Карточный мост

В башне спряталась принцесса, В башне спряталась одна, Но клубились там и бесы, Была поймана она.

      — Ты кричала во сне, — нарочито мягкий голос скользнул в сознание, развеивая остатки липкого страха. Спокойный и убаюкивающий, словно разговаривают с ребенком. Или с умалишенным. Впрочем, у Селены сложилось впечатление, что, по мнению этого человека, она воплощает оба этих образа. Глаза обжигает янтарная вспышка, на секунду запирая взгляд в клетке состоящей исключительно из ярких расплывчатых пятен. Девушка сразу же узнает этот тон, а потому, когда зажженная свеча выхватывает в кромешной тьме правильные черты лица, ничуть не удивляется. Лишь тихо фыркает. Благой мальчик с благими намерениями. — Лиам, — выдерживает короткую паузу, перекатывая на губах кривую улыбку, — мне приятно, что ты беспокоишься обо… — Я не беспокоюсь. Ты мешала мне спать. Секундная заминка, и с ее губ слетает недоверчивый хохот. Ни единой мысли о том, что шум может еще кого-то разбудить. Внутри стремительно зреет возмущение и… удивление? — Что ты сказал? — Селена усаживается, отпихнув подушку назад и упираясь в нее спиной. — Лилит, кошмары тебе снились и раньше. Я думал, ты уже привыкла к ним, — это новое имя неприятно режет слух. Кровать издает тихий скрип, когда блондин устраивается совсем рядом с ее ногами. Настолько близко, что она может с легкостью лягнуть его пяткой в бок. «А этот разговор может стать полезным». — Мне снились кошмары? — она невинно вскидывает бровь, буравя его внимательным взглядом. Отчего-то в пламени свечи острые черты его лица кажутся какими-то хищными: высокие скулы западают глубокими червонными тенями, а светло-фиолетовые губы, четко выведенные и укрытые легкой усмешкой, темнеют неестественно-ярким пятном на бледном лице. Еще и эти волосы, настолько белые, что в отблеске пламени густеют самым настоящим золотым ореолом. Красивый. Она бы назвала его красивым. Если бы не его длинный нос, который этот юноша явно привык совать не в свои дела. — Продолжаешь разыгрывать потерю памяти? — Лиам небрежно опирается на одну руку, уж слишком расслабленно держа свечу во второй. Совсем рядом с ее перекрещенными под одеялом ногами. Селена ерзает на месте, забираясь выше и дальше, толи от него, толи от пламени: — Не отвечай вопросом на вопрос! — А то что? — он склоняет голову набок, с насмешливым вызовом глядя в самые глаза. Снова эта фамильярность, от которой ей неуютно. Словно их связывают истории тысячелетней давности с ненароком разбитыми вазами, украденными сладостями и чудовищно важными заговорами во имя захвата этого пресного мира. Короткий вздох, и легкое раздражение сдувается, сменяясь тихой, какой-то присосавшейся к ней еще задолго до попадания в это забытье усталостью: — Ты невыносим. — Приму за комплимент. Лучше быть невыносимым, чем скучным или… Он замокает, специально подогревая уже заворочавшееся любопытство. И Селена клюет на эту удочку. Сжимает и разжимает пальцы ног, оттягивая одеяло, прижатое его бедрами, но скромный маневр остается совершенно незамеченным. Лукавая улыбка беловолосого демона выводит ее еще больше, чем затянувшаяся пауза — Селена не выдерживает: — Или? И ведь затылком или каким-то шестым чувством, которое определенно вершит вердикты где-то на задней части головы, заранее знает, что Лиам воткнет какую-нибудь шпильку. — Иметь острый ум и драить полы, — невозмутимо поясняет он, пожимая плечами и рассеянно оглядывая ее комнату. Руки так и хватаются за край одеяла, сжимая до рваных изломов кремовую ткань. Это оскорбление или похвала? — Ты забываешь про мой скверный характер, — Селена злобно усмехается, складывая руки на груди и вскидывая подбородок. — Вовсе нет, — молодой мужчина вдруг загадочно