Я скучал.

В Саудовской Аравии принято считать пятницу днём отдыха, однако Эрвин отдал бы всё на свете, чтобы такой «отдых» из его жизни исчез. На улице пробки, а шоссе, как назло, походило больше на восстание машин, либо на очередь к концерту Тейлор Свифт. Он тяжело вздохнул, смотря на одиноко лежащую черепашку с безжалостно проткнутым панцирем для разного рода пахучек. Теперь он ими почти не пользуется, ведь в салоне почти всегда вкусно пахнет присутствием его возлюбленного, однако ранее его нередко укачивало от запаха бензина и спирта, которым Леви оттирал пятна старого владельца авто, то и дело сетуя на эрвинову импульсивность. Он, по мнению Аккермана, в принципе не должен был брать машину в аренду. Лучше бы они сами заработали на новую хорошую модель, чем сейчас еще бегать по юридическим регистраторам, занимаясь иной волокитой, чтобы красное сокровище из Японии не отобрали. На это Эрвин, само собой, смеялся, однако в чем-то он определенно был прав. Машина пусть и красавица, но проблем порой бывало больше, чем достоинств. На улице сгущались сумерки, мнительно обхватывая высотки, а за ними и закатные кисельные берега. Дома уже наверняка вскипел чайник, был выложен на кофейный столик новый сервиз, вытянутый с какого-то аналога аукционных махинаций. Как, в свое время, Киса и любитель призвать вечно заинтригованных присяжных молодой человек вымаливали ореховый стул, так и его Леви гонялся за манящими «бриллиантами» — чайным сервизом. По радио сейчас говорили вечерние новости, однако Эрвин не послушает их, поглаживая чернильные пряди своего любимца. Обычно он запускал всю пятерню в вычесанные длинные волосы, чувствуя подобие странного мурчания. Конечно, это был не Леви. Так, он по крайней мере сказал, исчерпывающе прокомментировав любовь Эрвина к работе, которая «делала из него дурака похлеще юродивых житейских клоунов.», хотя Эрвин вовсе не считал себя дураком, просто так и виделась ему эта идея с мурлыкающим Леви. — Мать твою, смотри куда прешь! — Послышалось откуда-то спереди. Удивительно, как громко они орали, раз даже сквозь начавшийся ни с того ни с сего ливень их было хорошо слышно. На внезапное осознание своего незавидного положения, он лишь тяжко вздохнул. Зачастую, парковка у его дома всегда забита машинами, поэтому встать удается лишь дальше, за небольшой площадкой для собак. От этого Эрвин выразительно сморщил нос, думая о влажной, липнущей к телу рубашке, о шамкающих ботинках и сырых волосах, которые непременно у него появятся после пяти минут под открытым небом. Телефон вдруг завибрировал. Это был первый раз, когда Смит, найдя свое призвание в менеджменте и устроившись в дружелюбный коллектив каких-то акционных деятелей из тех самых анекдотов про коллег-неудачников, так сильно опаздывал домой. Вытянув мобильник из кармана, он увидел в периферии красное сердце и, нажав на педаль газа, принял звонок. — Эрвин, тебя где носит? Или ты спился, наслушавшись про гепатит В? Скажи где твоя могилка, я положу гвоздички. — Милый, я в пробке, прости. — Нашел себе повод для извинений. К нам приехали Ханджи, Моблит и Майк, хотели поболтать и кое-что нам с тобой предложить. Если ты сильно устал, я их выпровожу, но эта очкастая умоляла о встрече с нами. — Они тебе не сказали? И нет, я не устал. — Сказали, но хочется послушать твое мнение… — Леви на секунду замолк, а затем рявкнул, видимо, отвернув от себя телефон, — Очкастая, а ну пусти Вивьен! Не дай бог она блеванет на ковер! О, Эрвин, давай скорее, прошу. Иначе придется хоронить не только тебя, но и нашу блохастую. — Я тороплюсь. — Люблю тебя… и если вернешься до десяти, так уж и быть будешь тискать меня до утра. Эрвин засмеялся, отрывая взгляд от Ниссана, чей номер он успел