Пурпурный

Многие в его окружении видели мир серым. Оттенки сливались один с другим, переставали иметь значение, терялись на фоне событий таких масштабных и угнетающих, что даже их серый мир покрывало черными пятнами, от чего общая картина размывалась и теряла очертания. Но для Юджи мир был цветным. Он был полон красок. Голубой переливался с розовым, перетекал в фиолетовый и создавал волну его настроения. Юджи покорял ее каждый день, сливался с ее ритмом, и она отвечала за каждое его действие. Его улыбка для Мегуми ранним утром по пути в школу отдавала фиолетовым, взмах ладонью Нобаре — тоже. — Ты сегодня больно счастливый. Мегуми хмурился. Он всегда хмурится, будто все ждет, что солнце упадет с неба и раздавит землю, вместо со всеми ее жителями. Слова тоже имели цвет. И Мегуми преимущественно общался синим. Холодным синим. Отстраненным синим. Если говорить по-человеческий, то Мегуми просто был нудным. Но Юджи все равно его любил — любил, как друга, как брата, как человека, который выслушает и подскажет, которому не все равно, хотя в его картине мира почти все является бессмысленным. В том числе проблемы и их решения. — Да он всегда ходит как клоун ряженый, ты че, только внимание обратил? А вот Нобара говорила желтым. Она была грубой до такой степени, что неподготовленного человека эта грубость могла бы даже ослепить, сбить с толку, дезориентировать, но ей до этого не было никакого дела. Человек сам виноват. Но не смотря на ее грубость, Юджи любил и ее. За ее прямоту, честность, за то, что она не боится обидеть. Но был один человек, цвет которого сводил Юджи с ума. Он отдавал красным. Горячим, агрессивным, страстным красным цветом. И поглощал собою все другие: заглушал желтый Нобары, уничтожал синий Мегуми, на фоне него они терялись, тускнели, почти вымывались из общей картины Юджи. Любил ли Юджи красный? Еще как. Любил, зажимая в школьных коридорах, в самом конце перемены, любил на кровати, медленно сжимая его ладонь, почти обнимая, собственными пальцами. Любил смотреть в глаза перед тем, как провалиться в сон. Он просто любил. Каждый день для них был маленьким противостоянием, в школьной раздевалке перед бейсболом, в драках на перемене, не на потеху толпы, а для собственного удовольствия. Их цвета противостояли, пытались поглотить друг друга, сожрать яростно и жадно, ведь оба знали, что никто другой не утолит их голода. Но были и другие дни. Дни, которые Юджи любил, пожалуй, даже больше. Спокойные дни, тихие дни, где цвета не блекнут и не превращаются в кислотное месиво. Он любил быть прижатым к его груди, чувствовать язык во рту, его вкус, его страсть, его желание и силу. Любил стонами под взглядом серой, как мир его друзей, луны, любил красными укусами на крепкой шее, любил так, что их цвета переставали жрать друг друга, а сливались в один чудесный пурпурный цвет. Многие в его окружении верили, что мир серый. Но Суккуна… Суккуна догадывался, что мир, возможно, еще и немного пурпурный.