Evolution is spelt with an R

Сириус всегда думал, что у него была достаточно высокая терпимость к боли. В свое время он много дрался, получал различные травмы во время матчей по квиддичу, и иногда их пранки шли не по плану и они втроем оказывались в больничном крыле. Черт, он даже в сексе любил пожестче. Он ошибался. Ничто из того, что он когда-либо испытывал, и близко не стояло с Круциатусом. Это походило на то, как у него забрали все рациональное и человеческое, сорвали, как мертвую кожу, и оставили только боль. Обжигающую, дробящую кости, рассекающую плоть и вырывающую ногти пытку. Сириус не мог сказать, как долго это длилось. Может, секунды. Может, часы. Когда действие проклятия прекратилось, он с трудом мог вспомнить, кто он и что с ним случилось. Боль уничтожила все подчистую. С отстраненным удивлением Сириус замечает, что он снова лежит на спине, лицо влажное от слез и соплей, а на языке чувствуется металлический привкус крови. Он может лишь дышать, и грудь болит от каждого вздоха, кожа горит от того, что руны сходят с ума. — Может, попробуем еще раз? — предлагает грубый голос. С секунду Сириус в замешательстве, а потом он вспоминает. Сивый, точно. Ему нужен Ремус. Он пытается ответить, но вместо слов с губ срывается лишь сдавленный хриплый звук. — Повтори? С невероятным усилием Сириус поворачивает голову набок и откашливает сгусток крови. Перед глазами расплывчатый силуэт оборотня, Сириус плюет куда-то в его сторону. — Никогда, — хрипит Сириус, обнажая зубы. Сивый издает какой-то животный звук, который не имеет ничего общего с человеческой речью. — Круцио!

***

Лучше не становится. Становится только хуже. Гораздо хуже, чем Сириус мог себе представить. В какой-то момент он уже не уверен, что жив, думает, что умер и застрял в какой-то вариации ада, где ему придется терпеть эту боль до скончания времен. Но, к сожалению, он все еще жив. И чувствует каждую секунду. Он знает, что это станет его концом. Он никогда не выйдет из этого подвала. Он никогда не увидит своих друзей, никогда не прикоснется к Ремусу. В коротких перерывах между пытками он проигрывает в голове их последний разговор — с настоящим Ремусом, а не притворщиком возле Дырявого Котла — и спрашивает себя: что бы он сказал ему, если бы знал, что это последний раз, когда они видятся. Сириус всегда думал, что обладает бешеным желанием жить — по-другому быть не могло, если ты был окружен безумством дома Блэков. Сейчас ничего не осталось. Он хочет, чтобы все кончилось. Он сказал, что умер бы за своих друзей, и он имел в виду именно это. Просто не рассчитывал, что это произойдет так скоро. И не рассчитывал, что один из вышеупомянутых друзей станет причиной. В какой-то момент пытки прекращаются, но Сириус едва замечает. Он уже давно не мог ни говорить, ни двигаться. Он не слышит ничего, кроме стука крови в ушах и высокого звона. В какой-то момент он отключается.

***

Со смесью облегчения и разочарования Сириус понимает, что он все еще жив. Все еще лежит на спине. Все еще пленник Фенрира Сивого. На краю сознания проскакивает мысль, что все болит, но боль, по сравнению с Круциатусом, такая крошечная, что почти неощутима. Каждые пару секунд все тело содрогается в конвульсиях, заставляя его извиваться на полу. Сириус действительно не может сказать, сколько прошло времени. Несколько часов? Дней? Недель? В помещение через тесное окно почти не проникает свет, да и не то чтобы Сириус сейчас много чего способен увидеть. Ему кажется, что в глаза насыпали песка. Сириус находится в сознании, но как бы и нет, не думает ни о чем конкретном, а потом дверь со скрипом открывается. Он думал, что уже не способен ничего испытывать. Но внутренности сжимаются в таком первобытном страхе, что Сириус едва понимает, что происходит. Сивый вернулся. Конечно, вернулся. — С добрым утром, — тянет он. — И как мы себя чувствуем? Сириусу хотелось бы сказать что-то остроумное или саркастичное, может, даже плюнуть в него. Но он так парализован от ужаса, что даже не может повернуть голову в сторону двери. — К тебе посетитель, — довольно заявляет Сивый и смеется. — Наш общий друг хотел бы пообщаться с тобой. И кто я такой, чтобы лишить кого-то возможности заглянуть в лицо врагу за секунды до того, как он умрет, а? Общий друг. Сириус стискивает челюсти так сильно, что слышит, как что-то хрустит. Все мужество и сила уходят на то, чтобы заглянуть за Сивого и выцепить взглядом маленький силуэт позади него. — Здравствуй, Питер, — хрипит Сириус.

