Одно на двоих

Аккермана прошибла дрожь. Такая, какая не подпускалась к нему даже на вылазках. Голос отдавался где-то в затылке, отчего голова начинала слегка болеть. Мужчина тихо сглотнул, ощутив резкую сухость во рту. Он, кажется, понимал, что происходит. А нет, не хотел понимать. – Если ты здесь, то в курсе порядков. Исключений в корпусе не бывает, – выдавил он сквозь плотно сжатые челюсти. – Не бывает? – она медленно повернулась, почти кожей чувствуя, насколько разрезается воздух от произнесенных слов, – а что насчёт вас, сэр? Последние слово она протянула особенно. Тягучее желание произнести его ещё раз слегка подавилось тем, что она увидела. Тем, кого она увидела и кого боялась увидеть, даже зная наверняка, кто именно это был. Они замерли, стараясь не выдавать даже движение груди. Сердце билось где-то в пятках, где-то в стопах, в животе. Мысли спутались, превращаясь в фарш неизвестного происхождения. – Гарднер, – отрезал Леви, всё ещё не смея оторвать взгляд от бывшей подчиненной. Было бы легче, будь она просто бывшей подчиненной. – Сэр, – ответила девушка, также не двигаясь с места. Зрачки блестели, отражая серебро луны. Казалось, будто сердце билось даже в глазах, сбивало дыхание, перекрывало голосовые связки. Головокружение резко впилось в изнывающие мышцы, обещая причинить боль, но не столкнуть в пропасть, не дать потерять сознание. Только не сейчас. Только не в такой момент. Они стояли, уже совершенно чужие, совершенно незнакомые. Изменились даже черты лица. Энергетика, вид, образ, силуэт, кожа, голос, волосы - странно незнакомое, бывалое, но бывалое где-то глубоко внутри. – Какими судьбами? Он не мог молчать, ибо это молчание грозило ему смертью. Дыхание слегка перекрылось, будто в горло попал холодный огромный камень. Давить из себя что-то - необходимость. – А это имеет значение? – её голос дрогнул. Дрогнул даже тогда, когда она пыталась эту дрожь всеми силами унять. – Имеет. Таких он точно не любит. Теперь не любит. Таких он точно избегает, таких точно не может терпеть. Но точно ли он себе верит? Точно ли верит теперь? – Я.. – девушка не успела ответить. Да и что бы она ответила? – Анна! – Ханджи выскочила из тёмного проёма, врезаясь в совсем неудобную для неё картину: тут находился и Леви. Женщина и так несколько суток думала, стоит ли всё скрывать? Но было одно НО, которое не позволяло ей об этом болтать: Гарднер была против. – Очкастая? – мужчина почему-то скривился, – об этом пополнении шла речь? – Да, – она нервно поправила очки, – да, Анна Гарднер с завтрашнего дня снова в разведке. Аккерман в мелком отвращении поднял бровь. Кажется, ему претит от назойливых, наивных, слабых человечков. Время изменило слишком многое. Он начал замечать, как даже чья-то в скользь брошенная улыбка стала давить на желваки, заставляя ощущать невыносимую отрешенность и желание поскорей по ней врезать, чтобы никогда больше не увидеть такого абсурда. Ему претит от лёгких сумбурных разговоров, от нежностей, любви. Пока он не совсем понял, когда и почему это началось. Но это началось и остановить - на данный момент не представляется возможным. – Вылазка уже через неделю, – отрезал он, желая обратить внимание на абсурд ситуации. – И я там буду, – также резко ответила Анна. Он не мог разглядеть её в темноте. Лишь одна деталь бросалась на глаза: волосы заметно отрасли. Аккерману хотелось поймать её взгляд, узнать, изменился ли он, и если так, понять, стал ли он хоть чуточку твёрже? Есть ли там синяки или они блистают чистотой от хорошей спокойной жизни вне войны за человечество? Остались ли её руки такими же сильными? Осталась ли хорошая координация и способность управлять УПМ? Что она теперь представляет как разведчик? И представляет ли вообще? – Я не смогу заняться.. её подготовкой, – Зоэ нервно стучала ногой по полу, – и я бы хотела попросить.. – Нет. *** Анна сидела на мокрой от росы траве. Не хотелось ни спать, ни есть. Она думала лишь о том, когда поправится Николь. В палату к ней не пускали: пневмония могла заразить и её. Нельзя