Утро

— По лицу вижу, что вы не отказались бы от блинчиков на завтрак, — сказала Сара. Дилюк на всякий случай огляделся. Кроме него Сара могла обращаться разве что к фонарному столбу. Час был такой, что вся приличная публика давно разошлась по домам, а неприличная — заседала в «Кошкином хвосте» или в «Доле ангелов». До закрытия «Хорошего охотника» оставались считаные минуты. Дилюку захотелось спросить, что же это у него на лице такое. Сара, улыбаясь, ждала. — Нет, благодарю вас, — Дилюк научился быть убийственно вежливым. Сара выложила масло на прилавок так, словно метнула козырь. В результате Дилюк принес домой охапку свертков — там были и мука, и сахар, и масло, и варенье — и свалил эту кучу в шкафчик на кухне. В своем городском особняке он разве что ночевал время от времени в гостевой комнате, потому что выносить пустоту огромной двухместной кровати в спальне ему оказалось неожиданно сложно. Он был уверен, что позабудет о наборе для блинчиков, спустя год найдет его останки и, в конце концов, все попросту выкинет. Но неожиданно оказалось, что он помнит. Масло потемнело, испортилось, и через пару месяцев Дилюк купил свежую порцию. Поменял муку, когда в ней завелись жучки, и со временем к варенью добавил баночку меда. Тогда он понятия не имел, зачем ему это.

***

Его разбудил запах утра. Дилюк сел в постели слишком резко, и у него зазвенело в ушах. Утро пахло разогретым маслом, горячим сладким тестом. Дилюк сонно провел по простыне рядом — она была пустая и прохладная. Он тут же проснулся. Как всегда в такие моменты у него потеплели кончики пальцев. Он встал и пошел на запах. Чем ближе к кухне, тем гуще он становился, и, когда Дилюк переступил порог, оказалось, что это Кайя стоит, отвернувшись к плите, что-то мешает и дудит себе под нос смутно знакомую мелодию, а пахнет — стопка блинчиков на тарелке у его левого локтя. Горка цукатов на блюдце рядом сияла, как пригоршня янтаря. Дилюк замер, не решаясь сделать шаг. Солнечный свет проникал в окна сквозь кружевные занавески, и из-за них казалось, что кухня целиком угодила в рыболовную сеть. Самое главное — в нее же угодил и Кайя. Он стоял у плиты полуголый, в одних штанах, и от малейшего движения теневая сеть будто сжимала его чуть туже. Дилюк подошел, встал у него за спиной, чувствуя смутное неудовольствие из-за того, что закрыл свет, и с кожи Кайи исчез узор, словно ему удалось выбраться из сети. Освободиться от нее. Дилюк, помедлив, положил ладони Кайе на талию и заглянул ему через плечо. Кайя размешивал в миске тесто, раскаленная сковородка перед ним дымилась. Кайя плюхнул на сковородку порцию теста и принялся вращать ею так энергично, что заехал Дилюку локтем в живот. Дилюк охнул. — С добрым утром, — мрачно сказал Кайя, с лязгом обрушив сковородку обратно на плиту. Дилюк подождал продолжения и не дождался. — Ты не подал вида, что меня заметил, — он старался контролировать голос, но по тону все равно казалось, что он делает выговор. — Конечно, подал. Я не завизжал и не уронил миску, когда ты меня… — Кайя, не оборачиваясь, нарисовал в воздухе какую-то загогулину, очевидно, обозначающую Дилюка, взявшего его за талию. — Не говоря уже о том, что провонял весь дом. Я. Ими. Ну то есть… — он вздохнул: — В смысле я — провонял блинами… Он через плечо посмотрел на Дилюка: — Больно? Дилюк потер место ушиба и неопределенно хмыкнул. Ну, будет синяк. Кайя, очевидно, ждал от него какого-то ответа, но Дилюк молчал. Теперь он вообще старался поменьше разговаривать с Кайей наедине: ему казалось, достаточно одного неосторожного, слишком холодного слова, и оно превратится в два, во фразу, настолько жесткую и обидную, что они с Кайей поссорятся, на этот раз окончательно, и новая мука, когда — и если — он ее купит, просто закаменеет в шкафчике или превратится в пыль… Кайя продолжал смотреть, и Дилюк неловко переступил с ноги на ногу. Неловкость — вот что стало лейтмотивом их новых отношений. Глаз Кайи внезапно расширился: — Блин! Вот блин… Блин-блин-блин, — он отвернулся, и Дилюк не видел, но слышал, как он перевернул блинчик. Сковородка зашипела, запахло горелым. — Ну вот, — Кайя