Томительное ожидание

Две недели. Две гребанных, бесконечно тянущихся недели. Я уже хожу неимоверно злой и тихо ненавижу этот мир за документы и в принципе его существование. Я не рычу на каждого, как капитан, но каждое проявление тупости у любого, кто встречается мне на пути, неимоверно раздражает. Меня не нагибали уже две недели. Самый большой перерыв у нас был, когда она с командором Зое поехала в Митру на срочное собрание и согласование поездки на материк. Ее не было неделю. Ее полное отсутствие меня извело настолько, что я готов был на стенку лезть, лишь бы она меня обняла… Первые пару дней я пытался жаться к кому-нибудь другому. Боже, как же странно выглядело то, что я, как бездомный щенок, пытался прижаться то к озлобившемуся на весь мир вне острова Эрену, то к угрюмой Микасе, то к недоумевающему Жану… — Котенок! — меня почти сбивают с ног, пока я устало бреду по коридору, и сходу заключают в удушающие объятия, кружат на месте и жадно выцеловывают все, до чего могут дотянуться. В ответ я жадно жмусь к мягкой груди, скрещиваю руки за спиной, полностью расслабляя тело. Тыкаюсь кончиком носа в изгиб шеи и вдыхаю такой родной запах. Рыжие пряди шекочат нос, заставляя морщиться. По телу бежит приятная дрожь, а в животе растекается тепло. Вкусно. Мы стоим так минуты две под осуждающие взгляды проходящих мимо солдат, громкий топот сапог и перешептывания насчет нас. У меня очень хороший слух, слышу каждый шорох, каждый звук. Я уже давно понял, что меня тут все считают гребенной блядью. Мол: «Интересно, сколько этот «ангел» членов наотсасывал? «, " Под скольких это хлюпик ложился?», " Хм, а если я ему захочу присунуть, он тоже согласится? Ах, да, я же простой смертный. Наш хуесос сосет только командорские хуи и лижет только капитанские пизды… " Какая мерзость… Она нехотя отпускаяет меня, нервно передёргиваясь. Садится на корточки и подбирает упавшие документы. Меня тоже передергивает. Эта гадкая макулатура портит мою личную жизнь. Так и хочется разорвать ее в клочья, выкинуть в ближайшую мусорку и никогда больше не видеть. Ни стопки отчетов, ни приказов, не жалоб, ни поступлений на подпись. Я тоже опускаюсь на колени и быстро подбираю бумажку за бумажкой, еле сдерживаясь от злости, чтобы не порвать их в мельчайшую труху. Капитан поднимает на меня виноватый взгляд и шепчет одними губами. Прости… Я только грустно вздыхаю и понимающе киваю. Ничего. Бывает. Нужно просто привыкнуть. Меня напоследок горячо целуют в щеку, и она, бормоча под нос проклятия, скрывается за первым поворотом. Уже почти две недели она носится с этими стопками древесных трупов и почти ничего не замечает. Забывает вовремя поесть, полностью сбила режим сна и самое главное, хоть и достаточно эгоистичное и неправильное с моей стороны… Она не проводит время со мной… Я себя готов убить за эти мысли. Придушить и запинать ногами до смерти. Я жуткий эгоист. Но я ничего не могу с собой поделать. Она слишком разбаловала меня своими тисканьями и заразила меня диким тактильным голодом. Конечно, я могу придти к ней в кабинет и обхватить ее как коала, пока она отчаянно ебется с этими документами и всего пару минут может просидеть со мной, отвечая на объятия. В моих же интересах ее не отвлекать, чтобы она побыстрее закончила и мы снова могли обжиматься часами, заниматься любовью и просто наслаждаться друг другом. Я пытался ей помочь. Честное слово. Она со вздохом отсеивала бумажки, в которых я могу разобраться, и я прилежно выполнял то, что она нехотя отдавала мне. Но почти все из этого, было… Немножко не моей сферой. Она часто ругалась, что сидит и выполняет какую-то ненужную дичь, которая, ну. никак не поможет решить глобальные проблемы человечества. Ханджи не командир, поэтому она, как говорила мне, со скорбящей душой отдавала ей почти все бумаги, которые по сути должна была изучать она. Но, если исследователя нет, кто же будет продолжать изучать природу сил титанов, данных мне и Эрену? Никто. Поэтому она со вздохом сбагривала все это дерьмо на Вирджинию, и я со скребущимися на душе стаями диких котов, уходил с ней на исследования. Мне надо тренироваться, учиться контролировать свою силу, которая по праву должна была достаться не мне… А если бы Эрвин был жив, она бы сейчас так же страдала?.. Нет… Определенно нет. Она бы сейчас отдыхала, работала в меру, не переутомлялась. Возможно, она бы нашла нового партнера, возможно, она бы прожила с любимым человеком долгую и счастливую жизнь, родила бы детей и жила скребущимися не зная горя. Ушла б в отставку, живя тихо и мирно, как нормальный человек. Мне осталось всего двенадцать лет… Что я успею за это время? Жизнь и так коротка, а у меня из-за подписки на силу Коллосального титана сильно сократился бюджет и средств на остальную жизнь просто нет… Мне всего шестнадцать, а я уже в красках представляю свою скорейшую смерть. Я даже если и оставлю