В одной лодке

      — Ну что, за знакомство? За хриплым лающим смехом последовал резкий удар в живот. Олег сжал зубы и злобно зыркнул на нападавшего исподлобья.       — Че пялишься? — долговязый белобрысый парнишка напротив состроил гримасу, кривя обветренные губы, и ударил снова. Он был на несколько лет старше и выше на полголовы, но не особенно хорошо сложен — из тех подростков, кто за лето вытянулся на добрых десять сантиметров, а вот массы набрать не успел. Жилистый и тощий, со своими зализанными назад редкими волосами — он напоминал цаплю. Рост, судя по всему, все же помог ему обрести некоторый авторитет среди других ребят, поэтому двое его приспешников — парень и девчонка, крепко сбитые и почти на одно лицо, как двое из ларца — жестко держали руки Олега и продолжали заискивающе гоготать на каждое слово своего предводителя, словно плешивые гиены. Правая рука была зажата как в тисках, а вот левая… Олег чуть повернул плечевой сустав и что есть сил всадил локтем держащему его парнишке прямо в подбородок. Голова того запрокинулась, он как-то растерянно ойкнул и отшатнулся на несколько шагов назад, выпуская руку из захвата. Предплечье сразу отвратительно заныло, но времени размусоливать не было — освободившаяся рука описала дугу, пальцы сами собой сложились в крепкий кулак и впечатались в недоуменно-растерянное лицо белобрысого. От удара тот завалился в сторону, а девчонка, по-быстрому прикинув свои перспективы, решила не испытывать судьбу и, отпустив Олега, сама отошла на пару шагов назад. Похоже, эта шайка не привыкла встречать даже мало мальское сопротивление. Похожий на цаплю парень согнулся пополам, упершись руками в колени, и сплюнул на землю кровь из рассеченной губы.       — Ну вот, Лех, говорил же, что он наш, — блондин распрямился и неожиданно улыбнулся, демонстрируя кривые, в красноватых разводах кровавой слюны зубы. Он шагнул к Олегу, который до сих пор был напряжен как струна, и примирительно вскинул руки:       — Я — Саня. Но для всех тут — Старшой. Ты это, не дуйся и не зыркай так по-волчьи, традиция у нас такая. Как знать, что за хмыря привезли в наш зверинец, — с этими словами он со звонким хлопком опустил ладонь Олегу на плечо. Ишь как шустро побратались. — Ну че, мир? Еще несколько секунд Олег прожигал его взглядом, а потом хмуро кивнул, опуская сжатые в кулаки руки и почти сразу ощущая, как мерзко саднит в плече.       — Другой разговор. Слышь, ты вроде сильный, может, давай к нам? Нам такие нужны. Сложно было предсказать реакцию Цапли на отказ, но идея якшаться с этой шушерой вызывала только прохладное отвращение. Так что Олег повел плечом, сбрасывая руку старшего, и твердо проговорил:       — Обойдусь. Если это и задело блондина, виду он не подал. Только хмыкнул да прошел мимо, уводя своих нерадивых приспешников. А ведь это только первый день. Экскурсия по территории, под предлогом которой его привели сюда — закончилась, так и не начавшись. Впрочем, глупо было ожидать радушный прием. Подгнивший деревянный настил кривой дорожкой вел через небольшой редкий лиственный лесок. Судя по ровному шуму прибоя, тропинка выходила на пляж залива. С противоположной стороны, над кронами деревьев красовался его новый дом — кирпичный, с большими арочными окнами на первом этаже и стальной, грязно-серой, как и небо над ней, крышей. Детский приют. Окна общих помещений были обманчиво большими — но он уже видел, что в спальных комнатах окошки мелкие и грязные, размером с квадратную форточку. Да и сами комнаты — с расставленными впритык двухъярусными кроватями на старых металлических каркасах, с застиранной одеждой, сваленной прямо на коричневом полу или стыдливо заткнутой подальше под старые, продавленные полосатые матрасы — вызывали ассоциации то ли с бараками, то ли с казематами. Едва зайдя туда — хотелось бежать прочь, как можно дальше. Там даже дышать становилось тяжело. Он отвернулся от здания и пошел в противоположную сторону — к воде. Олег зачерпнул песка в кроссовок, едва сойдя с настила, в стопу тут же впились мелкие острые камешки. Ветер взметнул пыль, отбрасывая темные волосы со лба и оставляя крохотные песчинки скрипеть на зубах, но вместе с тем принося блаженную