вздохнул. Дилюк подошел к нему и, не рискуя обнять, положил подбородок на плечо, следя за тем, как он снимает блинчик, складывает, отодвигая его на край тарелки, а потом наливает на сковородку новую порцию теста. — Проснулся, а тебя нет, — выдавил он с усилием ответ на вопрос, который Кайя не задавал. Кайя застыл и сказал, не оборачиваясь: — Вот же он я. — Ну да. Дилюк почувствовал себя глупо и, помедлив, — Кайя и не думал отстраняться, так и стоял, наклонив голову, — обнял его за талию, соединив руки на животе. Это прикосновение, как это часто бывало, когда речь шла о Кайе, наполнила его почти животным удовлетворением оттого, что Кайя был у него в руках. — Погоди, — Кайя попытался отодвинуться, — я, наверное, весь в тесте. Он отставил миску и повернулся. — Ну что? — он сначала улыбнулся, а потом нахмурился, увидев, как изменилось лицо Дилюка. — Неужели настолько грязный? На самом деле, не слишком сильно: мазок на щеке, россыпь белоснежных бусин над животом, крупная капля на левом соске. Кайя вытер щеку наугад и уставился на ладонь. — Слушай, и правда… А где именно? Дилюк ткнул пальцем ему в щеку. — О боже, — Кайя расхохотался, откинувшись назад, и Дилюк прижал его к себе, опасаясь, что он обожжется. Самому Кайе, казалось, было все равно. Он наклонился, как всегда, смелый до безрассудства и гибкий — настолько, что Дилюку оба эти качества казались почти неестественным, ухватил цукат с блюдечка и приклеил его к щеке. — Буду с украшением, как блинчик. Ой, отвалилось… Сейчас, погоди, попробую еще. Вот. Ну не красавец ли я? — Кайя рассмеялся, и цукат снова попытался отвалиться. Дилюк успел его слизнуть в последний момент. Кайя смотрел на него с веселым удивлением. Его губы шевельнулись, и Дилюк закрыл его рот рукой — ему невыносимо захотелось ответить на последний вопрос, хотя тот и не предполагал ответа. — Да, красивый. Глаз Кайи расширился. Дилюк ладонью почувствовал дрожащий выдох. Он наклонился и прижался губами к тыльной стороне ладони напротив его рта, глядя прямо в расширенный зрачок. Щеки Кайи вспыхнули, брови поднялись — выражение чистого потрясения. Дилюк улыбнулся, а потом слизнул у него со щеки белый шрам теста. Кайя задержал дыхание. Сковорода у него за спиной начала дымиться. Дилюк незаметно провел рукой, сдергивая огонь с поленьев в плите. Кайя попытался что-то сказать прямо в его ладонь и получилось неразборчиво. Дилюк не был уверен, что хочет это что-то услышать, чем бы оно ни было. Ему не нужен был ответ. Кайя отвел его ладонь, обнял его за талию, притиснув к себе, и поцеловал. Они были примерно одного роста, и никому не нужно было ни вставать на цыпочки, ни наклоняться — и это удобство неизменно поражало Дилюка. С поцелуями было сложнее: их он выдерживал с трудом. От поцелуев с Кайей у него было ощущение, словно он грызет собственное пламя, поднеся ладонь ко рту, и оно вроде бы подчиняется ему, но вот-вот выйдет из-под контроля. Кайя обеими руками взял его за щеки, словно пытаясь удержать их поцелуй в ладонях. Дилюк смотрел на его самозабвенно дрожащие ресницы, на нежный румянец, озаривший лицо, и не мог оторваться. — Ух! — Кайя часто дышал. Его губы запунцовели и набухли, он часто проводил по ним языком, как будто поцелуй остался на них, и он пытался то ли его распробовать, то ли слизать. Дилюк большим пальцем провел по его испачканному соску — тесто засохло корочкой, и от прикосновения она отвалилась. Кайя крупно вздрогнул. — Послушай, — глухо сказал ему Дилюк, прижавшись лбом к его лбу и чувствуя кожей ремешок повязки. — Послушай. Ты говоришь остановиться — и мы останавливаемся… Кайя моргнул и расхохотался, откинув голову. Дилюку хотелось прижаться ртом к его горлу, чтобы почувствовать, как он смеется. Дилюк тяжело сглотнул. — Любопытная ролевая игра. Сыграем в нее в другой раз. — Кайя закинул ногу ему на бедро и выгнулся. — Я так понимаю, с блинами покончено. Ты вон и плиту погасил. Дилюку стало так неловко, как будто его поймали на вранье. «Ты думал, я не заметил? — как будто говорила ему тонкая ухмылочка Кайи. — Я все-о-о заметил». Дилюк опустил глаза. На смуглом животе Кайи ярко