было допустить распространение вируса перед вылазкой за стены. Девушка сорвала клевер, посасывая сладкий кончик. Она не знала, поступает ли правильно в данный момент. Может ли позволить себе уехать, когда такое происходит с дочерью? Разве так поступают мамы? Но у неё нет выбора. Как и не было выбора, не возвращаться сюда. Она должна за что-то жить. Пускай даже иногда ценой этой самой жизни. Она должна обеспечить будущее своему единственному близкому, пусть и не родному человеку. Аккерман вышел неожиданно. Также неожиданно оказался рядом. Молчаливый, казалось, избегающий, не желающий кого-либо видеть. Или видеть только её? – Не опоздала - уже хорошо. – Я и не опаздываю, – Анна поднялась. – Правда? Они метали друг в друга хмурые взгляды, и только у Леви он разбавлялся лёгкой ухмылкой: девочка выросла? – Правда. Мужчина замахнулся основанием ладони, направляя ее в шею Гарднер. Девушка вздрогнула, тут же хватая кисть противника: ещё секунда и её могли бы вырубить. Анна взяла его за грудки, потянула на себя, готовясь нанести удар в пах. Но ничего не вышло: тот с лёгкостью увернулся, ответив ударом в голень. Гарднер скривилась, слегка приседая от внезапной боли. – Подлый удар, не думаешь? Она промолчала. – В целом, ничего другого, думаю, ты уже и не помнишь. – Ты сегодня слишком разговорчив, – девушка выпрямилась, только потом обдумав, что сказала. Точнее, как его назвала. "Ты"? Серьёзно? – Я всегда разговорчив. – Вы же пришли меня тренировать? – злобно прошипела Анна, стараясь не смотреть тому в глаза, – так тренируйте. – Тебе бы определиться, как меня называть. – Прекратите, – она почти выкрикнула, – Просто начнём тренировку. Мужчина был и не против. Так даже лучше. Они оба начнут заново. Так, как и должно было быть с самого начала: только Капитан и подчиненная. Никакой близости. Никакого понимания. Никакой вседозволенности. Никаких привилегий. Ничего такого, что могло бы превышать служебные отношения. – Знаешь, как защищаться от ножа? – Аккерман достал из кармана мелкий ножик. Чуть выступающее солнце отразилось о лезвие, заставляя жмуриться. – Зачем мне защищаться от ножа? Мгновение и мужчина держит лезвие у её горла. – Для профилактики, Гарднер, – он прижал сильнее, возможно даже царапая тонкую девичью кожу, – обхвати руками мою кисть. Анна прошипела что-то невнятное и сделала так, как сказано. – Зафиксируй, – Леви закатил глаза, – крепче, ты кашу ешь? Присядь и наклони корпус вперёд. Девушка выполнила указания, после направляя клинок на Капитана. Взгляды снова пересеклись, но на этот раз были более решительными. Ей нравилось учиться, нравилось, что это происходит дополнительно. Анна, в целом, любила внимание, любила ощущать себя особеннее, чем другие. Гарднер горделиво подняла подбородок, после наслаждаясь очередной мужской ухмылкой. – Верно, но давай живее. Такими темпами ты только подохнуть успеешь. – Есть, сэр. Удар за ударом, первое падение, второе, третье и так по кругу. Сколько он её держал на этом поле? Катившийся волной по спине пот говорил сам за себя: она жутко устала, учитывая, сколько пропустила за эти годы. Радовало одно: такими темпами она быстро придёт в форму. – На сегодня всё, иначе завтра не встанешь, – Аккерман поправил свою рубашку. Потянув мышцы, вопросительно взглянул на Гарднер. – Что? – она осеклась, – встану. – Я не об этом, свободна. Аккерман ждал, когда та наконец уйдёт. В эту минуту хотелось остаться наедине с собой, зная, что впереди тренировка отряда, где ему тоже придётся попотеть. Девушка отдала честь и медленно поплелась к корпусу. Её взгляд упал на окно лазарета. Белые шторы раздувало лёгким ветром: значительно потеплело. Аккерман знал, что есть нечто, связывающее Гарднер с ребёнком, но не знал, что именно. Или не хотел знать. Анна не может иметь детей. Не могла. Гипотеза о том, что это её дочь.. их дочь.. отпадает. Тогда, что происходит? Леви нахмурился, обещая себе, хотя бы сейчас об этом не думать. Ему теперь нет до неё дело. По крайней мере не должно быть. Но что если тот прогноз на