прохладу. Влажный соленый воздух наполнил легкие, и Олег с удивлением отметил, что впервые за день расслабил плечи и вдыхает полной грудью. Даже темно-синяя холодная вода с волнистыми гребешками волн, ритмично разбивающаяся пеной о бронзовый песок — навевала умиротворение. Пространство, не ограниченное стенами. Отсюда и на пятнадцать километров вперед, до самого горизонта — свобода. Здесь дышалось легко. Откуда-то справа раздался резкий стук, будто что-то ударилось о доску, и Олег, вздрогнув от неожиданности, обернулся в ту сторону. Почему-то он был абсолютно уверен, что он здесь один — шестое чувство, как правило, подсказывало ему, если кто-то находится рядом, но в этот раз оно, видимо, дало сбой. Метрах в десяти, почти у самой воды лежал толстый выкорчеванный ствол дерева: ветки и корни как попало обрублены, древесина внизу почернела и начала подгнивать от влаги, кое-где даже покрылась мхом. К бревну была прислонена широкая деревянная плоскодонка. Время не пощадило ее: голубая краска, которой была выкрашена внешняя сторона — давно выцвела, а доски потрескались, часть ее прохудившегося левого борта была вкопана в песок, а правый капюшоном закрывал того, кто предположительно являлся источником звука. В груди заворочалось волнение. Подходя ближе, Олег поймал себя на том, что почти крадется, хотя ни суеверным, ни пугливым его нельзя было назвать. Первой из тени лодки показалась рыжая макушка. Тот, кто прятался там, очень низко склонил голову, слегка волнистые волосы чуть выше плеч шторкой закрывали его лицо. Парень по-турецки сидел на бревне и, похоже, увлеченно рисовал, не обращая на Олега никакого внимания — на его коленях лежала толстая тетрадь в плотном черном переплете.       — Привет? — Олег шагнул еще чуть ближе и негромко позвал его, — Как тебя зовут? Парнишка замер на мгновение, а потом поднял голову, небрежно заправив прядь за ухо. Он взглянул резко и прицельно, будто выстрелил прямо в лицо, и Олег остановился как вкопанный, прикованный к месту взглядом пронзительных синих глаз. Его узкое лицо было без преувеличения красивым. Очень светлая кожа, обрамленная волнами рыжих волос, тонкий прямой нос, темные брови и ресницы. И в довершение — большие темно-синие глаза, которые цветом почти не отличались от воды в заливе. Он был явно младше, но вот насколько именно — сказать было сложно, в нем как будто не было привычной подростковой угловатости, а глаза и подавно, казалось, принадлежали взрослому. Именно это заставило Олега остановиться — парень не проронил ни звука, но жесткий взгляд был предельно красноречив: «Не подходи ко мне.»       — Меня зовут… Олег, — голос звучал как-то неуверенно, а имя и вовсе потерялось в шипении прибоя, потому что парень, даже не дослушав его, вернулся к своему занятию, будто потеряв к нему всякий интерес. Хотелось сказать что-то еще, но это безразличие хлестнуло по спине, задевая гордость, так что Олег отступил назад, а потом отвернулся и быстрым шагом пошел прочь. Он злился на себя за внезапную, непонятно откуда взявшуюся робость, но еще больше — за глупую детскую обиду. Можно подумать, он редко сталкивался с безразличием. Стоило бы уже привыкнуть. Но реакция этого паренька царапнула что-то живое, запрятанное глубоко внутри.       Школа при приюте оказалась весьма посредственной. Из-за нехватки преподавателей подростков объединяли в классы даже с приличной разницей в возрасте — только так Олег мог объяснить то, что в одном с ним классе оказались и Цапля с бандой, и тот рыжий парень с пляжа, явно самый младший в группе. Он сидел один, на первой парте перед учительским столом в левом ряду, а Олега посадили на предпоследнюю справа, с девчонкой из шайки Сани. Лехой Саня тогда назвал именно ее — на самом деле ее звали Аня Лешина, они с Леней — тем, кто получил от Олега в подбородок в первый день, — оказались братом и сестрой. Цапля с Леней сидели прямо за спиной и с самого начала урока рубились в танчики, увлеченно вырисовывая чернильные кляксы и складывая мятый тетрадный листок, пытаясь «подбить» врага.       — Парень за первой партой, кто он? — Олег наклонился к Лехе, пока учительница записывала тему урока и дату на протертой коричневой доске.       — А? Вон тот? — она бесцеремонно ткнула пальцем в его направлении, — Пф. Это Разумовский. Местный сверхразум. То, как она произнесла последнее — словно выплюнула — мало походило на комплимент.       — То есть он тут самый умный?       — Учителя так считают, — Леха закатила глаза, — как по мне, так он просто поехавший. Малолетка, а смотрит на остальных — как будто мы грязь из-под ногтей. Неудивительно, что никто с ним даже разговаривать не хочет. Любопытно. Олег задумчиво наблюдал за тем, как рыжие пряди волос едва заметно покачиваются в такт движениям руки — парнишка старательно записывал за учителем каждое слово, иногда ненадолго поднимая голову и демонстрируя точеный профиль, а потом снова утыкаясь в тетрадь.       Следующие несколько уроков красочно проиллюстрировали то, о чем говорила Леха. Разумовский, даже будучи на несколько лет младше, в самом деле существенно превосходил одноклассников. Будь то математика, биология или литература — разница между ним и остальными была почти осязаемой. Его обзывали, передразнивали, когда он негромко, но уверенно отвечал учителю, хихикали и острили, когда его вызывали к доске, но все это как-то вяло, без энтузиазма, будто по привычке — и, скорее всего, причина была в том, что он никак на это не реагировал. Леха была не совсем права — он не смотрел на остальных пренебрежительно. Он вообще не смотрел на них. Если его глаза все же натыкались на кого-то — взгляд безразлично проходил насквозь, мимо, не задерживаясь на человеке ни на секунду. Но ребята вокруг него все равно оставались теми, кем были - брошенными обозленными детьми. Они, кажется, сами не отдавали себе отчет, что пытаются задеть его из чистой зависти.       На завтраке в столовой тоже не обошлось без происшествий. Нехитрая трапеза из жидкой, цыплячьего цвета пшенки, бутерброда с маслом, больше похожим на маргарин, яблока и приторного какао с молочной пенкой — была прервана каким-то посредственным спектаклем. Сначала Олег услышал за спиной глумливые улюлюкающие звуки, но не придал этому особого значения. Саня уже закончил есть и теперь сидел вполоборота, подбрасывая в руке яблоко и по-хозяйски оглядывая зал. Вдруг он ткнул Олега в бок и показал куда-то за спину, недобро улыбаясь:       — Ты только глянь, какое шоу. Обернувшись, Олег увидел группку ребят, столпившихся у одного из боковых столов возле окна. Они кривлялись и повизгивали как макаки, раскачивая скрипящий стол и пытаясь что-то высказывать сидящему там. Ну что за детсад, штаны на лямках. Вдруг раздался звук бьющегося стекла, и по столешнице от внезапно притихшей стаи обезьян расползлось большое серо-коричневое пятно разлитого какао. Сидящий поднялся, держа поднос в руках, и Олег увидел среди расступившихся ребят огненно-рыжую макушку. Разумовский направился к выходу из столовой, но у самых дверей его окликнула полная мойщица, стоявшая за низким продолговатым прилавком.       — Эй, ты! Куда посуду попер? Ешь тут, ишь че удумал. Парень опустил голову, видимо, взглянув на тарелку с нетронутой кашей, а потом подошел к окошку, поставил поднос на тележку для грязной посуды и молча вышел из зала. Олег сверлил глазами мойщицу, которая толстыми пальцами ухватила край подноса, как жаба утягивая его в темные недра кухни, и вывалила кашу с тарелки в мусорное ведро. Это разозлило его сильнее, чем должно было. Буквально до зубовного скрежета. Отхлебнув какао, он решительно направился к ней и с хлопком опустил поднос на металлическую тележку. Он собирался высказать, что лучше бы им следить за дисциплиной в столовой, вместо того, чтобы беспокоиться о посуде, но дородная женщина в фартуке стояла к нему спиной, о чем-то увлеченно беседуя со своими товарками, так что он просто забрал яблоки с подноса Разумовского и со своего и вышел из столовой. До следующего урока оставалось чуть больше получаса, так что не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, куда тот пошел.       