потомство в этом мире… Я не вижу в этом смысла. Я не увижу, как мои дети вырастут, найдут партнера, сыграют свадьбу, родят своих детей… Я не увижу их жизненный путь, их достижения, я не успею толком воспитать их. И оставить их на измученную и подавленную Вирджинию?.. Я уже рассуждаю как старый дед… Я топчусь перед ее дверью, не решаясь постучать. Отвлекать ее, ой, как не хочется, но желание снова хотя бы почувствовать ее запах так и тянуло ворваться в ее комнату и слиться с ней в один единый органоид и просидеть так часов десять. А может и больше. Всеми фибрами души я молюсь на то, что она уже ложиться спать, ведь тогда я смогу уснуть с ней рядом и хотя бы так восполнить свой голод, от которого уже все тело дрожит и чешется, будто я блохастый. Я нерешительно стучу в дверь. Уже за полночь, почти все спят и, если я попадусь капитану Леви… Бр-р-р, не хотелось бы. Опять наяривать круги вокруг корпуса по мокрой траве на зябком ночном воздухе. В прошлый раз я подхватил жуткую ангину из-за моего слабого иммунитета, и Вирджиния проторчала у моей постели почти 2 недели до моего полного выздоровления. Сколько бы я не вредничал, не прогонял ее, не запирался, она таскала мне чай, дефицитное печенье, меняла тряпки, колола лекарства… Мы тогда даже не встречались, я тогда даже не задумывался о чувствах к ней, у меня не было силы титана… Но она все равно ложилась рядом, наплевав на угрозу заразиться, кутала меня в тридцать три пуховых одеяла, когда мне было холодно и прижимала меня к себе, отдавая свое тепло. Я прижимался к ней, благодарно принимая тепло, потираясь о нее. — Входите. Я захожу в комнату и сразу отворачиваюсь. Она стояла ко мне спиной полуголая и, мельком взглянув на меня, повернулась лицом. Голые груди качнулись, и гладкая кожа заблестела в тусклом свете фонаря на столе. Сердце бешено забилось в груди. Неужели она всё-таки ложится спать?.. Тогда я смогу прижаться к ней и наконец-то не ворочаться полночи, мучаясь от бессонницы, потому что уже привык, что меня обнимают, зажимают и сопят на ухо. Я уже хожу с такими мешками, в которые можно спокойно спрятать по роте солдат из Разведки. — А если бы зашел кто-то другой? — слишком напряженно было молчание, поэтому мне пришлось его прервать, полагаю, слишком ревнивым вопросом, первым, который пришел мне на ум. Некрасиво, однако, получилось. — Кроме тебя, Леви и Ханджи, никто по ночам не шастает. И тебе не нужно. Меня Леви с девяти лет воспитывает, думаешь, что он там что-то не видел? Он вообще, насколько я знаю, не по женщинам. Ну, по крайней мере, я за ним этого не замечала. — А Жан? Эрен? — я знаю, что она Жану как наставница, вредная старшая сестра, потому что он всеми силами пытается ей подражать и она щедро поощряет его кучей советов, тренировок и тому подобным. Просто Жан в одиночку звучал бы как допрос, поэтому я назвал еще и ненавистного ей Эрена. Она предсказуемо скривилась, поправляя на себе ночнушку. — Полетели бы отсюда ногам вперед. С выколотыми глазами. Вролне ожидаемо. И полностью в ее стиле. Тихий топот, и меня уже прижали к двери. Целуют. Горячо и мокро. Но все еще нежно и трепетно, запуская пальцы в волосы, обхватывая талию. Я запрокидываю голову наверх, чтобы ей было удобнее, наплевав на то, что шея быстро затечёт и будет неприятно тянуть. Она быстро опускает руки мне на бедра и легким движением подхватывает на руки. Я на автомате обхватываю ее пояс ногами, крепко уцепившись руками за шею для подстраховки. Ее руки возвращаются на законные места: ягодицу и волосы–и сжимают до мурашек на коже. Я никогда не верил в бабочек в животе. Мне все это казалось бредом влюбленных дурочек из очень плохих романтических книг, которые я читал от скуки в кадетской библиотеке. Каждая вторая пела про этих «бабочек», пока я в упор не понимал, что это за невероятные «волшебные ощущения». До нее. Потом спящие во мне бабочки проснулись и закружили диким ураганом, полностью выбивая меня из колеи. Когда она пялилась на меня, когда помогала, когда очень-очень ласково называла меня, когда пролежала с больным мной на кровати, когда приносила мне чай, когда мы встречали рассвет, когда целовались… Сейчас я искренне соболезную всем, кто никогда не ощущал в себе это потрясающее чувство влюбленности. Совершенно чистой, бескорыстной и наивной влюбленности. У меня, черт возьми, сейчас встанет… Сколько мы целовались? Минуту? Две? Десять? Полчаса? Час? Последние два варианта очень вряд ли. У нее нет столько времени. Только если… — Ты ложишься спать?.. — наспех задаю я вопрос, пока она оторвалась от занятного терзания моих губ, чтобы вдохнуть воздух и продолжить. Она с такой неохотой отрывается от меня… Я прямо слышу, как ее внутренний голос срывается на крик: «Вернись и сейчас же оттрахай его до потери сознания! " И она скрипя зубами от злости опускает меня на пол, отходя на пару шагов, чтобы не поддаваться