улыбается. — Именно поэтому мне жаль, что ты направляешь свою энергию не в то русло, но я не удивлен, что так происходит. Лиам встает, растягивая губы в полуироничной улыбке. — Я сама разберусь со своей жизнью, Лиам, — с нажимом проговаривает Селена, сдвинув брови и чеканя каждое слово. Она свято верила, что выглядит устрашающе, но правда в том, что нахмуренный вид делал ее похожей скорее на обиженного ребенка, у которого бессовестно отобрали леденец. — Охотно верю, — Лиам сощуривается, точно лис. Конечно. Верит. Внезапно промелькнувшая в его глазах тоска сбивает с толку, на полном ходу останавливая грузовик, полный колкостей, который уже подкатил к горлу. Эта тоска — мимолетная, но такая ощутимая, что внутренности скручивает в тянущий узел, а распирающего пыла поубавляется. Да что с ним не так? Селена неловко отводит взгляд первой, проигрывая этот раунд. — Спокойной ночи, Лилит, — негромкий стук совсем рядом — подсвечник вернулся на тумбочку. Дыхание на ее щеке теплое и легкое, щекочет укутавшуюся в мурашки кожу. Селена испуганно оборачивается, резко отклоняется назад и сжимается всем телом, как разъяренный загнанный зверек, враждебно уставившись в лицо напротив. Глаза, большие и распахнутые, глупо смотрят на Лиама: как лоснящиеся золотые блики пляшут на его левой щеке и лижут белоснежные пряди. Гибкие, тонущие в свободных рукавах руки упираются по бокам от ее напряженного туловища, заставляя вжаться в кровать. Что он делает?! Но желание тут же отпихнуть его самонадеянную тушу вдруг стирается под немигающим испытующим взглядом. Совершенно спокойным, без грамма похоти. Каким-то взрослым и взвешенным, совершенно несвойственным его молодому лицу и перманентной занозистости в поведении. Словно он пытается залезть в ее голову, в самую дальнюю часть черепной коробки и бесцеремонно вторгнуться в самые сокровенные участки сознания. Чтобы найти ответы, которых там отродясь не было. Потому что не та голова. Не та девушка. Мягкие губы поджимаются в попытке низвергнуть то, что теразет его уже не первый день, но в последний момент вырывается лишь тихий вздох. Тонкие и длинные, почти девичьи пальцы цепляют край одеяла, натягивая его выше вместе с ее вжавшимися в ткань ладонями, позволяя наконец спрятаться за ширмой от этого внезапного вторжения. — Если тебе понадобится колыбельная, то я к твоим услугам, — и снова смена настроения. Провокационная улыбка и насмешливый взгляд расцветают на лице Лиама в привычной язвительно-мягкой манере. Он задувает свечу, погружая спальню во мрак. Голубые глаза с лиловым отливом — снова единственное, что можно четко разглядеть в воцарившемся мраке. Девушка вглядывается в эту голубизну под светлыми ресницами: внутри плещется одновременно и темнеющее грозовое небо, и безмятежное лавандовое поле. Человек-противоречие. Ей хочется крикнуть ему в спину что-нибудь не менее язвительное, но дверь уже издает противный скрип и закрывается прежде, чем Селена находит в себе силы даже из вежливости буркнуть ответное пожелание. Какой же он… невыносимый! И странный. Тишина оседает приятным грузом на плечах, и Селена качает головой. Дым от потухшего огарка все еще кружит совсем рядом, пробираясь все выше и неторопливо исчезая в ночной темноте. Девушка подтягивает колени к груди и задумчиво обхватывает их поверх одеяла, наблюдая за пепельными завитками. Жженый запах щекочет нос, как живое напоминание об этой полуночной встрече, однако навязчивые мысли уже совсем далеко от этой темной, пропахшей не ее жизнью комнаты. Там, где она не проснулась. Ни грусти, ни тоски. Она просто зла. Селена размахивается рукой, и бронзовый подсвечник с гулким звоном встречается со стеной, тут же выплевывая остатки свечи и недавней беседы на пол.