У залива похолодало. Ветер трепал волосы и забирался за воротник тонкого свитера. Ступая по рыхлому песку, Олег обогнул лодку и сразу же наткнулся на равнодушный взгляд уже знакомых синих глаз. Парень кутался в черную ветровку, сидя на бревне и подтянув колени к груди для тепла. В этой позе он напоминал сидящую на жердочке птицу. Увидев нежданного гостя он чуть нахмурился. Мысли в беспорядке кружились в голове, как клубок спутанных ниток. Олег открыл рот и тут же нелепо захлопнул его. Яблоки он, как вор, держал за спиной. Разумовский несколько мгновений изучал его, а потом ровно произнес:       — Не приходи сюда. Ну а чего он, собственно, ожидал? Явился такой добрый и внимательный, принес эти дурацкие яблоки, чтобы парнишка не сидел голодным до обеда. Еще, небось, хотел услышать от него «спасибо»? Олег понимал, что проблема исключительно в нем самом, и злится он из-за своих собственных ожиданий, но все же… Захотелось швырнуть эти яблоки подальше в море.       — Хочешь сказать, что пляж твой? — прозвучало резковато, но парень даже бровью не повел.       — Нет. Но пляж большой. Не приходи сюда, — он повторил, выделив ударением последнее слово. Его речь практически не имела эмоциональной окраски, из-за чего он звучал довольно странно — примерно как искусственный интеллект. В очередной раз пожалев, что вообще пошел за ним, Олег буркнул:       — Ладно, — и, повинуясь невнятному порыву, протянул ему руку, в которой сжимал два зеленых яблока. Разумовский замер. На мгновение в его глубоких глазах мелькнуло удивление. Олег испытующе смотрел, как тот пытается решить, что делать.       — Я не люблю яблоки… Этот парень заставлял его чувствовать себя дураком. Олег отвел глаза, чтобы не ощущать неловкость так ярко, и уже почти опустил руку, как вдруг почувствовал, как тонкие холодные пальцы обхватывают яблоко, едва касаясь ладони.       — Спасибо. Он взял одно и задумчиво уставился на Олега, будто впервые увидел. Рука со вторым яблоком медленно опустилась вниз. Не найдя в себе сил поднять глаз, Олег только кивнул и, круто развернувшись на пятках, отправился обратно к зданию приюта.       Разумовский, конечно, сказал ему не приходить к лодке, но Олега снедало любопытство. За несколько дней он не раз видел, как парень брал под мышку стопку книг и шел к пляжу. По всему выходило, что заниматься он предпочитал в одиночестве у воды, что было неудивительно, учитывая постоянный гвалт, стоявший в общих комнатах. Сегодня Олег решил последовать его примеру. Он взял с собой учебник по географии, оделся потеплее и отправился к заливу. Подойдя к уже знакомой лодке, он немного подумал и тихонько опустился на песок у ее борта, глядя на лес. Не было никакой нужды навязывать свою компанию, он мог заниматься и здесь. Он даже не знал, там ли сейчас Разумовский, сидит ли он, привычно разложив учебники на коленях, с той стороны лодки, слышал ли, как кто-то пришел — но в этой неопределенности было что-то волнующее. Поначалу Олег пытался прислушиваться, но море сегодня было неспокойным, и шум прибоя заглушал шелест бумаги, шорохи одежды и дыхание. В итоге он сдался и погрузился в чтение. Сложно было сказать, сколько времени прошло, может немногим больше пары часов — он успел прочитать несколько подробных глав о национальных ресурсах и природопользовании — когда из леса стали доноситься веселые крики и смех. Спустя пару минут из-за деревьев показалась уже знакомая разношерстная компания: Цапля, Леха с Леней и еще пара парней, имен которых Олег не запомнил. Саня наткнулся на него глазами и вразвалочку направился к нему.       — Опа, Волчик! А ты че у нас типа интеллектуал? Как Сверхразум? Олег внимательно оглядел их. Все, кроме Цапли, скучающе пялились по сторонам, значит пришли не по его душу. Тогда зачем?       — Просто читать люблю, — он ответил уклончиво, — А вы, ребят, прогуляться решили, или ищите кого?       — Да вот его и ищем. Рыжего. Видал? — Саня выпрямился и размял шею, похрустывая позвонками.       — Я тут уже часа три сижу и ни души не встретил, кроме вас, — Олег произнес максимально безразлично. Саня сощурился, сомневаясь в его словах. Никто здесь не умел доверять.       — Ну лады, бывай, кореш. Компашка, перешучиваясь, медленно побрела в сторону приюта, но Олег окликнул их:       — Ребят, а в чем прикол его донимать? Не пойму. Он же даже не реагирует никак.       — Вот именно! — Леха дернула Цаплю за рукав, — Ты запарил уже со своим Разумовским, таскаешься за ним вечно. Погнали лучше в футбол?       — Не таскаюсь, — Саня огрызнулся, — А тебе, Волчик, просто самому надо разок попробовать и ты поймешь в чем фишка, — он повернулся к своим, — Ла-а-адно, погнали в футбик. Вот значит как. Олег проводил их задумчивым взглядом. Когда голоса стихли, сзади началась возня, а буквально через минуту из-за лодки показался сам Разумовский. Он, хмурясь, вглядывался в темноту леса, а потом перевел взгляд на Олега, скрещивая руки на груди.       — Почему ты пришел сюда?       — Хотел почитать в тишине, — в тон ему ответил Олег. Парнишка сощурился и склонил голову набок, явно ожидая объяснений.       — Да ладно, я думал, ты не будешь против.       — С чего бы? — он поднял одну бровь.       — Ну… — Олег не нашелся, что ответить, и выкрутился иначе, — В конечном итоге — хорошо, что я был здесь, ведь так? Разумовский вздернул острый подбородок, его глаза стали совсем холодными.       — У тебя могло сложиться неверное впечатление. Мне не требуется защита.       — Неужели? И что бы ты делал, молча терпел, как всегда? Или, может, дрался с ним? — Олег неопределенно мотнул головой в сторону леса, а потом скептически оглядел худые руки парнишки.       — Решать проблемы в лоб, используя грубую физическую силу — не слишком эффективно. Он отвернулся, явно собираясь закончить разговор на этом, но Олег, опасаясь, что тот снова закроется, торопливо бросил ему в спину:       — Выходит, ты пацифист? Парень остановился и обернулся к нему, глядя сверху вниз. В его взгляде появились насмешливые нотки, но сами глаза при этом были очень жесткими, стальными. Что-то в них вызывало внезапный, леденящий кровь страх. Олег замер от неожиданности, сидя перед ним как кролик перед удавом.       — Разве я так сказал? — в его голосе переливалась ирония. Он задержал на лице Олега странный оценивающий взгляд, а потом отвернулся и бесшумно скрылся за деревянной кормой. Можно было бы последовать за ним, в конце концов, он был буквально в метре, но Олег чувствовал, что эта лодка — граница его личного пространства, и пересекать ее у него права нет. Разговор был окончен. Озадаченный, он сидел на песке и растерянно смотрел в сторону, на темно-синюю гладь воды. Что это было? Буквально на короткое мгновение ему показалось, что наглухо закрытая дверь на дне его синих глаз приоткрылась. И то, что показалось из-за этой двери… Пугало. В нем было что-то непонятное, оно привлекало, дразня любопытство, но в то же время казалось чем-то непостижимым и противоестественным, даже жутким.       Теперь Олег наведывался на пляж почти каждый день и с молчаливого согласия Разумовского садился на песок с этой стороны ялика, прихватив с собой очередной учебник или тетради. Они почти не общались, Олег всегда приходил вторым, поэтому, устраиваясь на своем посту как сторожевой пес, как бы невзначай бросал: «Привет…», давая понять, что он рядом. Поначалу никакого ответа не было, из-за чего он чувствовал себя крайне глупо, но через несколько дней с той стороны лодки впервые раздалось робкое и тихое «привет». Постепенно это стало для них более будничным. Однажды Разумовский долго мялся у лодки, прежде чем уйти, а потом остановился возле Олега и неуверенно протянул: «Пока?», вызвав у того замешательство. Парнишка уже давно скрылся в лесу, а Олег все еще улыбался как дурак, глядя ему вслед. В школе тоже стало на удивление спокойно: Олег несколько раз одергивал Цаплю, когда тот пытался язвить или обзываться, и тот переставал, только зыркал недобро. Без основного зачинщика травли остальные ребята тоже почти перестали проявлять к Разумовскому интерес. Как оказалось, это было затишье перед бурей.       