соблазну. — Зайчонок, я… — у нее бегают глазки, она очень не хочет меня обижать, но все равно говорит, — нет. Иди спать, пожалуйста. Настанет день, когда я сожгу каждую чёртову бумажку и закопаю, как удобрение. — Я могу чем-нибудь помочь? — я спрашиваю, заведомо зная ответ. Она вздыхает и отрицательно мотает головой. Опять все сама. Ей снова не нужна ничья помощь. Я в упор не понимаю, что она нашла во мне такого, чего нет у других? Я… Я даже хуже. Худощавый, мелкий, женоподобный, слабый. Неужели я и для нее стал обузой?.. Всю жизнь на фоне уверенного и упертого Эрена и сильной Микасы у меня формировался чертов комплекс неполноценности, от которого я не могу избавиться по сей день. Каждый день, смотря на себя в зеркало, я задаю себе один и тот же вопрос. Чем я полезен? Ничем. Абсолютно ничем. Когда я сплю с ней, обнимаюсь и просто провожу время, меня крайне редко посещают грустные мысли и тем более кошмары. Но при таком длительном отсутствии моего личного хранителя от ужасов, помимо бессоницы–бинго! Кошмары. Почти каждую ночь я просыпаюсь с мокрыми от слез щеками и в холодном поту. Я в таком состоянии даже спичку зажечь не могу: тремор мешает. Руки как у психа-наркомана трясутся, я ее даже взять не могу, не то что черкануть по черкашу. Я бесполезен. Я обуза. В этом мире нет ни единого человека, которому я действительно нужен. Я сирота, друзья отдаляются от меня, любимый человек слишком хорош для меня. Я не приношу пользы. Я слабый и немощный. Да, может быть у меня есть рассудок, который, следуя из биологии, есть у любого разумного существа, просто, может быть, у меня он проявляется немного по-другому и более понятен для моего окружения. Я влетаю в комнату, захлопывая дверь и пересчитывая каждым позвонком дерево на двери, оседаю на пол. Слезы застилают глаза, совершенно не желая утихать. Льются горячим ручьем по щекам, всхлипы прорываются сквозь пальцы и плотно зажатые губы. На душе паршивее некуда, и от осознания, что я ничего с этим не делаю, становится еще хуже. Истерика усиливается, соленый водопад брызжет фонтаном, глаза уже болят, а нос полон соплей. Я снова ощущаю себя ребенком. Совершенно никчемным существом, которое скорее тысячу раз сдохнет по собственному идиотизму, нежели действительно поможет кому-то. Своей смертью я только облегчу всем жизнь. Меня снова трясет. Я лежу около двери, как побитая псина. Мне нужно тепло… — Солнышко, у тебя все х… Солнышко! — я даже не заметил, как переполз на середину комнаты, и не услышал, как грохотали ее сапоги и как бешено она ломилась в комнату. Капитан кинулась ко мне, подхватывая мое трясущееся тело на руки и укладывая на кровать, прижимая к себе. Ей не нужно объяснять, что произошло. Ей не нужно говорить, что я накрутил себя на пустом месте и сейчас мучаюсь от очередной панической атаки. Ей не нужно говорить, что и как нужно делать. И тем более, не нужно объяснять, как меня успокаивать. Она слишком хорошо меня знает, чтобы задавать, по ее мнению, глупые и очевидные вопросы, на которые не нужно тратить ни время, ни воздух. Она прижимает меня к себе, не как обычно, до треска в ребрах, а так, что я могу растечься лужицей в ее горячих объятиях и совершенно не волноваться о том, что она меня оставит и уйдет. Горячие губы выцеловывают мое мокрое и солёное от слез лицо, параллельно поглаживая большими пальцами мои щеки. Вирджиния бормочет себе под нос какую-то забавную несуразицу между поцелуями. Она знает, что меня это умиляет. С ней истерика проходит в считанные минуты, и я уже лежу, уткнувшись ей в шею, и с наслаждением вдыхаю вкусный запах. Такой родной и любимый. От него тоже зависимость, поэтому я почти всегда сплю у нее. Потому что потом мои вещи, моя подушка, которую я ношу отдельно, полностью пропитываются ее невероятным сладким запахом. Полный штиль. От истерики остались только соленые щеки и напрочь заложенный нос. Она гладила так успокаивающе, что хотелось просто зарыться куда-то под нее и заснуть блаженным сном, зная, что в эту ночь кошмары ни на милю не подойдут, а мешки под глазами станут втрое меньше. В теле пропадут усталость, вечный зуд от недостатка прикосновений. Ей дай волю–она будет ласкать мое тело всю ночь, пока не прозвучит будильник. Не прозвучит–она продолжит гладить, целовать, массировать, вылизывать. И ей совершенно неважно, что она так уже делала. Она не перестает меня гладить, даже когда я полностью успокоился. Я лишь изредка шмыгаю носом, стараясь шибко не отсвечивать. Лучше лежать тихо и не рыпаться, чтобы она не вспомнила про недоделанную работу и не оставила меня одного в пустой холодной кровати снова мучаться от бессонницы. Она такая теплая, такая мягкая, особенно когда наваливается сверху, сгребает в объятия так, что не продохнуть. Обычно я стараюсь из них выпутаться, потому что идея быть раздавленным такой кобылкой хоть и кажется весьма специфичной, но меня она