***

      Завтрак отдавал никудышным настроением кухарки и гнетущей неловкостью, причиной которой был Роберт Штицхен. Малоэмоциональный мужчина с богатой не только казной, но и явно родословной, восседал прямо напротив Селены, чинно держа руки над деревянным лакированным столом и не позволяя себе по-простолюдински опереться на него локтями. Она же не видела в этом ничего зазорного и почти намеренно раздражала его такой вольностью. Вернее ей так казалось. Или хотелось. На самом же деле Штицхену не было до этого никакого дела. Как, впрочем, и до нее самой, и до всех присутствующих в обеденном зале. Лишь изредка в макушку Селены упирался отрешенный мужской взгляд, когда она уж слишком подолгу и откровенно сверлила его непроницаемое лицо. Прямая спина, серебренная ложка в руке и разве что в заднице не доставало пресловутой золотой. Прямо мужчина с большой буквы. Вот только катился бы он со своей помпезностью с большого обрыва. Если его безупречные манеры, гордая осанка и фрак по последней моде местной интеллигенции вызывали у хозяйки особняка негласное упоение, то для Селены это было лишь показателем чванливости и отсутствия всякой нужды в чем-либо обществе. Особенно ее. Снова взгляд. Она сию же секунду опускает свой на тарелку. Слишком порывисто и неестественно, глупо уставившись на переваренную жижу, словно это самое интересное, что есть в этом душном помещении, пропитанном призрачным уютом за счет мягких стульев и потрескивающих поленьев в камине. Ложка гулко звякает о посуду. Штицхен, кажется, замечает, но не придает ее странному поведению особого значения, в отличие от Жозефины, чей укоризненный взгляд вонзается Селене в профиль, прожигая недовольством. Вытерев салфеткой губы, мужчина поднялся из-за стола. Ножки стула неприятно скрипнули, прерывая звяканье приборов о тарелки. — Спасибо за завтрак. Это была вторая фраза, которую он произнес за сегодняшний день. Первой — «Доброе утро». Даже не обвел взглядом стол, просто удалился. И помещение снова наполнилось жизнью: ложки беззастенчиво застучали о тарелки, Прима совершенно по-плебейски стала прихлебывать свой чай, а Лиам откинулся на спинку стула, словно кот вытягиваясь вверх и разминая руки над головой. Жозефина недовольно прищелкнула языком, спрятав свои праведные наставления за ободком чашки и хлынувшим прямо в лицо паром. — Вы не думали сменить планировку на менее мрачную? Быть может и постояльцев бы стало больше, — Селена лениво ковырялась в вязкой жиже. Ей было абсолютно наплевать на коммерческие успехи данной обители, но предпринимательская жилка упрямо донимала ее лишенный работы мозг. — Лилит, — Жозефина вперила в нее немного усталый, многозначительный взгляд, которым она одаривала ее всякий раз, стоило девушке затронуть «то, что она уже должна знать», — ты ведь прекрасно знаешь, что постояльцев у нас достаточно. Лиам вдруг как-то странно помрачнел, а Селена мысленно фыркнула. Как же раздражает это бесконечное: «Ну, ты же знаешь, Лилит». Она почти зло впечатала ложку в тарелку и, подхватив свою порцию, поднялась на ноги. — Я наелась. Атмосфера в помещении была безнадежно испорчена, как и сам завтрак. Лиам поднялся следом. — Я тоже. Пора уже признать, что Мэгги сегодня особенно не постаралась над завтраком, — Прима поджала губы, чтобы не засмеяться. Жозефина со стуком поставила чашку на стол. — Какие же вы оба несносные! Лилит! Раз уж ты набралась сил, то навести полы на втором этаже! Они не видели тебя и чистоты уже несколько дней! «Они не видели тебя и чистоты уже несколько дней!» — гнусаво передразнил внутренний голос, и Селена поспешила уйти, пока в спину не прилетело дополнительное поручение. Только из лучший соображений! Потому что еще одно задание, несмотря на на возросшее смирение, она бы отвергла в грубой, непозволительной форме. И пришлось бы начинать игры разума с самого начала. Уже в коридоре Лиам перехватил девушку за руку. — Как спалось? — холодные пальцы обвились вокруг ее запястья, и на мгновение Селена уставилась на них. А потом выдернула руку и спрятала в карман. — Прекрасно, — девушка вскинула подбородок, хотя круги под ее глазами кричали громче, чем вся эта напускная бравада. — Ты хотел что-то еще? Мне нужно работать. Ответил Лиам не сразу: — Почему ты так пялилась на гостя? Уже не в первый раз я замечаю это, — вопрос ее огорошил. Селена залилась стыдливым румянцем. — Я не пялилась на него! — Ты его знаешь? — Лиам