***

— Кто такой, мать его, Питер? Сириус не понимает ничего настолько, что ему нужно время, чтобы все осознать. Так много времени, что Сивый уходит, закрывая за собой дверь. Это не голос Питера. Это вообще не мужской голос. Когда Сириус поднимает взгляд, он сталкивается с парой желтых глаз, смотрящих на него с жгучей ненавистью. Сириусу знакомы эти глаза. — Это, блять, шутка какая-то, — шокированно выдыхает Сириус. Кендра подходит ближе, наклоняясь над ним, морщины на ее лице в темноте кажутся еще глубже, привычный пучок на голове собран неаккуратно, пряди тут и там выпадают. Она щерится. — О, Маугли, я смертельно серьезна, — говорит она. — Ты правда ничего не понял? Я рада, что смогу все объяснить, пока не стало слишком поздно. Было бы жалко, если бы ты так и не понял причину. Сириус пялится на нее, вспоминая каждое их взаимодействие. Ничего, вообще ничего, она всегда была добра к нему. Работала с ним, варила кофе, помогала с пациентами, таскала шоколадки. Она была первым членом стаи, с которым он познакомился после Ремуса. — Какие у тебя могут быть причины? — Сириус хочет, чтобы его голос звучал обвиняюще, а не жалко. — Предавать свою стаю. Шпионить за ними. На лице Кендры появляется ярость, она угрожающе скалится. — Ты не оставил мне другого выбора, — выплевывает она. — Думаешь, это было забавно? Променять мою семью вот так? — Как я связан с тем, что ты стала предательницей? — удивленно спрашивает Сириус. Она качает головой, оглядывая его с неприкрытым отвращением. — В этом-то и проблема, разве ты не понимаешь? — говорит она. — Сириус Блэк, могущественный целитель. Такой способный, такой добрый, — издевательски продолжает Кендра. — Помогаешь нам, слабым животным, выжить. Но не всем, да? Сириус сглатывает ком в горле и не может выдавить из себя ни слова. — Видишь ли, я думала, что это так здорово, что нам будет помогать волшебник. Но я не знала, что ты окажешься таким беспечным и глупым. Магия — не все, есть причина, по который люди годами учатся целительству до того, как их подпускают к пациентам. — Кендра горько фыркает от смеха. — Ты хоть помнишь всех тех, кого ты убил? — Каждого, — отвечает Сириус, чувствуя внутри холод и пустоту. Она цокает. — Тогда ты, наверное, помнишь моего отца. — Губы растягивает улыбка, полная боли. — Знаешь, тот, который истек кровью, как зарезанная свинья, от обычного пореза. Пореза, который мог зашить любой из нас. И Сириус помнит. О, он помнит. Его самая первая смена, ночь, когда он должен был встретиться с Ремусом и обсудить, что они будут делать дальше, а вместо этого застал переполох в госпитале. Седой мужчина, его первая смерть. Та, за которую Сириус был ответственен. Ему снилось его бледное, потное лицо почти каждую ночь. Сириусу так и не хватило смелости узнать, кем он был. Может, если бы он узнал, все было бы по-другому. — Его звали Конрад Монтгомери, — дрожащим голосом говорит Кендра. — И он умер из-за тебя. Сириус прикрывает глаза, признавая поражение, по щекам текут горячие слезы. — Мне жаль, — шепчет он. — Слишком поздно, — отвечает Кендра. Он чувствует дуновение воздуха, она уходит, дверь снова скрипит. Напоследок она оглядывается через плечо. — Око за око, Маугли. Так устроен наш мир. И ее нет. Как и надежды Сириуса.