как-то не сильно влечет. Но, чем больше я лежу, тем больше меня сгрызает заживо совесть. Я лежу тут такой, весь из себя довольный, а она жертвует своим отдыхом, чтобы уделить внимание мне. Ей ведь тоже отдыхать надо… Какую бы сильную и независимую леди Маргарет Тэтчер она из себя не строила, она человек. А долгое отсутствие нормального питания и сна, сильнейшая нагрузка очень плохо скажутся на ее здоровье. Ладонь ритмично гладила меня по волосам, и я, углубившись в свои мысли, даже не заметил, что она остановилась, а ее дыхание стало тише и с еле слышным сопением. Я повернулся, чтобы убедиться в том, что она заснула, но, видимо, сделал это слишком резко, сразу всполошив умиротворенную обстановку. Она дернулась, открыв глаза, замотала головой, приходя в себя, и уставилась на меня, словно сычик. Джин-си широко зевнула, высовывая длиннющий язык, покопалась, пошуршала, а потом слегка приподнялась на локтях и застыла, запялившись куда-то в одну точку, точно каменное изваяние. — Раскладывай постель. Не люблю спать на покрывале без железобетонного одеяла. Вирджиния перекатилась по постели и комично свалилась с нее, снова сворачиваясь клубком и прикрывая глаза. Чего? Я проморгался, и шестеренки в голове начали крутиться с бешенной силой. Она ложится спать? Со мной? А как же документы? Мне очень льстит, что она хочет побыть со мной, но, черт возьми, я переживу еще какие-то пару дней, помогу, подожду. Буду носить ей еду и чай, оповещать о всех событиях и просто находиться рядом. Она заслуживает лучшее отношение к себе, и я собираюсь ей оказать таковое. Поэтому лучше сейчас отбросить свои чувства, желания, капризные хотелки и мыслить рационально. Может, ей стоит намекнуть?.. — А работа… Ты за меня не волнуйся, я спокоен. Такого больше не будет. Ну, по крайней мере, не сегодня, — я применил все свои актёрские навыки, чтобы изобразить безмятежность и очень глупо пошутить, усмехнувшись своей же идиотской шутке. Капитан приподнялась на локтях, в этот раз удостоив меня не самым добрым взглядом, по-прежнему держа второй глаз закрытым. — Ты меня типо очень культурно выгоняешь? Еще чуть-чуть, и ссаными тряпками вытряхивать будешь? Потрясающая способность переворачивать ситуацию с ног на голову. При этом так спокойно, будто, по ее мнению, я ее не выгоняю, а предложил выпить чаю средь бела дня. Я, наблюдавший это далеко не первый раз, все равно растерялся. — Да нет же… Я очень хочу, чтобы ты осталась, просто не хочу доставлять тебе неудобств, — я параллельно раскладывал постель, пока она, «обиженная» мною, все еще сидела на полу, скрестив ноги по-турецки и надув губы. — Не помню, чтобы сокровище когда-нибудь доставляло кому-нибудь неудобств, — она обхватила мои ноги, уткнувшись в худое бедро, начиная потираться щекой. Опять комплименты… Не то чтобы я не любил их, но мне даже спустя столько времени коммуникации с ней все равно непривычно и неудобно их слышать. Потом хожу с горящими ушами и из-за неловкости все валится из рук. Но все же приятно знать, что меня хоть как-то да ценят. Капитан слов на ветер не бросает. Такую на слабо взять не получится. Ни стыда, ни совести. Она все это оставила за пеленой времени, и хамское поведение, подразумевающее не совсем подобающее отношение ко всем людям, крепко-накрепко закрепилось у нее в голове. Едва я полностью расстелил постель, на меня наваливаются сверху со спины и крепко сцепляют руки у меня на талии. Ноги не выдерживают от резкой тяжести, и я с размаху плюхаюсь животом вниз. От неожиданности барахтаюсь, как рыба, выброшенная на берег. Об меня трутся носом, нежно целуют и лижут шею. — А, я вот что пришла. Представляешь, там Ханджи, вместе с документами подсунула чистовики случайно. От той стопки больше половины пустые. Завтра доделаю, и я свободна, — я чувствую, как она улыбается мне в затылок, — и мне разрешили взять несколько выходных подряд. Давай съездим на море? А потом сходим на ярмарку и наедимся каких-нибудь вкусностей. Или будем целый день гулять. Как тебе? Я всполошился. Серьезно? Завтра? Я готов был запрыгать от счастья. И выходной… Как же прекрасно. Неужели жизнь налаживается? — Куда хочешь тащи… Хоть на море, хоть в театр, хоть в канаву, — пробормотал я, вполне ожидая самых чокнутых идей. У нее шило в самом интересном месте, она просто не способна сидеть на стуле ровно, всегда выдумывая новые штуки. Вечно притащит какую-то очередную статуэтку, монетку, камушек, баночку, свято веря, что в «хозяйстве все пригодится». У нее поэтому такой хламовник в комнате, хотя полы всегда безупречно чистые, а пыль надо еще постараться найти. Даже интимная жизнь не обходится без ее желания испытать новые ощущения. Зажми она меня хоть в библиотеке, хоть в коридоре, хоть в первом тёмном закоулке в городе. Вечно новые позы, новые способы доставить удовольствие, какие-то изощеренные штуковины, которые я всегда испытываю на