уже выучить наизусть. — Я тоже тебя очень люблю. — Ты долго там стоять будешь? Не в курсе? Хочешь, я поговорю с тобой? Только отвоюю кошку. — Я с удовольствием, а то ехать мне, кажется, не меньше часа. — Бедный мой. Я приготовил тебе ужин. Кстати, давай я тебя встречу? На улице затяжной ливень, а ты в рубашке. При этом еще и выглаженной. — Только не заболей. Я позвоню тебе как буду подъезжать. Леви хихикнул, однако на дороге было совсем не до смеха. За все это время он не сдвинулся и на сантиметр. Машины и грузовики отчаянно давили на газ, выжимая из себя последние нервы. — Ты знал что Майк с Нанабой планируют ребенка? — Шутишь что-ли? Ах, матерь божья. — Смит резко затормозил и засигналил. — Ты в порядке? — Ага. Так что там про Майка с Нанабой? — Эрвин проехал значительно дальше, оказавшись у знакомого рынка. За окном тускнели фонари, а свет магазинов был особенно теплым в прохладном салоне авто. — Ну, в общем, им захотелось побыть родителями. Особенно Майку. Представь какой из него батя! — Не могу поверить в это. — Вот и я. Но знаешь, я думаю их сын будет как ты. — Как я? — Самый красивый на свете. Эрвин расплылся в нежной улыбке и уже хотел сказать нечто опошленно-милое, как связь вдруг прервалась. Телефон издал лишь монотонные гудки, показывая переподключение, но быстро выдохся и сбросил звонок. Ничего не оставалось, кроме как отчаянно вздохнуть. Теперь ему оставалось лишь дразнить себя мыслью о ребенке Нанабы и Майка, однако в голову лезли отнюдь не такие веселые мысли. Окна нещадно заливало водой, следы от которой скользили по лобовому стеклу. Эрвин уже задумчиво откинулся на спинку кресла, размышляя о том, как крепко он по приезде обнимет Леви в потемках коридора, выслушает дружеские диалоги и будет целоваться, пока губы не отсохнут. Такой план был наипрекраснейшим, однако ограничивало его от великих свершений лишь небольшое утомление, а за ним и восемь вечера. Чухать Леви по утрам и в ночи он вообще обожал. Каждый раз, чувствуя на себе его ладони, он про себя замирал как подросток, сходя с ума окончательно и безвозвратно закипая. Не только целовать, но просто разглаживать все складки на его футболке, запечатлеть в памяти каждую его недолгую улыбку и моменты особенной интимной близости, когда лицо покрывалось пламенем, а каждое слово было приторно-шершавым, как шоколадная конфета. По вечерам они глушили свет и то и дело ловили на себе взгляд кошки Вивьен, которая будто задавалась вопросом, не издержки ли это ее содержания? Но, само собой, все было не так. Леви устраивался на его груди, покрываясь с головы до ног пледом, а затем бурчал про фильм, который они непременно должны посмотреть. Обычно на ночь это были эстетичные картины с толикой юмора, однако выбирались они достаточно спонтанно, потому и на ерунду наткнуться было нетрудно. Эрвин размял плечи: пробка почти пропала и машины теперь расслабленно давили на газ, уже предвкушая разминку для затекшей поясницы. Леви работал в чайном магазине и в пятницу обычно был дома, поэтому, встречая замученного странностью своих коллег Смита, он проводил его в идеально чистую комнату с приготовленным легким ужином, обычно тостами или салатами. Леви часто прогонял его спать из лучших побуждений, но обнимать себя перед сном позволял всегда, ведь и ему также нравилось тепло, которое оставалось на коже после долгих ласк. Остаток дороги прошел в меланхоличном ожидании звонка. Сам позвонить от отчего-то не решался, однако послушать голос своего дражайшего он хотел до боли в животе. На улице окончательно стемнело, показались оранжевые солдатики-фонари. Смит не обратил внимания на небольшое превышение скорости и рванул домой. Если что — дома у него рожает жена, умирают с голоду