Trust is the saviour of us

Вместо ожидаемого шлепка раздался сначала глухой, а позже громкий, будто барабанный набат, грохот сползающего по лестнице тела. — Скарлетт! Или, может, мне показалось. Может, он ничего не сказал. Дальше - свет, проникающий в окно с потрёпанными кружевными шторами, так и не отстиравшимися с тех дней, когда война вынуждала даже портьеры использовать как бинты. Моргнула. Кружева белее снега, кажется, просто в глазах темно. Не вздохнуть даже. В глаза бросилась бледность моей руки по сравнению с рукой Мелани, нежно лежавшей на моей. Ой, я и не заметила её. Доктор Мид огласил диагноз, но в голове вата. Ничего, Ретт разберётся. Он всегда разбирался. Глаза снова слиплись, остальные части тела будто были мне неподвластны, и если двигались - то только по своей воле. Наконец, я слышу шаги по деревянному паркету. Мысль мгновенна, а губы - и того быстрее. — Ретт. Глаза не было смысла открывать. Возможно, холод вгрызся в его сердце уже давно, и теперь уже нет в этом всём смысла. Если же нет, нужды в этом всё ещё нет, я верю, что всё почувствую. — Мы заслужили это, не думаешь? Я имела ввиду как свою травму, так и его нынешние страдания. У меня не было достаточно жалости на всех. А Ретт в ней никогда не нуждался. Или делал вид, что не нуждается. На больничной койке меньше всего это заботит. Пора прекратить этот танец высокомерия. — Батлер, хватит держать меня так, словно меня сейчас же черти потянут в ад. Кажется, привычная спесь успела вернуться ко мне. Да и почём горевать, ребёнка я всё равно не хотела. Но слова Ретта теперь жгли душу, будто ошпаривая кипятком всё моё нутро каждый раз, когда мозги не отлипали от последних внебольничных секунд. — Ретт, высмейте меня хоть на смертном одре, но я не собираюсь боле терпеть ваш колкий нрав. Я намерена узнать причину ваших слов. Я знала, что моё выражение недостаточно грозно теперь, ведь душившая обида уже заставила мою душу посинеть и начать искать руками что ни попадя для сопротивления. Но мы не в бою, не правда ли? Как бы мы ни разыгрывали глупые сценки, дабы потешить привычный нам обоим сценарий сражения, этот театр оказывается картонным, стоит тебе только заглянуть чуть дальше. Что актеров, что декорации унесёт ветер, останемся лишь мы на голой земле. И эту землю оросили слёзы. Сначала я увидела перед собой Эшли, позже - Джералда, сидящих передо мной что в Двенадцати Дубах, что в Таре. Мои глаза невольно застыли в ужасе, а позже расслабились, уступив напряжение моим зубам, теперь покусывающим губу. А говорят, мужчины не плачут. А ведь по-настоящему - едва ли меньше женщин. О театре чувств, который могут организовать все леди округи, знание имеют лишь непосредственные ученицы этой науки, потому у меня есть все основания так полагать. — Только посмейте покинуть меня, Ретт Батлер, я клянусь, что швырну вам что-нибудь в спину! Хорошо, что сил на гнев хватает. Это знак, что всё будет хорошо. Может, не с ним, но со мной уж точно. Эй, а с ним-то что?! Суставы руки глухо похрустывали от сжиманий, что мои, что его. Теперь он опустился перед койкой на колени, хотя только-только был готов убежать. Поймала, получается. Устроил мне праздник тщеславия, теперь-то... Нет, никуда он теперь не пойдёт! Слова застревали глухим рёвом в его груди, будто перекладывая мне в горло часть кома, сжимавшего его гортань. Невольно стало тяжелее вздохнуть, и сожаление волной накрыло всю комнату, лишая нас обоих воздуха. Мы даже не сражались в этой битве, капитулируя перед друг другом, махая белыми флагами, перепачканными грязью ссор, недомолвок и поеденными временем (а если сбавить обороты поэтичности, то