Страх и стойкость

      С того дня, как Антон выбрался от мародёров, а после прятался с мальчишкой-кадетом в разрушенном торговом центре, сходя с ума от боли во всём искалеченном теле, прошло почти два месяца. Рёбра зажили, страх начал отходить, и они успели обзавестись настоящим рюкзаком вместо куска шторы, которую мальчик повязывал себе на груди крест-накрест на манер рюкзака и хранил там остатки медикаментов, еды и термос с водой. Не считая необходимости избегать рыскавших мутантов и других людей, эти дни были спокойными, и в соседний город двое скитальцев вошли пусть и с мерами предосторожности, но без страха.       И когда на относительно уцелевшей площадке на окраине города раздались подозрительные шорохи, Антон насторожился первым. Он тронул своего спутника за плечо, и тот тут же напрягся. Не успели они сделать и двух шагов, как со всех сторон их окружила группа людей — подростков, а некоторые были на вид совсем ещё детьми. И все они хищно горящими глазами смотрели на Антона.       Он застыл. Стиснул рукой плечо кадета и услышал, как тот обращается к бандитам:       — Вам что надо?       Вперёд вышел парень, которого Антон запомнил как главаря — рослый, темноволосый и очень злой.       — Твой друг, — главарь указал на Антона ленивым движением кривого ножа, — Кое-что нам должен. Отдай его нам — и уйдёшь целым.       Антон задрожал. Кадет шагнул вперёд и задвинул его рукой за свою спину — хоть он и обладал совершенно детским лицом и по натуре был сущим ребёнком, ростом превосходил большую часть окружившей их шпаны и был шире каждого в плечах.       — Шиш с маслом не хочешь?       — Смотрите, защитника себе нашёл, — скривилась стоящая чуть позади главаря рыжая девчонка. Антон судорожно сглотнул, пытаясь справиться с ощущением удушья, и вцепился в плечо мальчишки сильнее.       Главарь прокрутил нож в руках и мрачно сощурился.       — Тебе, может, помочь принять тяжёлое решение?       — Свалите лучше, — ответил кадет, помахивая у бедра увесистой дубинкой, утыканной гвоздями, — Пальцем его тронете — хребты переломаю, ясно?       Один из малолетних бандитов замахнулся на них арматурой. Мальчик толкнул Антона назад и отбил выпад дубинкой, от чего нападавший взвыл и упал на землю. Антон вскрикнул и только сейчас сообразил вытащить из-за пояса нож, который мальчик подобрал на стройке и почти каждый день тратил хотя бы полчаса, чтобы научить Антона им драться.       Началась свалка. Кто-то схватил его за плечо, потянул, но в следующую секунду Антон увидел перед собой зелёный рукав кадетской куртки — мальчишка с яростным рыком толкнул мародёра в сторону и обрушил на него дубинку. В уголке глаза мелькнуло чёрное дуло пистолета. Антон споткнулся, оглушенный выстрелом, но невредимый, как и кадет — тот бросился на вооруженного огнестрелом парня, схватил его за руки и выбил пистолет на землю. Схватив пистолет, он навёл его на приближающуюся к Антону сзади рыжую девочку, но прежде чем он успел хоть что-то сделать или сказать, на него налетели ещё двое. Мальчик повернулся, прикрываясь болтающимся на спине рюкзаком, и упал на одно колено.       Антон развернулся и выставил строительный нож между собой и рыжей. Та остановилась, а потом вдруг бросилась к навалившимся на кадета подросткам — один из них уже лежал на земле, а в другого, — в главаря, — мальчик целился левой рукой. Правая висела вдоль тела.       По команде всего за несколько секунд площадка опустела. Кадет подошёл к Антону, сверкающий широкой улыбкой и весь измазанный в пыли.       — Смотри, теперь у нас есть пистолет! — торжествующе заявил он.       — Д-да, — выдавил Антон, и вдруг понял, что плачет. Мальчик неловко скинул рюкзак, положил туда пистолет и поднял с земли дубинку.       — Я же говорил, что защищу тебя.       — Иди сюда, — всё ещё дрожащими руками Антон потянул мальчишку к себе, — Защитник ты мой… Ты ранен? Что с твоей рукой?       — В меня один ножом ударил. Вроде даже почти не болит, только я рукой двигать не могу.       — Не можешь? — Антон сглотнул, — Это не очень хорошо…       Тщательно осмотрев, ощупав и перевязав рану рядом с правой лопаткой, он отстранился и серьезно посмотрел на мальчишку.       — Сейчас нам нужно найти подходящее место, и там мне придётся тебя прооперировать.       — Зашить? — уточнил кадет.       — Не совсем… Тебе сильно повредили мышцу, — голос Антона дрогнул, — Нужно будет провести полноценную операцию, чтобы всё поправить, иначе она не заживёт, и… Ты не сможешь больше поднимать руку.       Спокойно сидящий напротив кадет с накинутой на голые плечи курткой просто ответил:       — Нужно — значит, делай.       Подходящим местом оказалась столовая — буквы «О» и «А» упали, превращая вывеску в «Столвя». Антон просунул руку в дверную раму с наполовину выбитым стеклом и открыл замок изнутри. Выбрав стол подходящей длины, он накинул на него стащенную с соседнего стола клеёнку и принялся рыться в рюкзаке. Всего три ампулы лидокаина, который может вообще не подействовать на мальчика, бутылка хлоргексидина… Зато бинтов было достаточно, и предусмотрительно взятые из аптеки в торговом центре рассасывающиеся хирургические нити с иголками лежали нетронутыми.       — Посмотри, есть ли тут вода и где можно развести огонь. Только не шевели правой рукой.       