пропустил ответ мимо ушей. — Конечно, нет. Откуда мне его знать, — она фыркнула, сложив руки на груди. — Послушай, тебе показалось. Ясно? Пару секунд мужчина прожигал ее внимательным взглядом. И Селена смотрела в ответ. С вызовом, расправив плечи и сдвинув брови. И хотя ей было некомфортно и очень хотелось отвернуться, она приказала себе выдержать этот поединок взглядами. Она не бесхребетная простушка, за которую Лиам ее несомненно принимает. Позади послышались шаги, видимо поторопившие Лиама в его методах выявления правды. Он едва заметно чему-то одобрительно кивнул, и небо в его глазах прояснилось: — Хорошо. В этот момент в коридор вихрем вылетело черноглазое чудо, и оказало Селене огромную услугу, непримиримо ухватив Лиама под локоть. Уж неизвестно, какие чувства зрели в юной сумасбродной головке, но Прима очевидно очень тепло относилась к блондину. Сияя глазами, она потащила его к выходу из особняка. Селена же потащила саму себя за тряпкой и ведром. Именно потащила, почти как Мюнхгаузен, только тот пытался выбраться из болота, а она тянула себя в самую его гущу. «Адаптация» — напоминала она себе всякий раз, когда приходилось заниматься делами не ее уровня. Играть роль служанки с каждым днем ей нравилось все меньше, но Селена убеждала себя, что каждое устраненное пятно и вовремя прикушенный язык — ключ к двери из этого зазеркалья с его тайнами, в которые ей совершенно не хотелось впутываться. Тряпка с брызгами приземлилась на пол, а ведро, опасно покачнувшись и расплескав мутную воду, на удивление метко приземлилось на пол прямо на донышко. Две тени сошлись в отражении окна. Нос уперся во что-то мягкое и белое, щекочущее кожу, и Селену тут же окутал запах свежести. Так пахнет лето, густое серое небо и ветер в волосах. В голове зашевелились приятные воспоминания. Так пахли ее прогулки по парку в особенно пасмурные и безмятежные дни. Земля еще влажная и сырая, непрогретая солнцем, а ленивая дымка утреннего тумана густая и воздушная, как мягкое облако… Человек перед ней прочищает горло, и это вырывает Селену из оцепенения, заставляя наконец выпустить из рук манжеты и отшатнуться в сторону. Все происходит настолько быстро, что выросшая из ниоткуда фигура Штицхена кажется ей наваждением, следствием бесконечной мысленной экзекуции с первого дня прибывания в этом изящном вольере. Голубизна снова окутывает ее. Но совсем другая. У него глаза, скорее как лед. Смесь бледного неба и свинцовых туч. А взгляд острый и внимательный, от которого становится неуютно. Штицхен недоволен. Каким-то выверенным жестом тянется к безупречно сидящей одежде, чтобы поправить несуществующие складки. Не брезгливо. Нет. Скорее чуть раздраженно, но не более того. Выжидающе смотрит, видимо надеясь услышать заслуженные извинения, но их не следует. — Вы сами на меня налетели, господин Штицхен, — тут же поясняет Селена, пожимая плечами и лопая его непроницаемый аристократический пузырь, из которого тут же вырывается лицо. Живое и подвижное, выражающее хоть какие-то эмоции, принадлежащие ему самому, а не бездушной маске. В глазах мужчины мелькает легкое удивление, перемешанное с недоверием. Лоб прорезает складка разочарования. — В таком случае, прошу прощения, — спокойный и бархатистый голос обдает холодом, словно все это скромное происшествие занимает его ровно настолько, насколько интересует цвет туфель служанки. — Не вижу ничего зазорного в том, чтобы признать свою вину. Шел он настолько медленно, насколько позволяла накатившая скука и нежелание идти по делам. Вывод напрашивался сам собой. Селена выразительно вкидывает брови. Внезапно мужчина показался ей очень высоким. Словно, даже будучи в нескольких шагах, нависает над ней. Укоризненно и назидательно. Совсем как тогда, когда она позволила себе в его — его ли? — присутствии отчитать секретаршу. Эта мысль отравляет рассудок. Селена кивает. Избегая его взгляда, торопливо, но с достоинством подхватывает ведро и бросает в него тряпку, от чего пару капель пружинисто выпрыгивает на деревянный пол. — Не забудьте убрать мою комнату… — хлестко прилетает сбоку. Штицхен растягивает последнее словно, очевидно пытаясь вспомнить ее имя. Первый порыв — выплюнуть ему в лицо, что она не служанка. Вторый — зарычать от злости, потому что это неправда. — Се… — почти бросает это ему в ответ, как едкую реплику, но тут же, опомнившись, испуганно округляет глаза. Сглатывает, приводя