себе. Но почему-то каждая ее извращенная идея никогда не заканчивается плохо. Очень даже наоборот… И где она только этого понабралась… От мыслей об интиме у меня задрожали колени. Камон, две недели самоудовлетворения, после вечных ночных марафонов — тут волком выть хочется от отсутствия родного тепла рядом. От того, что меня не жмут к себе теплые руки, не ласкают, не обладают мной… Последние отметины, и те прошли еще неделю назад. Без них я будто голым себя ощущаю… А еще пустым и нежеланным. Вирджиния начала планировать, сколько мы будем гулять, сколько вредной пищи мы съедим, куда поедем, что посмотрим. Она рассуждала про погоду, про то, что она наденет, а я… Просто лежал рядом. Я устроился как нельзя лучше для сна, для того чтобы меня погладили, потискали и даже, очень возможно, культурно поприставали. На одной из её грудей моя голова, а на другой моя рука. Джин-си часто шутила про то, что я без ее груди уснуть не могу, как младенец. Раньше эти шутки меня слегка подбешивали, я же не дитё пятилетнее, в конце концов. Однако сейчас мне было так хорошо, что оброни она на меня целый поток подобных шуток, я бы даже глаза не открыл. Долгая бессонница дала о себе знать, и сонливость накатила моментально. Ее голос становился тихим и размытым, в голове все поплыло, и последнее, что я почувствовал, нежный поцелуй в уголок рта. Спокойной ночи, зайчонок. Меня разбудили громкий свист с улицы и яркое солнце, которое так настойчиво лезло мне в глаза. Я поплотнее зажмурился и постарался завернуться в одеяло. Ладонь полезла ощупывать кровать, в поисках горячего тела. Однако, учитывая то, что я проснулся не от того, что меня сжимают до потери воздуха, капитан, ожидаемо, уже встала и побрела к своим бумажкам. Надо вставать. Усевшись на постели, протерев глаза, пару раз зевнув, я наконец-то удосужился поднять свою пятую точку с постели и сонно щурясь пойти умыться. День шел до ужаса медленно. Медленнее, чем обычно. Он словно очень густой мед, который стекал с ложки или пчелиного улья. Я то и дело поглядывал на часы, за что пару раз получил нехилый подзатыльник от капитана Леви. Мол, нечего постоянно смотреть на время, у меня его и так немного осталось. Я, стиснув зубы от обиды и давя слезы от очередного напоминания о том, что мне сделали одолжение, позволив жить, крепче хватал швабру и остервенело драил пол на кухне. Леви редко напоминал об этом, мельком, но всегда очень метко, ударяя по самому больному. — Занят? — голос Жана раздался из-за спины слишком неожиданно, заставляя меня невольно вздрогнуть. Я закатил глаза от раздражения. Двухнедельное отсутствие моего личного снотворного и успокоителя очень нехорошо на мне сказывается. — Нет. Лежу, в потолок плюю от нечего делать, — ну детский сад, вторая группа. По мне не видно что ли? — Злой без потрахушек ходишь? — Жан ядовито смеется, а у меня уже знатно подгорает. Смешная шутка, учитывая, что меня сожгли заживо. Он просто завидует, по нему слишком хорошо это видно. Жан хороший друг в определенном смысле, но конкретно в такие моменты его наглая морда слишком просит кирпича. Особенно сейчас. Походу, я начинаю понимать Эрена. — Тебе, Кирштейн, видимо, делать нехуй. В таком случае унитазы ждут тебя с распростертыми объятиями. Бегом, пока я не придумал еще пару веселых занятий для твоего болтливого языка, — помощь от Леви пришла неожиданно, но как нельзя кстати. Жана, злого и матерящегося, как ветром сдуло. Только и слышно как агрессивно звенят ведра и льется вода. Сегодня опять пол дня будет ныться, как сильно у него болят руки и сколько мозолей он натер, отдраивая грязные казарменные унитазы. А я со вздохом и мыслями, о чем же хотел попросить меня Жан, вновь взялся за несчастную швабру. День, хоть и медленнее улитки, но все же закончился. Сегодня пятница, а значит, завтра я могу поспать подольше и сегодня за чашкой горячего чая, почитать свежую книжку. Хотя, учитывая, что сегодня Джин-си заканчивает с бумажной волокитой, она наверняка захочет хотя бы десять минут уделить мне, раскочегарив мое возбуждение до передела, и явно не оставит меня так. От таких мыслей у меня поджались пальцы на ногах, а низ приятно скрутило. Стоя под горячим душем, я вновь задумался о том, почему я такой похотливый. Год назад я бы и мысли не допустил о том, что какой-то там перерыв в интимной жизни может настолько выбить меня из привычной колеи. Я и мысли не допускал о том, что буду грезить о подобном разврате. Такие мысли посещали меня очень редко, поздно ночью, когда можно было под одеялом задрать футболку и отдаться легкому, недолгому наслаждению. У меня не было каких-то скрытых фетишей, отчаянных желаний, и особого влечения к тому, чтобы заниматься любовью. Я всегда воспринимал это как что-то очень грязное и неприличное. По сути, это нужно только для продолжения жизни и не более. Однако Вирджиния сумела полностью перевернуть мое