to be sure

***

Рюджин страшно. Она не знает, кто она такая сейчас и кем будет не то что через несколько лет, она не знает, кем будет завтра. И это ведь не безосновательные переживания. У Рюджин нет хобби, нет никаких малейших увлечений, и она не может назвать ни одно дело, в котором была бы хороша. Она не знает, кем она хочет стать в будущем, потому что — если глубоко задуматься — она никем не хочет быть. Она хочет просто быть, а не решать такие сложные взрослые вопросы. Рюджин это неведение не нравится, она завидует тем, кто уже определился по жизни, кто имеет какие-то интересы и представления о своём будущем. Она ненавидит себя, потому что тоже хочет знать и тоже хочет быть хоть в чём-то уверенной. Но она по-прежнему ничего не знает, и ей очень-очень страшно. Рюджин не знает, какие экзамены будет сдавать в следующем году, она не знает, в какой университет будет поступать и поступит ли вообще со стопроцентным отсутствием у неё каких-либо почётных бумажек, подтверждающих участие в том или ином конкурсе. Она не знает, какие предметы знает настолько хорошо, чтобы сдавать по ним экзамены, но её мама не была бы против, если бы она сдавала не то, что хорошо знает, а то, что кажется ей интересным, привлекающим. Но проблема в том, что Рюджин ничего не привлекает. Она правда не знает, чего хочет. Рюджин не знает, человеком какой профессии хотела бы считать себя, не знает, на каком рабочем месте хотела бы видеть себя, в какой сфере хотела бы трудиться и зарабатывать. Ей так хочется знать всё это и отдаваться работе с особенной пылкостью, ныряя в нее с головой, но на данный момент её голова забита вечными страхами, потому что она ничего из этого не знает. Рюджин хотела бы успешно отучиться и устроиться на работу, а потом, может, для душевного спокойствия завести семью. Но она не уверена, что кто-то сможет её полюбить, не уверена и, что сама способна на такое светлое чувство. Она хочет любить и быть любимой, но не знает, достойна ли такого. Рюджин мучается в липкой паутине этих навязчивых мыслей, которые каждый раз естественно перерастают в удушающие страхи, стоит только на секунду дольше о них подумать. А она не может не думать, потому что будущее, о котором она ничего не знает, в котором она так не уверена, которого она так боится, уже наступает ей на пятки. Оно так близко, плавит ее шею горячим дыханием, от которого по телу разбегаются противные мурашки, и шепчет в ухо оглушающее «неудачница». Рюджин и правда неудачница. Она не знает, что должно произойти, чтобы такое её положение хоть немного изменилось в лучшую сторону. Она думает, что останется такой навсегда. Вопреки её страхам, случается кое-что, что заставляет её взглянуть на ситуацию с другого ракурса. В её жизни появляется Хван Йеджи. Такая же, как и Рюджин. Йеджи точно так же не знает, что с ней будет дальше, она не знает, кем в недалёком будущем будет она сама, она не знает, чего ожидать, и она, подобно Шин, абсолютно не уверена в себе и своей судьбе. Может быть, они так хорошо спеваются, потому что видят в себе друг друга, а может, они видят друг в друге то, чего нет в них самих. Рюджин сперва думала, что ей не так тревожно и боязно рядом с Хван потому, что теперь не одна она ничего о себе не знает. Но потом выяснилось, что всё было как раз-таки наоборот. Йеджи знала кое-что. Было кое-что, в чем она была действительно уверена. Сначала Рюджин ужаснулась этому и ощутила себя ещё более жалкой, раз даже такая как Йеджи была в чём-то уверена. Но потом она осознала, что у них с Йеджи эта уверенность одна на двоих. Рюджин тоже кое-что знает. Они обе знают, что любят друг друга. Так сильно любят, что могут с уверенностью сказать, что будут любить и завтра, и послезавтра, и, может, через несколько лет. Они обе уверены в этой своей любви. И от осознания этой нерушимой уверенности жить и бояться становится уже не так страшно. Рюджин знает, что любит Йеджи, и знает, что Йеджи любит её. Проще некуда. Она уверена в этой крохотной, но значимой детальке. Почему? Да потому что усомниться в чужой любви просто невозможно. Йеджи любит ненавязчиво, но настойчиво. Так, чтобы Шин знала, что её любят, но не требуют любви взамен. Йеджи касается Рюджин трепетно, осторожно и с предельной нежностью, но эти касания настолько эмоционально заряжены, что пускают по телу электрические заряды, отзывающиеся покалываниями на кончиках пальцев. Йеджи целует Рюджин так аккуратно и скромно, но так пылко и страстно, что Шин иногда не успевает жаться губами ближе к ней, потому что грудь распирает от обжигающих следов сотни вспорхнувших бабочек. Рюджин кажется, что внутри неё всё было заморожено толстым слоем льда, покрывшегося снегом, раз эти бабочки оттаяли только сейчас, когда Йеджи растопила чужой холод. Йеджи так влюбленно смотрит на свою Рюджин, с таким восхищением и покровительством, что не отдаться этому взгляду полностью и без сомнения было бы глупостью. Йеджи, наконец, так запредельно тихо шепчет Рюджин слова о любви, что та эти слова не слышит, а на физическом уровне ощущает выгравированными на своём сердце. Йеджи любит как-то слишком волшебно для этого мира и для какой-то жалкой Шин Рюджин. Но Рюджин успокаивает себя тем, что отвечает девушке с не меньшим старанием и искренностью. Почему? Да потому что не любить Хван Йеджи тоже невозможно. В этом Рюджин уверена как ни в чем в своей жизни. — Я люблю тебя, Йеджи, — срывающимся на всхлип шёпотом произносит Рюджин, зарываясь губами куда-то в рыжие кудри Хван, целуя её макушку. — Я тоже тебя люблю. — С мечтательным вздохом отвечает Йеджи, обнимая младшую ещё крепче за талию. — Всегда буду любить. — Откуда ты знаешь, — с дрожью в голосе спрашивает Шин, — будешь ли любить меня так долго? — Я не знаю, — когда Рюджин отстраняется от Йеджи на достаточное расстояние, чтобы видеть ее глаза, она находит в них живой блеск и хрупкую, но прочную уверенность, — просто чувствую. И Рюджин этого достаточно, чтобы быть уверенной.