провалившийся куда-то за гортань голос в порядок. — Лилит, мое имя — Лилит. — Се…? — его хмурое лицо поворачивается в ее сторону, окидывая каким-то странным взглядом с толикой насмешки. — Вы не можете запомнить собственное имя? Проглатывает эту шпильку. Сжимает зубы и проглатывает, в то время как в груди уже разрастается исполинское раздражение. — Я хотела спросить, — поясняет она. — Сегодня. Сегодня ли я должна убрать вашу комнату? — Сегодня, — отвечает мужчина и отворачивается, потеряв всякий интерес и давая понять, что разговор окончен. В ней закипает гнев. Мысль высказать все, что она думает о его напыщенности и этом нелепом шейном платке — кажется невозможно правильной. И губы уже размыкаются, чтобы обрушить на него шквал отнюдь не хвалебной речи, но Селена вовремя успевает прикусить язык. В голове возникает идея получше. И словно в подтверждение верного хода ее мыслей из-за угла появляется Жозефина. — Господин Штицхен! — морщинистое лицо озаряет любезная улыбка. — Рад вас снова видеть, — его лицо накрывает подчеркнуто вежливое выражение. То самое, когда уголки губ чуть ползут вверх в располагающей к себе улыбке, а глаза остаются холодными и неподвижными. Женщина улыбается еще шире, что выглядит почти странно, учитывая ее вечно кислое и сосредоточенное выражение лица. Она, кажется, и вовсе не замечает подвоха и наивно проникается этой маской напускного дружелюбия. — Конечно, господин Штицхен. Когда вас не будет в комнате, чтобы я могла приступить к работе? — от собственного угодливого тона Селену чуть не передернуло. В последний раз она так выслуживалась год назад перед одним толстосумом ради подписания контракта. — Можете приступать хоть сейчас, — отрешенно заметил он и одарил рассеянным взглядом, словно и вовсе забыл о ее присутствии. — Буду после полудня, — кивнул Жозефине и зашагал прочь. Как и всегда невозможно прямо, сдержанно постукивая каблуками своих дорогих туфель и немного покачивая руками, от чего уши заволокло легким шорохом от трения рукавов о фрак. Стыдно признать, но Селену привлекала осязаемая уверенность в каждом его движении. Но злость от того, что он смотрит на нее свысока никуда не делась. А потому вместо того чтобы слепо восхищаться его твердой походкой, ей нестерпимо захотелось взять ведро и окатить Штицхена ледяной водой со спины. «Еще посмотрим, кто кого». Несколько секунд она стояла, провожая взглядом удаляющегося мужчину. Когда его широкая спина скрылась из виду, она улыбнулась. Настолько довольно и воодушевленно, что, не последуй Жозефина за горячо любимым постояльцем, несомненно бы сочла ее сумасшедшей. Селена перехватила ведро поудобнее и направилась на место скорого возмездия. Это отсрочит ее отправление домой? Ну и пусть. Разок можно. Комната встретила пустотой и тишиной. По первому впечатлению ее можно было охарактеризовать… никакой. Идеально заправленная кровать с позолоченным каркасом и нелепым балдахином, мрачные обои тоскливого, неприятного цвета, подстать мокрой земле снаружи и настежь распахнутое окно, хлопающее о стену и бьющее по ее ушам — вот и все, за что нехотя цеплялся взгляд. Не лишенная вкуса комната все же скорее напоминала подземелье — холодное и безжизненное. Штицхен даже толком не разложил свои вещи, если вообще собирался это сделать: стену у окна подпирали смольно-черный саквояж и пара дорожных сундуков. Насколько он вообще здесь остановился? Зачем он вообще попросил ее убраться, если комната выглядит так, словно здесь никто не живет? Конечно же из элементарной зловредности и желания поквитаться. Селена наградила комнату уничтожающим взглядом, будто это как-то могло отразиться на ее хозяине. В комнату ворвался порыв ветра, громко шарахнув оконной рамой. Девушка вздрогнула и, закатив глаза, захлопнула окно, крепко впечатывая в раму. Обхватив себя за плечи, обернулась к комнате и окинула ее более пристальным, придирчивым взглядом, надеясь ухватить какую-либо идею под будущую пакость. Ничего кроме громоздкой кровати не бросалось в глаза, а потому она решила не выдумывать велосипед. Наволочка так и просилась в ее ведро. До вечера точно высохнет. Все внутри завибрировало от злорадного предвкушения. Уже схватила в охапку мягкую темно-синюю мученицу, как взгляд упал на комод. Селена задумчиво перехватила подушку и шагнула поближе, вглядываясь в яркий уголок, призывно торчащий из-под миниатюрных деревянных часов. Карта! Но откуда она здесь? Селена