когда выпадет снег

Когда первая эйфория от полученной книги прошла, Мирон задумался. Слава оставил Замаю эту книгу. Но это не просто книга — она символ вехи его жизни. Их столкновения. Наверное, важная для него вещь. А ценные вещи, как известно, раздают дорогим людям, перед тем как уйти из жизни. Конечно, он не мог знать наверняка, но… Что вообще было важно Славе? Он любил книги — но их на том свете не почитаешь, любил картины своей бывшей невесты и своего кота, поэтому передал их Саше. Что оставалось кроме этого? Он не был материалистом, и у него даже не было ничего дорогостоящего. Но было его творчество. Может, он оставил кому-то свои невышедшие треки? Фёдоров собрался с силами и написал Замаю. Он не думал, что тот ответит. А если и ответит, пошлёт, потому что это не его дело. Но Андрей, видимо убитый горем, ответил ему, что ничего нет. Ни дисков, ни ссылок, ни даже мп3-файликов в переписке — ничего. И почему-то сказал, что если бы Слава кому-то и оставил бы их, то ему, Мирону. Вместе с этим он неожиданно предложил ему записаться на трибьют. Мирон думал, его давно выпустили — «важная» дата 40 дней прошла. Он упустил из виду другое — прошло уже четыре месяца, и трибьют хотели выпустить к Славиному дню рождения. Мирон ответил что-то неопределенное про трибьют. Он уже давно не мог заставить себя написать ни строчки. Касательно Славиных треков… Могла бы теплиться надежда, что этот файлик затерялся, что это была ссылка, которую раньше Мирон не открывал из-за осторожности — мало ли, какие там трояны Слава ему наотправлял. Но за это время Фёдоров изучил их переписку вдоль и поперек. Ничего не было. Глаза мозолило его последнее сообщение, отправленное в день смерти. Просто «мирон». Что это было — обращение, предупреждение… Мольба?

Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб

Некстати вспомнился Маяковский. Не так давно он навещал родителей — у них огромная домашняя библиотека, в котором Фёдорову на глаза попалась книга писем Маяковского и Лили. Мирону нравилось его творчество, а вот Слава как-то писал, что «полит-агитка в стихах» его не впечатляет. Как будто сам Маяковский хотел ее писать… Внезапно, Мирон почувствовал ожившее вдохновение и открыл ноутбук. За окном шел ненавистный снег, не желавший уступать весне. Напряженно он нажимал на клавиши, боявшись упустить этот поток. Но в этот раз Муза не отступила. Перед глазами стояли их шутливые сообщения, пару ночных звонков, разговор на одной из случайных тусовок. То, чему он никогда не придавал значения, то, что он так сильно боялся ворошить, теперь прорывалось через оболочку его закупоренного сознания и выливалось буквами на экран ноутбука. Но он больше не чувствовал страха. Закончив, он дал файлу название «Слава!». Мирон улыбнулся. Машнов бы точно его застебал за такую пошлость, да только какая уже разница… Сердце закололо. Только сейчас Фёдоров осознал, что впервые со дня его смерти, он написал что-то. Что-то, что он выпустит, а Слава не послушает. Это и в правду одиноко — Слава бы точно понял, о чем текст, от остальных Мирон мог бы отбрехаться, но Машнов бы вывел его на чистую воду. Всегда выводил. Сейчас ему было все равно на реакцию общественности, на прослушивания, на свою репутацию. Он искренне вложил в этот трек то, что хотел, и он его выпустит. Может, этого Слава для него хотел… Свободы.

И суетных дней взметенный карнавал растреплет страницы моих книжек…