Лай

      – Лай, Судзуи!       Мэари хохочет надрывно, громко и как-то по-особенному безумно. Того и гляди захлебнётся.       – Лай и виляй хвостиком!       Её улыбка пробирает до костей, но Рёте всё равно чудовищно, по-скотски жарко. Стыд душит его. Стискивает шею неумолимо – сильнее цепких пальцев Саотомэ, сильнее унизительного клейма питомца и уж точно сильнее ослабленного галстука.       – Ну и долго мне ждать?       Мэари смотрит снисходительно-терпеливо, но Судзуи, наученный горьким опытом, знает, сколь недолговечно её терпение. Ему выпадает шанс ещё раз убедиться в этом, когда на вид слабая, даже болезненно-хрупкая рука с не женской силой хватает его за волосы, заставляя воздеть голову к потолку.       – Я сказала, – горячий выдох в самые губы. – лай.       Расстёгнутая рубашка липнет к спине от пота, в глазах темнеет от духоты. Припасть к холодному полу хочется нестерпимо. Воздух, разом ставший тёплым и густым, давит, жмёт, теснит Рёту, сгибая его пополам. А Саотомэ ждёт и, словно издеваясь, мягко покусывая губы Судзуи. Он инстинктивно дёргается, пытаясь увернуться от острых её зубов.       Его наказание – кровь. Алая, нездоровая, пылающая жаром кровь, которую Мэари пальцем вытирает с прокушенной губ, специально надавливая сильнее необходимого. Рёта шипит от боли, но Саотомэ говорит:       – Терпи, – а затем ехидно прибавляет, слизывая кровь со своих пальцев. – Ты сам дёрнулся.       И Судзуи терпит. Стоя на коленях, с запрокинутой головой глотать не очень-то удобно – слюни стекают по языку и нёбу обратно в гороло, лампы на потолке жгут глаза беспощадно, вызывая больные слёзы, шея по ощущениям вот-вот жалобно хрустнет, переломится, не способная более держать отежалевшую голову. Но Рёта думает, что это по прежнему лучше, чем лаять, пока Мэари не бьёт его.       Наотмашь, всей ладонью по левой щеке, до того резко и грубо, что он теряет равновесие. Но Саотомэ не даёт ему упасть – притягивает обратно за цепь, которая, по мнению Судзуи, уже должна была расплавиться к чертям и целует раскрасневшуюся от удара щёку трепетно, нежно. Как будто они – сладкая парочка на свидании, а не питомец и его хозяйка в пустом классе.       – Лай.       Рёта еле слышит обманчиво-ласковый приказ – так трещит в ушах от мучительной, изнуряющей, страшной боли. Но когда Мэари впивается ногтями в щёки, поворачивая его лицо к себе, он слышит всё в её дыхании – тяжёлом и возбуждённом. Наверное ей тоже жарко – волосы липнут ко лбу, пиджак скинут, взгляд плавающий, не сосредоточенный, как у пьяной.       – Будешь лаять? – спрашивает Саотомэ, свободной рукой медленно расстёгивая свою рубашку.       Судзуи смотрит на её шею, грудь, короткую юбку, обтянутые чулками ноги. Смотрит и не понимает, как можно быть такой красивой и такой жестокой одновременно? Впрочем, долго ломать голову над этим вопросом ему не приходится – Мэари сжимает его щёки так, что чуть скулы не сводит. Хочет получить наконец положительный ответ.       И Рёта выполняет её желание. Закрывает уставшие глаза, проваливаясь в благословенную темноту, разом обмякает, расслабляется, даже не морщась от ноющей боли в затёкших ногах. Сдаётся.       А когда Саотомэ убирает руку он лает. Тихо. Один раз. Смолкнув, в ужасе ожидает, что она прикажет повторить, но Мэари садится на корточки, гладит его по голове и шепчет:       – Хороший мальчик. Открой глаза.       Стоит Судзуи выполнить требуемуе, как Саотомэ – разгорячённая, откровенная, уже без рубашки – наваливается на него и целует, топя в полыхающем, жарком мареве своей безудержной, убийственной страсти.