пригляделась: неприступная каменная башня врезается в небо, возвышаясь над пустынной, обугленной равниной. Дым и огонь стремительно съедают пространство вокруг, окрашивая бледное небо в багряные, врастающие в небо темными трубами, разводы. Запах копоти на каком-то подсознательном уровне разъедает нос. Исполинское строение стоит ровно и величественно, не поддаваясь на уговоры штурма и уже сдавшейся окраины. В прорези окна на верхнем этаже неприметным пятном вырисовывается темный силуэт человека: мужчины или женщины — не разобрать. Ясно лишь одно, для этого человека — если он выживет — уже ничто не будет, как прежде. Сердце пропускает удар. Что это значит? Селена вернула подушку на место и, совершенно позабыв, как и о своей маленькой мести, так и об уборке, рванула на первый этаж. Лиама даже не пришлось искать. Сердце радостно подпрыгнуло, когда глаза выхватили среди высоких шкафов его статную фигуру. — Лиам, Лиам! Мне нужна Жозефина! — ее голос буквально скатился с лестницы, слишком резко резанув уши. Мужчина удивленно обернулся, неторопливо отступая от шкафа и прикрывая книгу на подложенный палец. — Зачем? — он озадаченно покосился на ее запыхавшееся лицо. — Ты ведь ничего не натворила? — Что? Нет! Дело не в этом, — Селена махнула рукой, будто пытаясь отогнать его попытки влезть туда, куда не следует. — Так где она? — Откуда мне знать, — в его голосе просквозило недовольство. Мужчина явно не оценил ее жест. Его коробило и злило то, что она снова закрывается от него. — Мы можем ей позвонить? — Позвонить? — Лиам вскинул брови и рассмеялся. — В колокол что ли? Теперь я все меньше верю в то, что ты ничего не натворила. Скачок в прошлое! Снова она забыла об этом. Захотелось хлопнуть себя ладонью по лбу. — Ладно, извини, — Селена смущенно сцепила руки в замок на юбке, потупив взгляд. — Пойду поищу кого-нибудь, кто сможет помочь. — Подожди, — он вдруг вздохнул, коснувшись рукой шеи. Гибкие пальцы прошлись вдоль белоснежной кожи, спрятавшись за волосами, и Лиам поднял голову. Окинул ее каким-то странным взглядом и произнес, — сестрица говорила, что хочет купить сладостей. Возможно, она пошла в кондитерскую на главной улице. Селена обернулась к нему: — Ты уверен? Как выглядит эта кондитерская? — Лилит, ты чего? — Лиам шагнул к ней, по-доброму нахмуренный, и вдруг заправил прядь ей за ухо. Все произошло настолько быстро, что Селена даже не успела хоть как-то среагировать, лишь почувствовала тепло скользнувшее по щеке, на секунду задержав взгляд на его руке. — Ты же сама наведываешься туда частенько. Правда не помнишь? Селена покраснела, поджав губы. — Забудь. Я сама найду ее, — буркнула она и попятилась к выходу. — Спасибо! Лиам проводил ее проворно-метнувшуюся фигуру задумчивым взглядом. Мысли о том, что девица свалилась, если не с пресловутой колокольни, то с той лестницы, на которой только что вихрем взметнулась ее каштановая копна, скрывшись за дубовыми дверями — казалась не такой уж и чуждой. Слетела с нее, проломив о каменные ступени пару извилин в пытливом мозгу, которые некогда отвечали за крепкую молодую память. Все-таки с ней что-то не то. Лиам подметил это и раньше, но вот уже третий день отказывался себе в этом признаваться. Третий день! Беспокойный и шумный, как… Лилит?

***

      Найти нужное место оказалось проще, чем Селене думалось. Кондитерская возвышалась нелепым блекло-мятным пятном среди плотного строя белых домов с бурыми балками. Такая же неуместная и приторная, как и ее название. «Сахарное облако» предлагало не только десять видов шоколада, но и тридцать три вида самых различных конфет. Спрашивается, разве не было в те времена нехватки в подобных товарах? Ну точно — скачок не в прошлое, а в заколдованное полцарства. Почти сразу заметила в заляпанном паром и непогодой окне высокую прическу Жозефины. Грудь наполнилась радостью, перемешанной с волнением, и Селена уверенно потянулась к ручке. Дверь поддалась не сразу, противно прохрипев о своей старости и шарахнув по колокольчику, который тут же испуганно заклокотал, изображая наигранную радость. — Жозефина! — в нос ударил приторный запах сладкого, от которого ненадолго закружилась голова. — Лилит? Что ты здесь делаешь? — женщина недоуменно уставилась на девушку, повернувшись всем телом и позволяя лицезреть тучную продавщицу за прилавком с нелепыми рюшами на фартуке. — Это срочно, — Селена замялась, прилипнув к порогу и