***

Сириус думал, что нет ничего хуже Круциатуса. Он ошибался. Физическая боль — ничто по сравнению с агонией, которая раздирает его изнутри. Вина давит его на части, сожаление сотрясает, беспомощность заставляет выть. Всего этого можно было бы избежать, если бы он не был настолько уверен в себе, имел чуть побольше опыта и не был бы таким невероятно глупым. Он не должен был ввязываться в это, надо было сказать Ремусу «нет» в ту же секунду, как он предложил ему присоединиться. Сириус знал, что эта работа ему не по плечу. Кого он пытался обмануть? Кого пытался впечатлить? Как он мог так заблуждаться? Вот три вещи, которые его, однако, успокаивают. Первое. Это не Питер. Сириус был так уверен в том, что это он. Он часто пропадал, никогда не рассказывал, куда уходит. Даже Джеймс настороженно относился к нему. Его родители были сторонниками Воландеморта, Сириус знал это с самого начала. Питер всегда был странным, третьим колесом. Всегда меньше, всегда почти с ними, но не совсем. Сириус боялся, что однажды ему надоест такой расклад, и это казалось логичным выводом. Но нет, это был не Питер. Не добрый, верный, честный Питер. По крайней мере Сириусу не придется умирать с осознанием, что его лучший друг предал его. Второе. Он никогда не выберется отсюда живым, а значит, больше не причинит никому боли. Никто больше не умрет из-за него. Стае точно будет лучше без него. Третье. Ремус был в безопасности. Сивый не собирался убивать его, а Сириус ни за что не выдаст Ремуса. Сириус умрет, и может, всего лишь может быть, этого будет достаточно, чтобы Ремус никогда не присоединился к Сивому. Не то чтобы он стал, но, может, он точно будет держаться от него подальше. Может, даже сбежит из страны. Сириус знает, что Ремус никогда не уйдет от войны, стаи, отца, но вероятность того, что Ремус сбежит и будет в безопасности где-то там, далеко, заставляла его почему-то относиться ко всему спокойнее. Но, как это, видимо, всегда бывает, Сириусу стоило подумать получше. Серьезно, каждый раз, когда в нем зарождается надежда, что-то происходит, и эта надежда превращается в ничто. И этот раз — самый ужасный. Потому что дверь снова открывается, гораздо резче, и Сивый заходит, таща кого-то за собой. — Слушай, мальчик, а ты пользуешься спросом, — ворчит он, заталкивая человека внутрь. — Смотри, как замечательно! Твой парень сам сюда пришел. Кровь в жилах Сириуса стынет, и он сталкивается взглядом с оранжевыми глазами Ремуса, сидящего на полу на коленях. Этого не может быть. Нет. Нет, блять, нет. — Нет… — шепчет Сириус, и легкие сводит от рвущегося наружу всхлипа. — Нет! — Да! — восклицает Сивый и смеется. — Какой хороший день. — Он потирает ладони и широко улыбается. — Спасибо, малец. Ты ничего не сделал, но твоего существования уже достаточно. Я рад, что доверил Кендре это дело. — Ремус, — выдыхает Сириус, пытаясь сесть. Руки не выдерживают, и Сириус падает, больно ударяясь спиной. Он пытается сделать вдох, голова идет кругом. Мир разваливается на части в десятый раз за день. Он думал, что хуже уже быть не может. И снова ошибся. Несмотря ни на что, руки Ремуса на его лице похожи на облегчение, на воду после засухи, на возвращение домой. Сириус не видит его лица, перед глазами плывет от слез и отчаяния, но это точно он. — И потому что я очень добрый, — продолжает Сивый, не замечая того, что творится с Сириусом, — я оставлю вас наедине. — Он зло усмехается. — У вас есть полчаса до восхода луны, чтобы поболтать. О, значит, это тот же день. А Сириус был готов поклясться, что прошло гораздо больше. Сивый уходит и перед тем, как закрыть дверь, он оборачивается и улыбается. — Это моя маленькая месть, мальчики. Что может быть лучше, чем убить кого-то? Позволить ему умереть от рук любимого! Восхитительно. Сириус хватает ртом воздух, а руки Ремуса на его щеках замирают, словно его оглушили. — Веселой вам ночки! — объявляет Сивый. — Сын, увидимся утром. Сириус даже не смотрит на него, его застеленный слезами взгляд направлен только на Ремуса. Они оба знают, о ком говорил Сивый.

