, не видит и не чувствует ничего, кроме боли. Ей что-то вкалывают. Боль отступает. Когда картинка перед ней проясняется, она видит кровь. На себе. На своем животе. Они что-то достают. Что-то кровавое. Она отключается, прежде чем понять. Кровавое болото прошлого отпускает Ее. Перед Ней – зеркало. Ее рука лежит на нижней части живота, закрывая шрам от кесарево сечения. Осознание отвратительно. Нет. Это неправда. Больной мозг снова подкидывает ложные мысли. Это сон. Или все же реальность? Нет. А что есть реальность? Что происходит? Не может быть, чтобы все это происходило с Ней. Она не могла забыть такого. Жизнь не может быть такой. Нож, поднятый трясущимися пальцами. «Он бы не хотел такого». Был ли он когда-то? Была ли Она когда-то?