взволнованно переминаясь с ноги на ногу. Взгляд неосознанно мазнул по полкам, ломящимся от сладостей. — Что-то с отелем?! — Жозефина подхватила плетеную корзинку так быстро, что ее содержимое грузно подпрыгнуло, ударившись о костлявые бока. — Нет… — продавщица все еще пожирала ее своим заинтересованным взглядом, поэтому Селена подбирала слова. — Дело в другом. Сердитый взгляд водянисто-лиловых глаз заставил поежиться. Жозефина фыркнула, всучив свои покупки, и обернулась, тут же переменившись в лице: — Хорошего дня, Гарриет! — Спасибо за покупку! — женщина вежливо улыбнулась. Накрашенные губы толстушки искривились в разочаровании. Похоже, в этой лавке ей было до невозможного скучно. И, похоже, иногда она заедала свою скуку здесь же. — Так что там у тебя? — Жозефина недовольно скривилась, ступив ногой в лужу. Брезгливо дернула ногой и нетерпеливо уставилась на виновницу спешки. — Все дело в картах. Я хотела спросить об их значении, — осторожно начала Селена, вцепившись в корзинку в руках. — Ох, дитя, брось эти глупости! — женщина сморщилась так, будто у не резко заболела голова. — Займись лучше насущными делами! Если ты уже закончила с уборкой — в чем я сильно сомневаюсь — спроси господина Штицхена, чем еще можешь быть полезна! Какая благодать, что этот молодой мужчина остановился у нас… — Это правда важно! — Селена ловко отпрыгнула в сторону, когда мимо пронеслась карета, едва не запачкав подол формы. Весь этот бесполезный монолог про Штицхена с его благодатью она пропустила мимо ушей, перекрыв слуху кислород еще на части с «насущными вещами». — Пожалуйста, помоги мне. Или! Ты говорила есть книга, в которой я смогу найти ответы. Скажи, где мне ее найти, и тогда я не буду больше тебе докучать… — Ты что такое говоришь! — перебив, шикнула Жозефина. — Еще и когда вокруг полно людей. Нарекут ведьмой и гореть тебе и твоим картам на костре. Женщина разом подобралась и зашагала быстрее. — То, что я единожды завела с тобой разговор на эту тему — ничего не значит, — едко подметила Жозефина, презрительно выгнув губы и даже не смотря в сторону девушки. — Так все-таки, есть какая-то книга? Жозефина смерила Селену рассерженным взглядом: — Бестыжая девчонка! Не знаю и знать не хочу! Нужно еще больше загрузить тебя работой, чтобы не болтала о всяких глупостях! — выплюнула она и с облегчением выдохнула, увидев замаячивший в далеке особняк. — В последний раз! — сильно рискуя нарваться на немилость, Селена преградила ей путь. — Прочь с дороги! А не то запру тебя в особняке — света белого не увидишь! Несколько секунд они стояли друг напротив друга, буравя одна другую взглядами. Хозяйка отеля — разгневанным, а Селена — умоляющим. Но Жозефина оказалась тошнотворно упрямой. Ее брови все сильнее надвигались на глаза, а узкое лицо становилось жестче. Она ничего не говорила, но суровый взгляд громыхал нарастающей злостью громче, чем ленивые раскаты грома над их головами. Селене не поздоровится, если она не прекратит эти игры. Девушка сдалась и отступила. На губах Жозефины расцвела заносчивая улыбка-ухмылка. Надменно и довольно вскинув подбородок, женщина прошла мимо. Прямая и такая же тощая, как палка, обернутая в темный лоскут ткани. — Пошевеливайся! — не оборачиваясь, бросила Жозефина и зашагала лишь быстрее. От стука ее каблуков эхом отбивалась ярость. Селена потрогала рукой карман. Ну и плевать. Она сама доберется до разгадки, даже если ей придется залезть в самые темные закоулки особняка и обшарить весь Тотспел в поисках того, кто сможет помочь. Корзинка с накинутым алым пледом уже подпирала тумбы кухни, когда Жозефина спохватилась привести обещание в действие, но в помещении нашла лишь дивно пахнущие сладости и кухарку с бегающими глазами, у которой подозрительно оттопыривался карман формы. «Пусть теперь попробует поймать», — думала Селена, прогуливаясь по неизведанному крылу в поисках ответов на вопросы. Здесь пространство было несколько иным. Время словно застыло в вязкой тишине, натягивая, перебирая нервы и дергая за них тихим потрескиванием пламени в канделябрах. Все окна скрывали тяжелые, плотные шторы цвета полуночного неба, не пропускающие и крохи света снаружи, из-за чего ошибочно казалось, что и пол здесь холоднее, и воздух какой-то густой, совершенно не проникающий в легкие. Что-то звякнуло, и внутри будто зашевелился клубок со змеями. Взгляд метнулся к гипсовой статуе. Алебастровый бюст длинноволосой