***

— О боже, — шепчет Ремус. — Что произошло? Сириусу кажется, что то, как теплые руки проходятся по его щекам, вызывает в нем приступ ностальгии. Он вспоминает ту ночь в Лондоне, когда они только познакомились, каким сосредоточенным было лицо Ремуса, пока он зашивал его ногу, и как нежно он обрабатывал его рану после. Думать об этом больно. — Я в порядке, — бормочет Сириус и прочищает горло. Он снова пытается сесть, и Ремус помогает ему, сильные руки осторожно прислоняют его к влажной каменной стене. — Ремус, почему ты здесь? Выражение его лица почти не видно в темноте. Ну, с этим ничего нового, да? Почему они всегда оказываются в таких ситуациях — где Сириус потерян и смущен, не может увидеть полную картину? Эта ирония не проходит мимо Сириуса. Все это время он был в темноте, и это не имеет отношения к зрению. Есть столько всего, о чем он даже не догадывался. — Мы вернулись, а тебя не было, — тихо говорит Ремус. — Я пообщался с Рафаэлем, и он рассказал мне, что ты ушел к нам. Так что я вернулся, чтобы найти тебя. Его голос надрывается, и сердце Сириуса сжимается, когда он слышит, как Ремус делает пару вдохов, чтобы вернуть самообладание. Он даже не хочет думать о том, что чувствовал Ремус, особенно тогда, когда понял, что Сириуса нигде не было. — Я знал, что ты был там, — продолжает он. — Я учуял твой запах и шел по этому следу, пока он не исчез. Понял, что ты аппарировал, или что они забрали тебя… — Прости, — шепчет Сириус. — Ремус, мне так жаль… Это все моя вина. Ремус подползает ближе и обвивает Сириуса руками. Сириус расслабляется в объятиях, упираясь лбом в плечо Ремуса. Он такой теплый и живой, что Сириус чувствует, как в уголках глаз снова собираются слезы. Он в отчаянии, невероятно напуган и безмерно расстроен тем, что Ремуса все равно поймали. Но какая-то эгоистичная часть него слабо радуется, что ему выпал шанс поговорить с Ремусом в последний раз, прикоснуться к нему, увидеть его глаза. Это неправильно, но Сириус не может удержаться. — Я отправился к тебе домой и поговорил с Джеймсом и Питером, но тебя там тоже не было, а они не видели тебя с самого утра. Они очень переживали. — Он вздыхает. — Я понял, что что-то случилось и… ну, я шел по амулету. У меня ушло какое-то время, чтобы найти это место. Чертов амулет. Сириус прикрывает глаза и стискивает зубы в бесполезной ярости. Ебаное проклятие. Вот бы они никогда их не использовали. Сириус должен был догадаться, что это окно для слабости, трещина в тщательно выстроенной броне стаи. Как он мог быть таким глупым? Как Ремус мог быть таким глупым? Отправился за Сириусом, зная, что его, наверное, похитили Пожиратели, зная, что за ним охотится Сивый, не позвав никого на помощь… Может, если бы он был не один, Сивый бы не поймал его так легко. О чем он думал, когда несся в ловушку сломя голову? Сириусу хочется накричать на него, отчитать, дать выход своей печали и раздражению. Но а что от этого? Ничего. Все уже случилось. Сириус лишь надеется, что Ремусу удастся выбраться с наступлением утра. Может, еще не все потеряно. — Почему ты никогда не рассказывал мне о том, что ты волшебник? — вдруг спрашивает Сириус. Это беспокоило его больше всего. Объективно, сейчас это наименее важная информация среди всего, что было, среди всей лжи и избегаемых тем. Но по какой-то причине Сириусу кажется это важным. — Ты не спрашивал, — бормочет Ремус, а потом вздыхает. — Прости. Я… вся моя жизнь была построена вокруг того, чтобы сохранить это в тайне. Мне пришлось пообещать Альфе, что я ни за что не расскажу тебе. Это было его условием, чтобы он согласился на то, что ты будешь нам помогать. — Ты имел в виду своего отца, — устало исправляет его Сириус. Ремус на секунду замолкает. — Да, — признается он. — Сивый рассказал. — Он рассказал мне все, — мрачно говорит Сириус. — Мне правда жаль, — с искренним сожалением повторяет Ремус. — Все так запутано… Не стоило мне втягивать тебя в это. Я должен был догадаться, что все кончится плохо. Сириус полностью с ним согласен, но по совершенно иным причинам. Снова появляется чувство вины, которое отошло на второй план с появлением Ремуса, но теперь Сириус намеренно