выделялись капли засохшего теста, похожие на… похожие на… Дилюк их потрогал. — Даже не буду спрашивать, о чем ты думаешь, — Дилюку показалось, Кайя прикоснулся голосом к его коже, как шелковой лентой. — Похоже на украшение, — поделился Дилюк. — Тебе идет… Дилюк всей ладонью провел по его животу, обвел дуги ребер, соски, приблизился к ключицам… Кайя прихлопнул его ладонь, прижимая ее к груди. Выражение лица у него стало почти отчаянным. — Давай ты просто меня трахнешь? — сказал он, умоляюще сведя брови. Дилюк смотрел на него, медленно моргая. Пауза накрыла их стеклянным куполом, и слова Кайи заполнили его, как дым, Дилюк жадно вдохнул его и опьянел. Стекло в шкафчике над столом звякнуло, когда Дилюк притиснул к нему Кайю — быть может, слишком сильно, но Кайя лишь рассмеялся дрожащим коротким смешком, потерся о Дилюка, повернулся к нему спиной и прижался, откинув голову ему на плечо. — Ну-у-у? Отяжелевшее веко прикрывало глаз, на лбу выступила испарина. Кайя приложил ладони Дилюка к своей груди, его большими пальцами обвел соски — и они, и до того напряженные, на ощупь стали похожи на речные камешки. — Если… Если вдруг что… Если я увлекусь, можешь меня стукнуть, — мрачно разрешил ему Дилюк. Он все пытался сдержаться, медлил, как мог, по его венам бежало, гудя, ненасытное пламя. Кайя рассмеялся, мазнув волосами ему по шее. — Взаимно, — сказал он, цапнул Дилюка за прядь и притянул его для очередного поцелуя из тех, которые сложно вынести. «Дыши, — командовал себе Дилюк, — просто дыши». Перед глазами у него покачивалось марево. Он нащупал шнуровку на штанах Кайи и распутал ее — раза с третьего, когда уже хотелось ее просто сжечь, — скользнул ладонью ниже. У Кайи стояло. Дилюк жарко выдохнул в поцелуй, забрал член Кайи в кулак. Кайя содрогнулся и выдохнул в поцелуй: — Слишком сильно… — Прости, — Дилюк поцеловал его в уголок глаза. — И сухо, — Кайя провел языком по губам. — Дай. Дилюк проник пальцами в рот, который только что целовал. Кайя принялся их облизывать. Лицо его разгорелось, челка липла ко лбу, он часто сглатывал, и Дилюк положил другую ладонь ему на шею, чтобы почувствовать это. Когда Кайя выпустил пальцы изо рта, его губы блестели. Дилюк слегка отодвинулся, прочертил большим пальцем дорожку от кромки волос на затылке через всю спину по каждому позвонку до копчика, развел ягодицы… После прошлой ночи Кайя легко поддался. Дилюк мягко толкнулся в него пальцами — горячий и нежный. Кайя вздрогнул и выдохнул тихий, вибрирующий стон. У Дилюка перед глазами закружились огненные кольца. Надо… наверх, в постель, и смазку. Он схватил Кайю за плечо, не чувствуя, насколько сильно его сжимает. — Давай так, — сказал Кайя, повернувшись к нему, — только медленно. И поцеловал побелевшие пальцы у себя на плече. Дилюк немо шевельнул губами. Медленно… Медленно… Ему казалось это невыполнимым. Он втискивался в Кайю м-е-д-л-е-н-н-о, чувствуя дрожь, и вздохи, и то, как Кайя рефлекторно сжимается, постанывая. В ушах у него бухало. Он вошел до упора, и они застыли. Дилюку казалось, он чувствует ток крови Кайи, как свой. Кайя прерывисто выдохнул и двинулся — как будто сбегая. Дилюк вцепился в его бедра, желая удержать, — «медленно» всплыло в его голове — и медленно, как и было сказано, потянул его на себя, потом так же медленно отодвинулся и снова вошел до упора, неторопливо и веско. Кайя давился стонами. В какой-то момент, обессилев, он согнулся и оперся грудью на столешницу — и теперь Дилюк смотрел на его спину: лопатки, угловато ходящие под смуглой кожей, пот, выступивший в ложбинке позвоночника, то, как Кайя прогибается в пояснице каждый раз, когда Дилюк отстраняется. На самом деле Дилюк хотел видеть его лицо, хотел поймать тот миг, когда Кайя сдастся удовольствию, и его взгляд сделается расфокусированным и почти невинным, лицо станет беззащитным, и он обнимет Дилюка, и будет льнуть к нему, расслабленный и текучий, как вода. Но оторваться от него Дилюк не мог. Он взял Кайю за запястья и потянул на себя. В голове осталось только: медленно, медленно. Кайя выгнулся, как натянутый лук, откинул голову Дилюку на плечо. Рот его приоткрылся, глаз