мнение, всего-то пару раз меня знатно возбудив. Причем специально. Из-за видимой разности в возрасте, как только мы начали… Подобные взаимоотношения, я сразу поставил крест на интимной близости. Это было по двум очень обоснованным причинам: во-первых, мое воспитание. Меня не радовала мысль того, что я, будучи еще совсем зеленым, буду заниматься тем, что обычно предназначено для зачатия ребенка. Этот фактор и фактор того, что это очень неприлично, гложели меня изнутри. Поэтому я поставил условие: дождаться моего совершеннолетия. Однако, в силу ее очарования, через месяц я понял, что ждать еще два с лишним года для меня слишком. Я никогда не отличался особыми терпением, а тут, когда к тебе очень настойчиво лезут в штаны, мое терпение таяло с каждым днём. И мне пришлось, красиво изображая одолжение, снизить планку до возраста согласия. До сих пор не знаю правильно ли я поступил… Про второй фактор я не расскажу ей даже под дулом пистолета. Стреляйте на здоровье, ее отношение ко мне будет в десятки раз хуже, когда она узнает. Я верил слухам. Скорее даже подтвержденным фактам. Просто я без особого основания усомнился в ее верности. Я до последнего момента изображал глухого и слепого, когда уже весь корпус, включая даже крыс и тараканов знали, что она ко мне не слишком ровно дышит. Это было настолько очевидно, что мне пришлось очень постараться, чтобы убедить себя в обратном. Ее очень буйное прошлое было известно всем тем же, и я не был исключением. Эрен проводил со мной долгие и, по его мнению, совсем безобидные разговоры, за которыми скрывалось слишком яркое " Она шлюха. Она бросит тебя, едва ты ей надоешь. Ей будет плевать на твои чувства, все что она чувствует, всего лишь интерес, пока ты ей не принадлежишь. Она уйдет, как только получит желаемое «. И я действительно боялся. Ответные чувства проснулись слишком неожиданно и непредвиденно. Несколько дней я ходил в прострации, все еще пытаясь убедить себя в обратном. Ожидаемо безуспешно. Наложив табу, я просто хотел убедиться в искренности ее чувств. Я понимал, что ей будет слишком жалко времени для человека, которым хочется просто попользоваться. Она прошла проверку практически идеально. Мы не будем брать в расчет те вечера, когда она удовлетворяла свои потребности, выглаживая и выцеловывая все самые приличные места. Ну, почти. Я видел, как горят ее глаза, чувствовал, что еще немного и она набросится на меня, как на долгожданную добычу. Но почти всегда капитан проявляла неимоверную силу воли и просто уходила. Даже почти убегала, под предлогом душа, туалета или питья воды. Очнулся я от мыслей, только тогда, когда почувствовал, что насквозь продрог. Горячая вода сменилась холодной, и неизвестно, сколько я так простоял. И тут вспомнил, что она, скорее всего, уже закончила и, наверняка, ждет меня. Выскочив из кабинки, я наспех вытер голову полотенцем, натягивая футболку на влажную кожу. Ткань неприятно липла к телу, но я постарался не обращать на это внимание. Зацепив нижнее белье взглядом, я на секунду задумался, а потом, быстро натянув штаны на голые бедра, сунул его в карман. Все равно потом снимать… Роняя мокрые капли с волос, я перепрыгивал через ступеньку, тихо насвистывая. Неужели, неужели!.. Меньше чем через минуту я стоял напротив ее двери и, напоследок тряхнув влажными патлами, нетерпеливо распахнул дверь. Джин-си лежала на кровати, раскинувшись звездой, и пялилась полуприкрытыми глазами в потолок. Услышав мое шуршание и скрип двери, она лениво подняла голову и, скосив глаза, улеглась обратно. На столе горел фонарик, слабо освещая комнату. При таком свете уснуть — раз плюнуть. Что-то тихо бормоча, Джин-си подвинулась на разложенной кровати, безмолвно приглашая лечь рядом. Без проблем. Я улегся рядышком, прижимаясь поближе и тихо ожидая навязчивых приставаний. Затаив дыхание, я прижался к ней спиной, слегка поджимая пальчики на ногах. Рядом с ней было очень горячо, горячее чем нужно. Вирджиния что-то тихо мычала сама себе, широко зевая и чуть копашась на кровати. — М… Котенок, я погрею руку, ладно? Не дожидаясь моего согласия, ладонь сперва поползла вверх, подушечками поглаживая ткань на штанах. Пальцы аккуратно приподняли резинку и скользнули внутрь. Я замер, задержав дыхание, а в голове яркими красками пронеслись следующие десять минут блаженства. Бедра сами собой сжались покрепче, а колени немного поднялись к груди. На фантазию и креативное мышление не жалуюсь, поэтому завестись с полуоборота для меня, легче легкого. Ладонь слегка огладила выпирающую тазовую косточку и, едва касаясь коготками бритого лобка, настойчиво просунулась между бедер, слегка сжимая. Быстрое представление о том, как эта самая ладонь сейчас нежно-нежно погладит чувствительное место под яичками, потом резко поднимется выше и сразу задаст быстрый темп… Боже, я почувствовал как выделилась крупная капля смазки. Чуть