отпихивает его в сторону. У него осталось несколько минут, он не проведет их, купаясь в жалости к себе, он насладится временем, которое осталось у него с Ремусом. — Не смей жалеть об этом, — говорит Сириус, поднимая ослабшие дрожащие руки, чтобы ухватить Ремуса за талию и впиться окоченевшими пальцами в плотную ткань его толстовки. — Ты понял меня, любовь моя? Ни сейчас, ни завтра. Ты ни в чем не виноват. Ремус стискивает его, и Сириус морщится, уткнувшись ему в плечо, от того, как сильно болит грудь. А потом Ремус отстраняется, чтобы заглянуть Сириусу в лицо. — Мне нужно, чтобы ты сейчас внимательно выслушал меня, Сириус, — спокойно говорит он. — Схватишь мою голову вот так… Смотри, вот. А потом резко дернешь, ладно? Одним быстрым движением. Это легче, чем кажется, ты справишься. Сириусу нужно несколько мгновений, чтобы понять, о чем говорит Ремус. Он в ужасе смотрит на него, одергивая руки прочь. — С ума сошел? — взвизгивает Сириус. — Ни за что! Взгляд Ремуса тяжелый и решительный, неестественно мерцает в темноте. — Сириус, через десять минут меня здесь не будет, тут останется только голодный оборотень, ты разве не понимаешь? Он не узнает тебя. Ему будет плевать, что я… Что я знаю тебя. — Я понимаю, — медленно говорит Сириус. — И ты предлагаешь решить все вот так? Предлагаешь мне убить тебя до того, как ты убьешь меня? Ремус, я покойник. Я не выберусь отсюда живым, но ты можешь. Ремус свешивает голову и его плечи начинают дрожать. С отстраненным удивлением Сириус протягивает к нему руки, обхватывая ладонями лицо, и чувствует влагу под кончиками пальцев. Ремус плачет. Ремус никогда не плачет. Никогда. — Если ты думаешь, — слабо выдавливает он, — что я смогу жить после… после такого… Сириус, я не смогу. Я не смогу! — Сможешь и будешь, — говорит Сириус. Он до странного спокоен. Словно срыв Ремуса позволил ему привести собственные мысли в порядок. — Я хочу, чтобы ты жил. Это не твоя вина, и я тебя не виню. Ремус качает головой, проводя руками по волосам несколько раз. — Я не буду… Я… — Он рыдает. — Я лучше умру сейчас, Сириус, пожалуйста… — Ремус. — Сириус цепляет его пальцем за подбородок и поднимает голову, заставляя поднять взгляд. Сириус видит лишь очертания его лица, но его глаза, полные слез, сейчас кажутся еще ярче. — Я люблю тебя. Тебе придется это сделать. Тебе придется приложить все усилия, чтобы выбраться отсюда завтра, а потом ты будешь жить, ясно? Ты, блять, будешь стараться изо всех сил, чтобы жить. Пожалуйста, сделай это ради меня. Сириус чувствует, как Ремус напрягается от его слов, но не испытывает никаких эмоций кроме облегчения. Вот он и сказал. Наконец. Конечно, он рассчитывал, что это случится при других обстоятельствах. Но, Мерлин правый, он в восторге, что ему вообще выпал шанс рассказать об этом Ремусу. Даже если это станет последним, что он сделает. Даже если Ремусу неприятно, Сириус слишком многое пережил, чтобы сожалеть об этом. К его удивлению, Ремус бросается вперед, чуть ли не впечатывая Сириуса в стену. Теплые обкусанные губы отчаянно прижимаются к его, и Сириус чувствует, как его слезы смешиваются со слезами Ремуса. Они целуются отчаянно, жестко, и Сириус рад, что у него есть это. Есть их последний поцелуй. — О, щеночек, — шепчет Ремус, прижимаясь к нему лбом. — Я люблю тебя больше всего на свете. Сильнее, чем ты можешь себе представить. Из легких Сириуса разом исчезает весь воздух, и он переворачивается на бок, кашляя и хрипя. Все это время Ремус осторожно придерживает его за плечи. — Извини, повтори, пожалуйста. Ремус вздыхает и приглаживает волосы Сириуса, неловко заправляя их за уши. — Я люблю тебя, — снова говорит он. — Как я могу не любить тебя? Сириус не знает, что на это сказать. А это что вообще значит — как я могу не любить тебя? Это просто смешно. Они узники, луна взойдет в любой момент, Сириус буквально ходячий мертвец (ладно, образно, он не думает, что сможет хотя бы встать), а то, выберется ли отсюда Ремус живым, сомнительно в лучшем случае. И Сириус все равно счастлив. В эту крошечную секунду, когда пальцы Ремуса все еще гладят его по волосам, а его взгляд такой яркий и полный печали, Сириус — самый счастливый человек в мире. Вот, что любовь делает с людьми? Все становятся такими, мать его, одержимыми и безрассудными? Или это только Сириус сходит с ума? — Знаешь, — шепчет Сириус. — Я уже давно хотел сказать тебе. Но откладывал. Думал, у нас есть все время мира, чтобы со всем разобраться. Целая жизнь… Ремус горько усмехается. — А я всегда знал, что наши дни сочтены, — говорит он. — Прости меня. — Сириус морщится. Вина уродливо шкребется в голове. — Это я во всем виноват. Я все разрушил. — Ты? — фыркая, спрашивает Ремус. — Нет, Сириус, это я. Я разрушил тебя. Я знал, что рано или поздно произойдет что-то подобное, и не сделал ничего, чтобы это предотвратить. Еще тогда, когда я впервые увидел тебя, тогда в июле, я знал, что пожалею. Сириус медленно выдыхает, чувствуя, как отчаяние огнем расползается внутри него. Он ведь помнит, как Ремус говорил что-то такое в ту ночь. Что бы Сириус ни отдал, чтобы только у них с Ремусом было чуть больше времени. — Судьба та еще сука, — ворчит Сириус. — Я должен был умереть в ту ночь, но ты спас меня. Я должен был догадаться, что просто отсрочил неизбежное. Пожалуйста. — Он цепляется рукой за локоть Ремуса. — Пожалуйста, не думай, что ты виноват. Если уж на то пошло, то ты подарил мне больше времени, чем было суждено. Ремус открывает рот, чтобы что-то сказать, — может, чтобы возразить, или снова извиниться, или сказать Сириусу, что он опять драматизирует, как это частенько бывает, — но с губ срывается лишь тихое ворчание. Он слегка покачивается и хватается рукой за стену. Сириус смотрит на решетчатое окно, слабо мерцающее в самом дальнем углу. Время вышло, он знает. Он пытается докоснуться до Ремуса, в последний раз, но Ремус отшатывается. За секунду отползает в противоположный угол камеры, пытаясь слиться со стеной. — Сириус, — говорит он между стонами, и сердце Сириуса разбивается от мысли о том, как же Ремусу сейчас, наверное, больно. — Мне… так жаль… Он вскрикивает и его спина неестественно выгибается. Сириус слышит громкий треск и как перестраиваются кости и рвется ткань. Он машинально касается груди рукой, руны снова просыпаются после затишья, связанного с появлением Ремуса. Опасно, кричат они. Опасно! — Я люблю тебя, — говорит Сириус сквозь слезы, несмотря ни на что. В камере слишком темно, чтобы разглядеть процесс превращения, Сириус видит лишь общие очертания и звуки чистейшей агонии. Сириус невесело думает о том, что, наверное, еще ни один человек, увидевший превращение оборотня, не дожил до того, чтобы рассказать об этом. Смертельный секрет. Это не похоже на анимагическую трансформацию — быструю, плавную, безболезненную, как раствориться из одного в другое. Это жестоко и пробирает до костей — очень ощутимая вещь. И долгая. В какой-то момент крики Ремуса сменяются на волчьи завывания, на звуки, не животные, но и не совсем человеческие. На это почти невыносимо смотреть, как Ремус справляется с этим каждый месяц? Да еще и с пяти лет. Ебаный Сивый… Энергия в комнате меняется резко, и Сириус чувствует это нутром. Это не как если бы изменилась температура, и не как если бы увеличилась концентрация магии, нет. Это как удар пульса, от которого дыбом встают все волоски на теле. Руны начинают пульсировать в такт учащенному сердцебиению Сириуса. Вот оно. Из темного угла на Сириуса неотрывно смотрит пара ярко-оранжевых глаз. Все инстинкты говорят ему бежать. Бежать со всех ног. Но бежать некуда, они в ловушке. Хотя не то чтобы Сириус смог далеко убежать, даже если бы был в своей лучшей форме, что уж говорить о его состоянии после нескольких заходов Круциатуса. Так что он остается на месте, старается не двигаться. Шанса, конечно, что ему удастся заставить оборотня думать, что он мертв, нет. Долгое, до ужаса долгое время ничего не происходит. Они просто оцепенело смотрят друг на друга, оценивают. Сириус думал, что он умрет за считанные секунды. Может ли это значить, что… Сириус сглатывает, смотря неморгающим взглядом в оранжевые глаза волка, которые так похожи на глаза Ремуса. Руны нагреваются, будто кто-то вылил их на кожу Сириуса раскаленным железом. — Р-ремус? И волк срывается в его сторону.