карапузы. Вот только жена у него немного мужчина, но уточнять не обязательно. Любила «она» его от этого факта не меньше. На улице тем временем дождь поубавился, возможно и кончился, однако редкие капли все таки барабанили по стеклу. В награду за ожидание телефон таки зазвонил. Эрвин схватил мобильник, приложил к уху и услышал ласковый, чуть усталый голос. — Ты едешь? Прости, что отвлекаю от дороги. Связь прервалась тогда. — Я почти у дома, буду совсем скоро. Прости. — Тогда я вышел. Надеюсь, Ханджи не разнесет квартиру. Знаешь, мне иногда кажется, что она сумасшедшая и надо ей иногда на цепи сидеть, но не хочется мне пускать всякие там слухи… А то придется коротать время одиночества без всяких «Левичек». — У меня скоро отпуск. Поедем на море и будем вместе аж две недели. — С тобой хоть на кладбище. Но не к нашим могилам, само собой. Хочу испытать все прелести совместной вековой жизни. — Будем подкармливать Вивьен Четвертую? — Надеюсь, у нее будет мальчик. — Подожди, разве она не кастрирована? В трубке послышался смех. — Ладно, мой котячий эксперт. Веди спокойно. Жду тебя. А хотя, мне кажется, я тебя вижу. — Я уже подъехал к площадке. Эрвин припарковался и увидел, что действительно, небольшая фигура в рыжем дождевике с широким зонтом под мышкой бежит к нему. Дверь открылась снаружи и холодные влажные губы нетерпеливо легли на его щеку. Эрвин подхватывает мокрые рукава, плевав на все, и притягивает Леви поближе. На улице дует ветер и стихия отчаянно пытается завладеть человеческим негативом, однако эти двое никак не поддаются даже урагану или цунами, встречая друг друга все с таким же юношеским теплом. — Пойдем скорее, ты ведь заболеешь. — Леви подхватывает его за локоть и вытягивает его из машины. — Я скучал. — Знаю. Ханджи тоже. Они хотели позвать нас с тобой снять домик и поесть шашлыков. Что скажешь? — Я с удовольствием. Главное, чтобы у нас с тобой осталось время на то, чтобы побыть наедине. — Смит подмигнул. — Я буду драться за эту возможность. — Ну, не забывай, что я вернулся раньше назначенного. Буду тебя мучить. — Ах, какой срам! Смит засмеялся, спрятавшись от стихии на крыльце их дома. На тело словно выложили чугунные шары, но сейчас он почувствовал себя особенно воодушевленным, держа Леви под руку. По коже пробежал холодок, но даже это было мелочью в сравнении с сильно вспыхнувшей любовью. — Пошли домой уже. Хватит глазеть. — Иду, извини. Леви вел его по лестнице, ярко причитая о всех подробностях вечера с Ханджи, что у их кошки теперь нет хвоста и шерсти и вообще великая их ушастая мученица сосет лапу, рассуждая о своей несчастной судьбе. Эрвин шагал позади, смотря на черные волосы, замотанные в хвост и с нежностью представлял, как мягко прислонится к ним губами. Завтра наконец-то они побудут вместе, а потом отправятся с друзьями проводить вечер и ночь. Дни были такими краткими, но полными насыщенных впечатлений и была в этом своя прелесть и сладкий кусочек пирога. Он склонился над ним, стоя у входной двери и крепко обнял, приложив щеку к его щеке. — Ты теперь весь мокрый, — Леви отстранился, — будешь сам ее гладить. Вместо меня. — У меня так ровно не получится. — Будет тебе уроком. — он притворно нахмурился и оставил на лбу Смита боль от беззлобного щелбана. Но боль от любовного жеста не длится долго. Даже выходные проходят, а за ними тянутся века, тысячелетия. И при этом тяжело ведь найти секунду на любовные ласки, когда единственное твое утешение — это короткие минуты после работы и длинные ночи, которые от изнеможения совсем уж тускло помнятся. Они еще долго смотрели друг на друга в прихожей, не желая встречать вновь своих шумных гостей. Им хватало и этих кратких минут приятного, никем не запечатленного счастья.