двинув бедрами, чтобы головка обтерлась о мягкую ткань штанов, колени задрожали и сильнее прижались к друг-другу. Однако Вирджиния явно никуда не спешила… Обычно Джин-си набрасывалась на меня так жадно и яростно, будто в последний раз. Даже прелюдии были такими короткими, потому что она всегда хотела побыстрее вкусить самый сладкий и запретный плод. Несомненно, когда она хотела меня раздразнить, она выглаживала меня мучительно долго и медленно, пока я не взвою. Но тут она превзошла сама себя. Рука лежала тихо и спокойно, пара поцелуев на шее. Но… Я ведь даже без белья. В прошлый раз, когда я выкинул подобное, капитан меня полночи не щадила. Загорелась, как спичка, от себя не отодрать было… Осознание того, что она сегодня не собирается ничего со мной делать, пришло ой как не сразу… Я еще минуты две лежал в непонимании того, почему же Вирджиния медлит. Она не спала, это точно, в подтверждение этому рука иногда немного сжимала или поглаживала бедро, а загривок переодически слегка покусывали. Я лежал и хлопал глазками, как последний идиот, пока не пришло просветление. Она просто сейчас не хочет меня. Джин-си приподняла голову, заглянула мне в лицо и улеглась обратно, уткнувшись лбом в плечо. Но спустя, наверное, секунд пять, я услышал, как она прыснула со смеху. Ее прям колотило, она выдернула руку с моих бедер и закаталась в припадке. Я даже опомнится не успел, как она уже нависла сверху, лукаво сощурив глаза и соблазнительно улыбаясь. — Ну, как же, милашка. Ты правда думал, что я не замечу такой откровенный знак с твоей стороны? Неужели в прошлый раз была симуляция, когда ты больше «не мог», что ты решил повторить подобное… И ты действительно считаешь, что я не замечу такого явного возбуждения?.. Она действительно, как пламя. Жгучее, молниеносное и непредсказуемое. Я едва успел вздохнуть, как меня, точно тряпичную куклу, перевернули на живот и, подхватив за тазовые косточки, потянули наверх, вынуждая подставить колени, чтобы не висеть в воздухе. Щеки тут же загорелись, да что там… Горело все лицо и даже, кажется, немного плечи. Член, слегка опавший, напрягся снова, и мне потребовалось пара поглаживаний, чтобы вновь почувствовать предательскую влажность на кончике головки. Шутка была крайне неудачная и слегка задела мое и без того хрупкое самолюбие. Я даже было снова захотел предательски поломаться, мол, нечего так шутить, теперь коли хочешь, возбуждай. Ага… Смешно. Я завелся от одного только осознания, в какой откровенной позе я нахожусь и что меня вот-вот… Джин-си навалилась сверху, бесцеремонно прижавшись ко мне со спины. Тяжелая… Но, если сильнее развести ноги, будет полегче. Однако, тогда она будет действовать еще наглее, да и мое тело это воспримет как дополнительный стимул возбуждения. Оно скопится внизу и будет зудеть, пока меня не приласкают чуть ниже, чем обычно. А там… Такое чувствительное и запретное место… — Боже… Я чуть не кончил, едва она меня коснулась. Надо завязывать с фантазией… Рука такая теплая и нежная, несмотря на кучу тренировок, мягонькая, почти без мозолей. Она гладит так быстро, так грубо, так… Невероятно. Да, темп, может, должен быть помедленнее, движения помягче, не такими резкими… По крайней мере, для того, чтобы мне кончить самому, этого более чем достаточно. Я даже физически не могу трогать себя подобным образом, потому что ощущений и так много, а тут, постоянно останавливаясь, чтобы отойти от таких взрывов ощущений, я даже толком до оргазма себя не доведу. — Ты весь горишь… Неужели так сильно скучал по мне? — ладонь, остановившись, обхватила член, сжав его поплотнее, возобновила темп, сделав его более медленным, однако так стало жарко и слегка больно… Я даже отвечать не вижу смысла. Уткнулся лицом в подушку, чтобы меня не было слышно, пальцами вцепившись в простыню. Ощущений настолько много, что хочется свернуться в один маленький комочек удовольствия. Пальчики на ногах поджимаются, а внутри будто свернулась раскаленная пружина. Я чувствую себя таким уязвимым в данный момент. Но в то же время горячие поглаживания, шепот и поцелуи даруют какое-то неведомое чувство… защиты? Учитывая то, что я сейчас лежу так откровенно, ее присутствие воспринимается как-то, что меня никто не тронет и не обидит. Я слегка прогибаюсь в пояснице и оглядываюсь на капитана через плечо. Моя прекрасная Джин-си выглядит невероятно красиво. В ней столько неидеального, что в какой-то момент она становится таким уникальным существом, что просто дух захватывает. Она не девушка, не барышня и тем более не леди. Она настоящая дьяволица, демонесса, суккуб в таком великолепном женском обличье. Будучи грубой и неаккуратной, она умеет выглядеть по-настоящему грациозно. Сплошная ходячая антитеза. Вирджиния буйная, как ураган, еще немного и все креститься начнут, стоит произнести ее имя. Не представляю, как подобное Божье творение может выглядеть так