***

Честно говоря, Сириус не ожидал, что смерть будет такой… безболезненной. Разумеется, если на тебя нападает разъяренный оборотень, то тебе будет больно, да? Быть разорванным на части звучит не очень приятно. Но боли нет. Сириус слегка ошеломлен, почти удивлен. Он просто чувствует, как мир сжимается, расплывается по краям и теряет цвет. Совсем не похоже на темноту, о которой он думал. А потом, почему-то, остальные чувства становятся сильнее. Он лучше слышит — влажное, глубокое дыхание, текущую где-то воду, завывания вдалеке, ветер. И запахи становятся четче — грязь, плесень, кровь, пот, волк. Смерть во многом похожа на Бродягу. Мозг Сириуса слегка коротит, когда он пытается разобрать в том, что происходит, а потом он понимает. Он не умер. Он просто превратился в Бродягу, сам по себе. Все эти наблюдения, должно быть, заняли не больше нескольких секунд, потому что волк резко останавливается перед ним и возмущенно ведет головой. Он рычит и принюхивается, подходя ближе. Сириус уверен, что сейчас на него нападут, волк просто удивлен перемене в меню — вкусная собака вместо вкусного человека. Но Бродяга настроен менее пессимистично. Он тоже нюхает воздух, и пахнет знакомо. Пахнет Ремусом. Какой-то его частью, по крайней мере. Пахнет вожаком. Бродяга слабо скулит и падает на пол, чуть ли не подползая к самым лапам волка. Волк рычит и обнажает зубы, но не нападает. Он наклоняется, обнюхивает Бродягу. А потом происходит чудо. Потому что волк громко фыркает и расслабляется, тыкаясь носом в морду Бродяги. Сириус не в том состоянии, чтобы задумываться об этом — очень тяжело думать о чем-то сложном, когда он в теле Бродяги. Но он с уверенностью может сказать, что сегодня никто не умрет. Волк не увидел угрозы в Бродяге и не собирается его есть. Вместо этого он облизывает ему уши и уходит в другой конец комнаты, потеряв к нему всякий интерес. Бродяга ложится на пол, чувствуя боль и усталость Сириуса, и следит за тем, как волк нервно бродит из угла в угол. Он кружит, шкребется в углы и закрытую дверь, становясь с каждой минутой все взволнованнее. Их ждет долгая ночь… Волк очень хочет выбраться из камеры и, честно говоря, Сириус полностью с ним согласен. Ему тоже надоело быть заложником. Но волк, наверное, привык к чему-то подобному, раз все полнолуния он проводил взаперти. Когда Ремус в последний раз проводил ночь на открытом воздухе? Проводил ли вообще? Сириусу невероятно грустно, и когда волк раздраженно начинает грызть свою же ногу, Бродяга скулит, внимательно следя за ним. Если бы не часы пыток, Сириус бы попытался сделать что-нибудь, чтобы отвлечь его. Может, было бы лучше, если бы с волком кто-то был? Может, тогда бы Ремус не просыпался с этими ужасными травмами? Шум снова привлекает внимание волка, потому что он перестает мучать себя и подходит к Бродяге. Он снова фыркает и тычется мордой ему в живот, явно заставляя встать. Но единственное, что может сделать Бродяга, после нескольких толчков и низких рыков, это чуть отползти в сторону. Каждое движение причиняет боль даже в собачьей форме. После этого волк еще несколько раз обходит Бродягу, обнюхивая его и тыкаясь носом, а потом просто ложится возле него. Бродяга фыркает и закрывает глаза; тепло, исходящее от волка, облегчает боль и волнение. Они так и лежат, прижавшись друг к другу, до