слепо уставился в потолок. Дилюк двинулся, и Кайя взвыл, прикусив нижнюю губу. Дилюк раскачивал бедрами, слизывая пот с верхней губы. — Люк, — Кайя смотрел на него почти с отчаяньем. — Люк, пусти. Дай я… Или ты… Дилюк не понял, о чем он, и, когда Кайя дернул рукой, лишь крепче ее сжал. — Люк! — глаз Кайи блестел, как от испуга. Последнее, чего он хотел, — такой реакции. Он выпустил запястья Кайи и обнял его поперек груди, уткнувшись лицом в плечо. Голова его и низ живота горели, ему казалось, еще чуть-чуть, и его кожа вспыхнет. Но он ждал, обязан был ждать. Пауза. Его бедра дрожали от напряжения. Кайя погладил его локоть, взял его ладонь и прижал к самому низу живота, шепнул почему-то «тш-ш-ш», и оно растворилось в раскаленной темноте под веками Дилюка. Следующий вдох потребовал от него немыслимого усилия: его тело, будто в целях самосохранения, отказывалось раздувать его внутренний пожар еще сильней. Он выпрямился и моргнул, выныривая из внутреннего набатного гула, и тут мимолетное прикосновение чужого сжатого кулака мазнуло по тыльной стороне его ладони, а потом снова, и Кайя выдохнул что-то бессмысленное и сладкое, задрожав. Дилюк сжал его в объятии, мягко погладил ладонью низ живота и прижимая его к себе, и вжался в него так плотно, как у него, кажется, не получалось до этого. Кайя ахнул, и судорога прошла по его телу, одна, другая, он дернулся, и Дилюк кончил, стиснутый и выкрученный оргазмом. Он приходил в себя постепенно, ему казалось, кухня покачивается с ними в ритме дыхания, как будто они и впрямь попали на корабль. Кайя перекатил голову по его плечу. У него был чрезвычайно ленивый, даже слегка мутный взгляд. — Улики, — сказал он, раскрыв ладонь, залитую белым. — Я так понимаю, это не тесто… Кайя расслабленно приник к нему и сонно улыбнулся. Дилюк осторожно вышел, стараясь не делать лишних движений, провел пальцами Кайе между ягодиц — вроде бы все в порядке. Кайя, поморщившись, повернулся и повис на нем, положив голову на плечо и свесив руки. Беспокойство за Кайю, накатившее сразу после оргазма, отняло у Дилюка последние силы. Его тоже ужасно потянуло в сон. — Как насчет поспать? — спросил он у закрытого глаза. Тот так и не открылся, Кайя вздохнул и раздраженно дернул бровью: — А блинчики? — Как проснемся. — Дилюк зевнул. И следом за ним точно так же зевнул Кайя. — Мне-то ничего, у меня выходной, — Кайя сонно нахмурился. — А у тебя… — А у меня вечерняя смена. Дилюк поцеловал его в веко: — Пойдем, еще надо сполоснуться… Кайя? — Угу-у-у… — пробормотал Кайя. Дилюк обнял его, поднял и потащил, на ходу путаясь в своих и чужих ногах. — Если ты думаешь, что мне удобно, ты ошибаешься. Кайя. Кайя? Тот висел на нем, не подавая признаков жизни, но перед дверью — Дилюк это ни с чем бы не спутал — выдохнул смешок ему в плечо. Чуть позже они лежали в кровати, в сумрачной, по-особому уютной спальне: за окном и оградой на улице кипела дневная жизнь, перекрикивались соседки, визжали дети, певица в доме напротив разучивала партию, — весь этот шум долетал до них эхом прибоя. Дилюк, уверившись, что Кайя спит, уложил его голову себе на плечо, рассчитывая, что сможет его не разбудить. Но Кайя сказал заплетающимся языком: — На самом деле они несъедобные. — Кто? — Дилюк прижал его руку к груди напротив сердца. — Блинчики. Кажется, я их недосолил. — Кайя сонно вздохнул. — И, если говорить про остальное… — Но… — Дилюк не знал, как продолжить. Кайя его перебил, не открывая глаза: — Такого больше никогда не будет. Дилюк застыл, глядя в потолок, и машинально стиснул ладонь Кайи. «Остальное — это что? Больше никогда не будет — чего?» Он набрал было воздуха в грудь и остановился. Кайя прижался к нему. — В следующий раз готовишь ты… — и он уснул на полуслове. Дилюк подтянул одеяло повыше, убрал со щеки Кайи щекотную темную прядь. «В следующий раз…» На улице дети с ревом делили мячик под причитания нянек, рыцари, лязгая доспехами, патрулировали улицы, ленивые собаки, разморенные солнцем, лениво гавкали на кошек, разлегшихся на заборах, и лишь в темной спальне двое спали в самый разгар дня — единственные во всем Мондштадте.