В один из прохладных, похожих друг на друга осенних дней, ответа на ставшее привычным приветствие из-за лодки не последовало. Олег звал его несколько раз, но с той стороны не доносилось ни звука, тогда он осторожно обогнул корму и заглянул в крохотное укрытие. Там никого не оказалось — книги в беспорядке лежали на бревне, некоторые раскрытыми валялись на мокром песке. Прибой выплевывал на берег рваные страницы и снова утаскивал их в воду, когда волна отходила. Олега прошибло холодным потом. На мокром песке была мешанина из следов, три путаные цепочки уходили направо вдоль береговой линии. Быстрым шагом он отправился по следу, щурясь и вглядываясь в даль. Волнение набирало обороты. Он спешил так сильно, что едва не пропустил его — остановился только потому, что боковое зрение выхватило из серой гаммы пляжа огненное пятно. Разумовский ссутулившись сидел на песке возле большого валуна. Его одежда была абсолютно мокрой, с влажных волос, закрывающих лицо, капала вода. Эти уроды что, пытались?.. В ушах зашумело, ярость набатом застучала в висках. Олег сел перед ним на корточки и мягко коснулся плеча. Парень поднял голову, заставив сердце дрогнуть. У него была рассечена бровь и разбита губа, но больше всего задевало то, что его прежде равнодушное лицо было искажено от страха. Его трясло.       — Что произошло? — Олег старался говорить мягче, чтобы хоть немного успокоить его, но выходило из рук вон плохо. Синие глаза растерянно скользили по песку и воде, иногда ненадолго возвращаюсь к Олегу. Его губы посинели и дрожали то ли от холода, то ли от испуга, но сделав над собой усилие, он все же упрямо произнес:       — Ничего, — даже сейчас он не хотел полагаться на кого-то.       — Пожалуйста, позволь мне помочь.       — ... — он долго сверлил Олега недоверчивым взглядом и, в конце концов, сдавшись, тихо произнес, — Они забрали мою тетрадь.       — Послушай, возвращайся в комнату, ладно? Здесь холодно, а ты промок до нитки. Я найду ее, — приходилось почти цедить сквозь зубы, сдерживать гнев становилось все труднее. Парень ничего не ответил, только смотрел все так же испуганно. Олег поднялся. Ярость требовала выхода, кулаки чесались, он хотел найти этих ублюдков как можно скорее, и вбить в их пустые головы хотя бы немного здравого смысла. Но стоило ему сделать всего пару шагов, как он услышал за спиной тихое и спокойное:       — Я убью их. И остановился как вкопанный.       — Что ты сказал? — он обернулся, не до конца уверенный, что это были не его собственные мысли. Но парень повторил, едва шевеля губами:       — Я убью их. Это не было словами, брошенными в порыве гнева. То была злость другого толка: взвешенная и выдержанная. Он имел в виду именно то, о чем говорил. Олег вернулся и опустился перед ним на песок, заглядывая в глаза. От страха и следа не осталось. Антрацитово-черная радужка выглядела как провал в самые потаенные и глубинные слои его души. Вместо морской синевы на него смотрела бездна. Бездна хотела убивать. Словно завороженный, Олег тонул, не в силах отвести взгляд, и ощущал, как то, что пряталось на дне этих глаз, присматривается к нему в ответ. Он погружался все глубже, чувствуя, как ласковая тьма змеиными кольцами обвивает его шею, туже и туже. С чудовищным трудом отогнав наваждение, он накрыл рукой его узкую ледяную ладошку, покоящуюся на песке. Взгляд Разумовского сразу изменился, снова став растерянным и уязвимым.       — Все в порядке. Вернись в комнату, пожалуйста. Парень отпрянул, холодная ладонь осторожно выскользнула из-под руки. Когда он торопливо поднимался, Олег отметил, что его глаза снова посветлели. Не до конца уверенный, как охарактеризовать то, что только что произошло между ними, он вернулся к веренице следов. Эти придурки ушли довольно далеко, он шел по следу минут десять, пока не увидел вдалеке полуразрушенную беседку. Их оказалось всего двое — Цапля с Леней сидели на ступеньках и разглядывали знакомую тетрадь в черном переплете, торопливо листая страницы и хихикая. Ненависть ядом потекла по венам, застилая глаза красным маревом. Когда Олег подошел ближе, Санек заметил его и напрягся:       — А ты тут хули за… Договорить он не успел, потому что Олег, не сбавляя шага, вмазал ему в нос. Раздался отвратительный хруст, и парень завалился назад, взвыв и закрыв лицо руками, тетрадь захлопнулась и упала на песок. Олег бросил на Леню убийственный предупреждающий взгляд, поднялся по ступеням и, нависая над Цаплей, почти прошипел:       — Что мне сделать, мразь, чтобы ты наконец отвалил от него? Сколько раз надо повторить, чтобы до тебя, блять, дошло? Саня пытался отползти назад, зажимая кровоточащий нос, и вдруг его взгляд скользнул за спину Олега, и тот сразу нырнул вниз, разворачиваясь — на месте головы просвистела узкая деревянная доска.       — Хотел же по-хорошему. Леня, испуганно замерший с доской в руках, получил размашистый удар в ухо, который отшвырнул его к ограде, а старшему Олег заломал руку после того, как тот подло ударил его в спину. Теперь его горе-оппоненты сидели по углам и сопели, с ненавистью глядя на обидчика.       — Ты топил его? Ты что, совсем рехнулся? Вместо ответа Саня хрипло рассмеялся, но все же пробубнил, наткнувшись на взбешенный взгляд:       — Не топил. Так, искупал, — он осклабился, — хотя ты прав, стоило подержать его под водой подольше. Единственный рехнувшийся тут — Разумовский. Странно, что ты до сих пор не просек. Он харкнул в сторону тетради. Ярость внутри бурлила, толкая на необдуманные и жестокие поступки. Но Олег умел контролировать свои действия. Более или менее.       — Обойдусь без диагнозов от гандона вроде тебя.       — Будешь водиться с ним — сам поедешь по шизе! Губы сжались в нить. Олег присел возле него на корточки, взял его руку за запястье и прижал раскрытую ладонь к дощатому полу беседки.       — А с чего ты взял, — он наклонился к нему вплотную, — что я — нормальный? И со всей силы ударил кулаком по внешней стороне его кисти.       Когда Олег вернулся к лодке, Разумовский ждал его там, глядя на темное море. Он не пошел в комнату, так и остался в мокрой одежде. Чуть подсохшие рыжие волосы пушились и завивались крупными волнами. Олег подошел и молча сел на бревно рядом с ним, а потом протянул ему толстую тетрадь. Парень чуть помедлил и невесомо коснулся разбитых костяшек руки, сжимающей черный переплет, но сразу отдернул руку, будто опомнившись, и выхватил тетрадь. Защищенные лодкой от прохладного ветра, они молча смотрели на неспешные волны и чаек, охотящихся неподалеку. По осеннему прозрачное небо, подернутое рябью перистых облаков, окрашивалось в светло-фиолетовый. Солнце недавно зашло.       — Олег… Внутри что-то дрогнуло и взволнованно отозвалось на звук собственного имени, произнесенного им.       — Ты смотрел, что в тетради? Он нервно теребил уголок обложки, ожидая ответа.       — Нет, она ведь твоя. Какое-то время он щурился, будто пытаясь как-то прочитать его мысли, и Олег усмехнулся, встречаясь с недоверчивым взглядом:       — Правда. Я не стал бы. Разумовский задумчиво кивнул, кажется, все же поверив ему.       — Спасибо… — он помолчал немного, а потом вдохнул поглубже и выпалил, — Меня зовут Сергей. Он протянул аккуратную ладонь для рукопожатия, чем вызвал у Олега еще больший ступор.       — Эм… приятно познакомиться? — он неловко пожал чуть теплую ладошку и, не зная, что еще сказать, негромко добавил, — ну… а я — Олег.       — Да. Я знаю, — он фыркнул как лисенок. Быть может, из-за синих сумерек, плавно опускающихся на залив, Олегу показалось, что парень рядом с ним едва заметно улыбается.       После этого случая в школе кое-что изменилось. Цаплю перевели в другой класс якобы за неуспеваемость; на руку, которую он "в результате несчастного случая придавил ящиком на дежурстве" — наложили гипс. Олег даже слышал, как он хвастается другим ребятам, что ему, в отличии от остальных, не приходится писать на уроках. К Сереже он больше не приближался, как и к Олегу. Леха и Леня потеряв своего предводителя стали тише воды, ниже травы. Они хоть и извинились перед Разумовским, на всякий случай предпочитали держаться подальше. Травля без основных задир совсем заглохла. Сережа все еще сторонился остальных ребят, но присутствие Олега в своем убежище теперь воспринимал спокойно, хотя тот, как верный пес, все равно предпочитал оставаться на своему посту снаружи, на всякий случай.       