двусмысленно в один и тот же момент времени. — Прости, что сегодня без должной прелюдии, зайчонок, — она как будто виновато целует меня в спину и рассеяно сбивает ритм. Она ждет от меня реакцию, но мне, черт возьми, даже дышать трудно. Громкие вскрики прорываются даже сквозь подушку. Все тело натянуто, как струна, любое неаккуратное движение собьет весь настрой. Я стараюсь не торопить, но с каждой секундой пылающий огненный шар растет где-то внизу живота и вот-вот норовит взорваться. Терпеть все труднее и труднее… — Завтра я… Честно, ты не уползешь от меня. Такой красивый, совершенный. Вот скажи, как тебя можно не хотеть? Знала бы она, что в данный момент, это последняя вещь, о которой я думаю. Я сейчас немножко не в состоянии спорить и приводить кучу аргументов в ту или иную сторону. Хотя, возможно, это неплохой вариант отвлечься, чтобы не спустить так позорно быстро… Но, к сожалению, я уже не могу больше терпеть. — Я б-близко… Я почти… Пож-жалуйста… — голова сама собой на секунду вскидывается наверх, чтобы озвучить самый стыдный и смущающий момент сношения. И тут же лицо, от недостатка сил и потребности заглушить еще один неприличный звук, падает в пуховое облако. Я правда не ожидал, что она решит открыть мой рот таким способом… Сначала даже не понял, что произошло. Я просто почувствовал натяжение в зоне затылка и услышал свой собственный стон. Джин-си бывает местами грубовата, но такое она делает впервые… Спина прогнулась, а ноги разъехались еще немножко шире. Голова вскинута наверх, а в уголках глаз я почувствовал влагу. Это не столько больно, сколько ужасно пошло, это заставляло меня содрогнуться от новой волны возбуждения. Я уже чувствую, как напрягаются мои ноги, как внизу все пульсирует, готовясь излится в ближайшие пару секунд. — Нельзя. Нет, Боже, пожалуйста, только не это. Мне так хорошо, я не выдержу таких мучений. Это сладкая, точно мед, пытка, однако она настолько же жестока. «Посмотри на меня, я весь трясусь.» Я две недели ждал этого момента, когда она нагнет меня подобным образом и снова заставит заканчивать раз за разом. Во мне как будто не кончается семя, каждый раз так много, так неприлично и стыдно. Ноги позорно разъехались еще сильнее, так что я почти лег на кровать. Это ужасно не удобно и, если я сейчас же не соберу ноги, сладостное ощущение покинет меня в миг. Но колени казались такими тяжелыми и упорно расходились в стороны. Я пытался прогнуться в пояснице, цепляясь за каждую секунду, каждое движение. Вдруг она успеет разрешить?.. Обожаю Джин-си за ее чуткость. Она быстро уловила мою внезапную проблему и, чуть сильнее прижавшись ко мне, свободной рукой обхватила поперек груди и с силой потянула на себя. В итоге, едва бедра полностью лежали на кровати, она уже посадила меня вертикально, не прекращая наглаживать. Ей даже удобнее стало. Ладонь, которой она меня подняла, прошлась по груди, задела твердый, чувствительный сосок и поползла ниже. Еще ниже…

Нельзя! Не трогай!

Не смей!.. Я сейчас…

Когда капитан трогает меня во всех нежных местах разом, терпеть — что-то из разряда сверхъестественного. Я пытаюсь как-то выбраться из ее железного захвата, чтобы не ощущать это жгучее ощущение. Кажется, еще немножко, и я грохнусь в обморок. Она нещадно кусает меня за шею, тут же зализывает укусы обжигающе влажным языком и тяжело дышит мне прям на ухо, не забывая обронить ехидно-пошлый комментарий по поводу моего состояния. Ее всегда забавит эта ситуация. Полный, бесспорный контроль над моей душой, телом и чертовым оргазмом. Вирджиния питает каждую секунду власти, ловит каждый судорожный вздох и немедленно повторяет действие, если увидит, что моя реакция стала куда ярче. — Можно. Она сжимает сильнее, большим пальцем трет крайнюю плоть, а освободившейся рукой берет меня за подбородок и горячо целует. Везде громко и влажно: во рту, внизу — в голове вообще никаких мыслей. Я чувствую себя где-то на грани между реальностью и другим миром, но сильные руки не позволяют мне упасть в неведомую черную пропасть. Судорожный стон. Его невозможно сдержать. Он прорывается сквозь язык и губы, такой тяжелый, что со стен сыпется побелка. Сейчас мне плевать, что меня слышно всем, что завтра я опять не оторву глаз от пола, лишь бы не видеть осуждающие взгляды тем, кому не повезло уснуть вовремя или соблазнить это воплощение похоти. Я знаю, что спустил настолько громко и много, знаю, что завтра буду почти весь день с красными щеками, знаю, что завтра буду позорно отводить взгляд, когда она в очередной раз одарит меня ехидной ухмылкой. Знаю, что завтра не обойдется без ее остроумных и не очень подколов, знаю, что меня завтра целый день будут жадно тискать, знаю, что завтра меня будут иметь до отказа ног, знаю, что завтра вечером, мы поднимемся на крышу и будем любоваться видом, няшкаться и много целоваться. Я знаю, что завтра будет безупречный день…