Мальчик ушел выполнять поручение, а Антон обошел столовую и собрал целую охапку вилок, ложек и ножей. Часть из них оказались достаточно мягкими, чтобы согнуть у вилок зубчики, превращая в подобие когтей. Антон набрал несколько кастрюль воды, в другой развёл огонь — пользоваться местными газовыми горелками он не решался, и сложил столовые приборы в кипящую воду.       — Подойди-ка, — он поманил своего спутника рукой, снял с него куртку и размотал повязку, — Теперь ложись животом на стол. Вот так, ближе к краю… И полежи немного, хорошо?       Мелко дрожащими руками Антон положил на взбухшую от воспаления рану смотанный пропитавшийся кровью бинт. Осторожно, чудом не обжегшись, он выловил кипящие в кастрюле приборы и выложил на чистый кусок бинта. Он поднял голову — мальчишка лежал на клеёнке, отвернувшись. Антон убрал кастрюлю с водой с огня и прокалил до радужных разводов каждый нож, вилку и ложку, после чего обтёр их щедро пропитанными хлоргексидином салфетками.       — Это будет довольно долго, — предупредил он, подходя к столу, — У нас есть немного обезболивающего, но его не хватит на всю операцию.       Он убрал бинт и принялся протирать края раны и кожу вокруг хлоргексидиновой салфеткой. Мальчик дёрнулся в сторону, сжался и зашипел.       — Послушай, малыш, — голос Антона снова дрогнул, и он понадеялся, что руки его дрожать не будут, — Это больно, и будет ещё больнее, но надо потерпеть. Самое главное — не напрягай плечо, ты понял меня?       — Угу, — мальчик кивнул, всё ещё отвернувшись. Антон протянул ему свёрнутый кусок марли.       — Прикуси это.       Тот послушно взял марлю и сунул в зубы.       Антон обтёр хлоргексидином собственные руки, встал над лежащим на столе кадетом и взял шприц. От укола в воспалённое место мальчик снова дёрнулся и громче задышал. Отложив последний шприц, Антон потянулся за ножом. Всё-таки лидокаин на мальчика действовал — от двух удлиняющих рану разрезов, из которых тут же потекли алые струйки, он даже не шипел. Антон промакнул рану марлей и двумя согнутыми вилками потянул края в разные стороны.       Мальчик зажмурился. Антон сунул марлю внутрь, к блестящим от крови мышцам, и тот пронзительно завыл на одной ноте. Антон прикусил губу. Сперва впитать излившуюся кровь, чтобы видеть хоть что-то, а потом — сшить мышцы как можно ровнее и правильнее. Перед глазами Антона пробежали картинки со второго курса университета, с уроков анатомии. Потом с третьего — с уроков оперативной хирургии, где он часами стоял над анатомическим столом, отрабатывая швы и проколы. Теперь его анатомическим столом был живой человек.       Три ампулы лидокаина чудо не совершили — из зажмуренных глаз мальчика потекли слёзы, он вцепился левой рукой в угол стола. Когда Антон в очередной раз прижал марлю к открытой ране, он громко всхлипнул, душа вопль зажатым между зубов мотком.       — Всё будет хорошо, маленький, потерпи, — Антон не узнал собственный голос. Куда-то пропала дрожь, но и все цвета и эмоции стёрлись, делая его удивительно ровным.       Он вдел нить в кривую хирургическую иглу. Нужный кусок мышцы ухватил ещё одной согнутой вилкой, от чего кадет закричал ещё громче и отчаяннее. Антон согнулся над раной, вколол нить в алый пучок и стянул два куска друг с другом. Мальчик больше не выл — он орал в промокшую марлю и ревел навзрыд, цепляясь пальцами левой руки за столешницу, но мужественно держа правую руку и плечо расслабленными.       — Молодец, малыш, — пробормотал Антон, соединяя очередной кусок мышцы, — Ты молодец, потерпи ещё, уже целая половина.       Он промакнул куском бинта свежую кровь и взялся за следующий пучок. Кадет, кажется, уже не реагировал на отдельные действия — только громко и безостановочно рыдал. Антон отрезал последний шов, промакнул рану и убрал с краёв вилки.       — Почти всё, слышишь? Осталось только сшить кожу, мы почти закончили.       Он заново протер рану хлоргексидином. Два шва по краям раны вышли быстрыми, чуть неровными. Третий, по самой середине — ровнее. Сведя целиком покрытыми кровью пальцами кожу, Антон протянул ещё несколько швов и наконец выпалил:       — Всё. Теперь всё, надо только перевязать.       Он стёр со спины мальчика кровь и потянул за здоровое плечо, прося приподняться. Продолжая оглушительно рыдать, тот подался вверх, держась на коленях и здоровой руке. Антон ткнул рядом с раной шприц антибиотика, крепко перемотал бинтом и быстро, едва не переходя на бег, подошёл к нетронутым кастрюлям с водой и обмыл руки. После чего кинулся к столу, приподнял мальчишку и уткнул в своё плечо.       — Всё закончилось, маленький, ты молодец. Я знаю, знаю, что больно, — он погладил его по спутанным светлым волосам, обнимая за здоровое плечо другой рукой,       — Ты справился, милый, теперь всё хорошо.       Мальчик вытащил из зубов марлю и снова прижался к Антону, не переставая рыдать.       — Ты молодец, Малыш, я тобой горжусь.       Он вытер чистым кусочком бинта лицо совсем обессилевшего от боли кадета, покрасневшее и залитое слезами, соплями и слюной, и снова обнял.       — Всё, Малыш, всё. Всё хорошо.       Измученный кадет уснул почти моментально. Антон сел рядом, завернувшись в штору, когда-то служившую им и рюкзаком, и подстилкой, и одеялом. Руки у него больше не тряслись.