Как-то Олег на спор отжался пятьдесят раз, за что получил от Лехи шоколадный батончик из автомата, стоящего у главного входа — невиданная ценность в стенах приюта. Он все прикидывал, как бы отдать его Разумовскому, и в итоге не придумал ничего лучше, чем привязать к нему толстую нейлоновую нитку, позаимствованную в классе труда, и перекинуть сверху через борт лодки. Чувствовал ли он себя нелепо, делая это? О да. Но, пожалуй, пойти туда самому и вручить ему шоколадку лично в руки, встречая его пронизывающий взгляд — было бы еще хуже. Так что он аккуратно перебросил конфету на ту сторону, спустил чуть пониже и стал ждать. Довольно долго ничего не происходило, и он чуть потянул за нить, но она не поддалась — похоже Сережа держал ее в руках. Олег украдкой улыбнулся. Этот момент был таким странным: он мог бы уже отпустить нить — свою задачу по доставке она выполнила — но вместо этого все равно продолжал сжимать ее в ладони, чувствуя натяжение и ощущая, как от волнения гулко стучит сердце. Они сидели так не меньше минуты, думая каждый о своем, потом нить вдруг натянулась сильнее и ослабла, а спустя секунду в поле зрения возник Разумовский, крепко сжимающий шоколадку в руке. Олег даже не успел убрать с лица глупую улыбку. Парень выглядел растерянным: он будто собирался сразу же что-то выпалить, но запнулся, увидев Олега, заправил за ухо мягкую прядку волос, ненамеренно привлекая внимание к покрасневшим кончикам ушей. Олег отвел глаза.       — Я не понимаю, — Сережин голос был тихим, но твердым, он все еще старался звучать как робот, но эмоции то тут, то там яркими кляксами просачивались в его речь, — Ты… Зачем ты это делаешь? Было кое-что, о чем Олегу следовало подумать раньше. Кое-что очень важное в этом мальчике, что лежало на поверхности, но что он полностью разглядел только сейчас.       — Скажи мне, почему ты ведешь себя так со мной? Я правда не могу понять. Ты не издеваешься и не просишь списывать. Заступаешься... Черта, которая объединяла многих здешних обитателей. Отпечаток, который с некоторыми из них останется на всю жизнь.       — Общение со мной не принесет тебе ни авторитета, ни выгоды. Все как раз наоборот. Пока что это приносило тебе одни проблемы. Тогда почему? — его непонимающий взгляд опустился на шоколадку, которую он сжимал в руке. Олег грустно улыбнулся. Когда тебя оставляют родители — это никогда не проходит бесследно. Маленький человек приходит в этот мир беззащитным, и единственная опора, которая у него есть, что-то надежное и незыблемое, заслуживающее абсолютного доверия — это родители. Далеко не всегда биологические, но кто-то, кто есть в твоем детстве как стержень, как несущая стена дома, без которой все развалится. Кто-то, кто любит тебя безусловно, просто за то, что ты есть, не требуя абсолютно ничего взамен. Если такой человек вдруг бросает тебя, отказывается от тебя, перестает принимать и любить, или если такого человека просто никогда не было рядом — в твоей душе остается огромный шрам. Ты ни в чем не виноват. Но даже осознавая это будучи взрослым — твоя душа, твой внутренний ребенок все равно может считать, что так случилось потому, что ты просто не достоин любви. Недостаточно хорош. И если уж родители, самые важные и близкие люди в твоем детстве — не смогли принять тебя настоящего, значит никто и никогда не сможет. Раз они не смогли тебя полюбить, так с чего бы это делать каким-то посторонним людям? Раз даже они не остались рядом с тобой, кто вообще захочет остаться? Доверие таких людей к другим подорвано. И исправить это очень непросто. Они убеждены, что не нужны никому, кроме самих себя. Они не ищут тепла, не надеются на любовь, предпочитают оставаться одни, убеждая себя, что все и так в порядке. Что так даже лучше. Спокойней. Они ждут подвоха и не понимают добра. Прямо как этот мальчик перед ним, растерянно хлопающий синими глазищами и практически вошедший в ступор из-за дурацкой маленькой шоколадки. Олег горько усмехнулся и взглянул на него:       — Да я же... просто дружить с тобой хочу. Сережа молчал, будто ожидая продолжения с длинным списком условий и требований.       — Мне ничего не нужно взамен. Тебе не нужно ничего делать для этого. Его рот удивленно приоткрылся, и он выдал:       — Как это?       — Просто оставайся собой, — Олег пожал плечами, а потом вдруг подвинулся, взял Сережу за руку и чуть потянул на себя. Тот потерял равновесие и плюхнулся на песок рядом, облокотившись о нагретый бок лодки и недоуменно воззрившись на Олега. — Просто… оставайся со мной, если хочешь. Сережа замер, растерянно вглядываясь в лицо напротив, потом окинул задумчивым взглядом умиротворенный лес и здание старого приюта, виднеющееся на холме. Он покрутил в руках шоколадку, и едва слышно ответил:       — ...хорошо.