молью в забытом шкафу), и даже дьявол был этой битве не судья. Боль всё ещё обжигала рёбра огнём, а голову будто ежеминутно огревали молотком. Тем не менее, сейчас всё это притупилось, уступив место ноющему сердцу. Будь напротив меня Эшли в таком состоянии, могла ли я бы чувствовать больше, чем сейчас? В груди кольнуло холодом от этой мысли, оставило неприятную пустоту на месте укола. Попытки говорить были оставлены обоими. Мною - ввиду слабой, но эхом отзывающейся в голове боли, сковывающей тело при каждом слове, что громче шелеста листьев, проникавшего через открытое окно. Им же - из-за боли внутренней, схватившей теперь за горло и нещадно душившей. В сущности-то никому из нас не требовались слова другого, и осознание этого факта пришло к нам одновременно, будто вместе с тёплым ветерком, на гребне которого неслись птичьи песенки, оно влетело в комнату. Так и прошёл этот час. Позже я так и уснула, с ним, стоящим на коленях перед моей постелью и держащим мою руку. Снова этот сон. Кошмар. Ко мне тянут руки десятки людей, страдающих, жаждущих, голодающих. Твою мать, да я пытаюсь! В моём животе не больше крошек, нежели в их, но всё же они тянутся ко мне, молят меня. Сука! Снова тот день в Таре, я лежу на земле чьего-то огородика под палящим солнцем, в глазах мутнеет, а в голове звенят слова: однажды я добьюсь того, что ни я, ни мои родные не будут знать нужды. Снова руки, мольбы, плач. А чуть поодаль - Мелли, моя дорогая Мелани, стойкая и мужественная, но с этими затравленными глазами и бледными щеками, когда-то нежно розовыми. С этими впалыми пятнами под глазами, с этими трясущимися, обесцвеченными, потрёпанными руками. А потом - туман. И снова бег, и снова поиски. Поиски земли обетованной, того самого дня без нужды. Тьма; Ретт, уходящий на фронт; Мелани в телеге, мужественно сдерживающая стоны на каждой кочке. Ретт! Скотина! Ушёл на проигранную войну, малодушная мразь! Перед глазами расплываются что воспоминания, что туман, и всё застилается кроваво-красной пеленой. Лёгкие горят от бега, ноги трясутся, в голове роятся тысячи мыслей и в то же время - ни одной; череп грозит с отвратительным треском лопнуть от натуги. Страх сильными руками нещадно толкает вперёд. Грудь рвётся от вырывающегося крика, душераздирающего вопля, что клубился слишком много лет внутри. Вдруг передо мной возник порозовевший под лучами вечернего солнца потолок больницы. Воздух вокруг будто вибрирует, в ушах стоит эхо. Грудь всё вздымается и опускается, и перед глазами постепенно пропадает пейзаж капитана Батлера, растворяющегося в той страшной ночи. А рядом - Мелани, осторожно опустившая руку на моё плечо. — Скарлетт, дорогая, тебе снятся кошмары? — Пару секунд тишины, сопровождаемых моим внимающим взглядом, направленным на Мелли, с нежным сочувствием держащей зрительный контакт, — Кхм... Ты звала мистера Батлера, мне попросить его войти? Он был здесь какое-то время, но вышел... В не очень подобающем мужчине состоянии. Не подумай, я не могу даже помыслить о том, чтобы его осуждать. Но он не мог вынести твоих гневных возгласов в бреду. Не волнуйся, никто, кроме доктора Мида, меня и капитана Батлера не слышал твоих речей, но знаешь... Ты сквернословила не хуже своего отца. Мелани отвела глаза, неуверенная и даже немного боящаяся, что застыдила меня. Мои нервы, ещё минуту назад - натянувшиеся струны, что сейчас не выдержат и со звоном порвутся, теперь ослабили натяжение, и я была более занята этим фактом, нежели регулировкой своей реакции, потому из моего рта лишь вырвался нервный смешок. Ничего, я могу доверять Мелли. — Мелани, будь добра, пригласи сюда моего мужа.