бесплодие был ложным? С другой стороны, ребёнку уже четыре. Если ей и правда четыре. – Черт, – Аккерман запустил руку в волосы. Он привык много думать, но не настолько. В последнее время нет ни минуты тишины в голове. Его уже начинает мутить от собственных мыслей, предположений, волнений и всего остального. Вот почему он таких не любит: они вносят в его жизнь хаос, в то время как сам мужчина предан абсолютной тишине. *** Анна сидела под дверью лазарета. Её мысли, чувства ‐ всё, что только в ней есть, сейчас было рядом с Николь. К девочке до сих пор не пускали. Ей не становилось лучше? Или это настолько заразно? Никто ничего не говорил. Временами Гарднер теряла терпение и ловила себя на мысли, что готова силой ворваться в палату. Но здравый смысл был сильнее. Пока. Она понимала, что не может подвергнуть опасности остальных перед вылазкой. И от осознания этого, лояльности к приказам, выборе жизни разведчиков, вместо собственной дочери, её убивало. Она не находила себе место уже несколько суток. Тренировки, еда, лазарет, тренировки, еда, лазарет. День сурка начал въедаться в мышцы, которые, казалось, вот-вот начнут жить произвольно, независимо от сознания. Пока было лишь одно разбавление этих ожидающих будней: сегодня они едут в город. – Эй, – Саша взволнованно потрепала её по плечу, – пойдем на завтрак? Дорога будет долгой. Анна подняла пустые глаза, встретившись с Блаус. Та пыталась улыбаться, но сдавленно, фальшиво: видимо, переживала. – Да нет, – Гарднер отрицательно махнула головой, – нет аппетита. – Может, тебе булочку захватить? Анна внутренне посмеялась: что-то в этой ситуации было ей уже знакомо. – Захвати, – девушка сощурила глаза, – только не съешь по дороге. – Ничего не обещаю, – на этот раз Саша улыбнулась более искренне, видимо, тоже заметив схожесть, – но я постараюсь. Контраст улицы и холодных стен здания прилично ощущался. Как бы Гарднер не подхватить простуду, сидя по несколько часов на полу. Собственно и понимание этого заставило её подняться: не подставлять же всех в первую за последнее время её вылазку. Анна направилась к комнате, в которой когда-то провела лучшие годы своей жизни, полные.. Она боялась даже подумать, полные чем они были. Слишком страшно ворошить прошлое, прекрасно зная, что ещё можешь к нему вернуться. И не ясно, что пугало больше: это возвращение или пустая надежда, которая могла всё же не оправдаться. Анна пыталась стать другой, будто это спасло бы от её проклятья. Не только саму девушку, но и остальных. С тех пор, как не стало Лисы, девушка пришла к уверенности: близкие ей люди погибают. Погибают от совершенно разных обстоятельств. Руки задрожали. Гарднер сжала ладони в кулаки, пытаясь хоть как-то это сдержать. Самое страшное, самое безумное, самое отвратительное и пугающее, что могло случиться, чего она боится больше всего на свете, чего опасается сильнее, чем собственной смерти, ‐ потеря Николь. Потеря девочки, её маленькой дочери, ещё не успевшей увидеть этот мир, пусть он и не лучшее место, где она могла оказаться. – Анна, – снова рука на плече, – держи. – А, – разведчица с новой силой попыталась унять дрожь, – спасибо. Булочка оказалась свежей. Позавтракав хотя бы этим, Анна вдруг поняла, что ей совсем нечего надеть: домой с работы она не заезжала, да и был вообще смысл туда возвращаться? Пустили бы? Старик поднял плату, на которую у девушки просто не хватало средств. Вряд ли он сейчас пустил бы её на порог. – Давай я тебе подарю платье, – Саша открыла шкаф, – выбирай. Всего два, маловато, конечно, но я не любитель.. *** Гарднер взяла осколок бывшего зеркала и, смотря туда, расчесывала светлые длинные волосы. Белоснежное платье, украшенное в мелкий цветок, струилось по её стройному телу. Конечно, размер был большеват, но хуже от этого она не выглядела, наоборот, он придавал здоровый объем выступающим костяшкам. Только она хотела выходить, как дверь в комнату открылась: – Ну что, Анна, – лучезарная улыбка юноши, его обсматривающий, оценивающий взгляд, – одолжить для тебя фруктовые духи?