девушки был таким же безжизненным, как все остальные. Однако завертевшиеся шестеренки было уже не остановить, и лишь от одного взгляда в неподвижные белесые глаза Селене стало тревожно. Она неосознанно попятилась к настенному канделябру, словно свет мог ее защитить. Глупости. Это уже параноя. Хватит! Почти зло девушка глянула на глупую статую. Нахмурив брови, строго посмотрела на безжизненный бюст и так же резко отвернулась, словно отмахиваясь от захватившей тревоги, как от неуместного наваждения. Пусть в ее жизни и прибавилось того, что она некогда относила к разряду небылиц, но всему же есть предел. И, словно в издевку, ей пощечиной прилетела глумливая насмешка от вселенной. Прежде чем в голове улеглось хоть какое-то напускное спокойствие, до ушей донесся еще совсем тихий звук. Топот. Еле доносящийся из тени бесконечного лабиринта коридоров, нарастающий и быстрый. Бьющий по ушам своим глухим эхом он нагонял ее сзади, цепляясь своими лапами за похолодевшие ступни. И было бы здорово сказать, что Селена не испугалась, но она испугалась — рванула вперед, совершенно не зная, куда это ее приведет. Бежала и мысленно чертыхалась, задыхаясь от срывающегося дыхания и скачущего сердца. Уже готова была закричать, наплевав на то, как это нелепо будет выглядеть со стороны, если ей лишь кажется, но вдруг уткнулась носом в грудь. Широкую, мерно вздымающуюся грудь и на мгновение ее этот так поразило, что она даже не отшатнулась. Лишь замерла на месте, ошалело вглядываясь в темень жилета и серебряную пуговицу прямо напротив правого глаза. Уже было с усмешкой подумала, что это ее давний знакомый и что сталкиваться с ним входит в негласную привычку, но тут уши сдавил звук. Утробный, хриплый, рокочущий. Над самым ухом. Врезающийся в мозг отчетливыми и совершенно жуткими ассоциациями с дыханием усопших и сиплым шепотом. Холод хлынул по телу колючей, прошибающей волной, словно сквозняком шарахнуло по телу из-за распахнувшейся двери. Таким… ледяным, пробирающим до костей, от самых прозябших ног до окончания позвоночника, ввинчиваясь острой иглой в затылок, как шприц с жидким ужасом. Медленно Селена подняла голову, проехавшись подбородком по грубой ткани. И сердце провалилось, будто она пропустила ступеньку. Даже темная сущность Таролога не была такой жуткой, как это. К горлу подкатил удушающий страх. Глядя прямо в эти черные провалы вместо глаз, Селена отшатнулась и попятилась. А неплотное мертвенно-бледное лицо все никуда не исчезало. Лишь густые тени испещряли кожу все сильнее, пока некто медленно двигался ей навстречу. Перламутрово-серый, будто подсвеченный гигантским фонариком изнутри. Рывок. Стремительный и рваный — чудовищная ошибка, позволившая алому ковру вцепиться в ее ноги и затянуть в колючие объятия. Селена распласталась на жестком ковре, а когда обернулась, с ужасом увидела руку. Протянутую ей руку — абсолютно человеческую. Такую бежевую, изрезанную редкими зеленоватыми линиями вен, с гибкими и сильными пальцами. Штицхен. Штицхен взирал на нее, озадаченно сузив глаза и протягивая свою руку. Никаких провалившихся глаз и жутких звуков. Остатки страха смешались с неуверенным облегчением. — С вами… все в порядке? О боже, он снова забыл ее имя. И это настолько ее раздосадовало и возмутило, что на секунду Селена даже забыла, почему бежала со всех ног. Рука, все еще дрожала, когда неловко вцепилась в его ладонь. Кожу обдало теплом. Она сходит с ума. Это ненормально. Селена глядела на мужчину с недоверием и страхом. Что это было? Одежда та же. Ведь та же? По правде говоря она не помнила. Просто не смотрела. Смотрела только туда, где сейчас обозначились голубые глаза вместо темных провалов, а все остальное как-то потонуло за завесой страха и полумраком коридора. Испуганно заглянула ему за спину. Как полоумная обернулась вокруг своей оси, разглядывая мрачный коридор и слегка обшарпанный поток. Но ничего. Только она и мужчина перед ней. — Вам не следует быть здесь, — вдруг сухо и мрачно отрезал Штицхен. Он взирал на нее строго, плотно сжав свои тонкие губы и нахмурив прямые брови. Снова этот назидательный взгляд, словно она нашкодивший ребенок, который носится по дому сломя голову, играя с самим собой в догонялки. — Я… — она запнулась, бегая нервным взглядом по его лицу, а потом вдруг сказала нечто совершенно иррациональное и последнее из того, что собиралась. — Вы не могли бы проводить меня до моей комнаты?