конца ночи. Сириус то засыпает, то просыпается от громкого воя по ту сторону или от того, как волк иногда облизывает его, словно чтобы убедиться, что он еще жив. В какой-то момент Сириус все же окончательно уснул, потому что в следующий раз он просыпается от того, что кто-то тихо плачет и обнимает его. Открыв глаза, он замечает знакомую темноту, но уже утро, потому что волка нет, а есть трясущийся и плачущий Ремус, который уткнулся ему в шею. Вид плачущего Ремуса настолько шокирует, что Сириус тут же трансформируется обратно и стонет от того, что ударяется грудью о жесткий деревянный пол. — Ремус? — Поверить не могу, — выдавливает он, слегка отстраняясь от Сириуса, чтобы помочь ему перевернуться на спину. — Ты жив… Сириус морщится. Это утверждение, хоть и технически правильное, слишком оптимистично. Опустив тот факт, что если он пережил трансформацию Ремуса, это еще не значит, что он доживет до следующего дня, он все равно скорее чувствует себя мертвым, а не живым. Горло чертовски саднит, словно он всю ночь жевал песок, грудь болит так сильно, что он не может вздохнуть, а голову вообще как будто оторвали и пришили обратно не той стороной, и время от времени тело все еще сводит конвульсиями. — Похоже на то, — хрипит Сириус и прочищает горло. Он смотрит на опухшее и исполосованное дорожками слез лицо Ремуса и поднимает руку, чтобы смахнуть слезы, но бросает эту затею на полпути. Тогда Ремус берет его руку и подносит ее к своему лицу, касаясь губами линии пульса и прикрывая глаза. — Думаю, волку нравится Бродяга. Ремус смеется, но его брови сведены к переносице. — Как ты догадался трансформироваться? — Это не я, — со вздохом признается Сириус. — Думаю, это руны. Они весь день себя странно вели, и стало совсем невыносимо, когда… ну, ты понял. — Руны? — удивленно спрашивает Ремус, опуская взгляд на грудь Сириуса. — Они так могут? — Откуда мне знать? — Сириус снова вздыхает и пожимает плечами. — Какие-то из них для защиты, дерьмо похлеще амулетов. Я думал они будут, ну, не знаю, время от времени пулять Протего, но на деле это не совсем… Он резко замолкает и замирает. Снаружи что-то происходит. Голоса, крики, заклятия. Они с Ремусом смотрят друга на друга, потом снова на дверь, прислушиваясь. Над ними звучит громкий взрыв, стены дрожат, с потолка сыпется пыль и куски камней. — Какого х… — Дефодио! — раздается из-за двери и металл сдается от силы заклинания, буквально растекаясь в стороны. — Отличная работа, Джеймс, — раздраженно говорит другой голос. — Теперь тут дыра размером с мой кулак. И как нам это поможет? Сириус смотрит на дверь с опасной смесью надежды, облегчения и удивления. Ремус крепко сжимает его руку, подбадривающе, и Сирус задерживает дыхание. Это… — Алохомора не сработала! — спорит с той стороны Джеймс. — Ой, Сохатый, отвали, — ворчит Питер. Раздается какая-то возня, а потом, минуту спустя дверь осторожно открывается, словно ее и не запирали. — Видишь, всего-то небольшой набор рун и заклинание… Джеймс врывается внутрь, и Сириус почти что не верит своим глазам. Он оглядывает камеру, а потом, заметив в углу Сириуса и Ремуса, широко улыбается. — Джентльмены! — заявляет он. — Приказываю вам проследовать за нами в безопасное место! Сириус усмехается. — Джейми, ты что, репетировал? Джеймс пожимает плечами и подходит, чтобы помочь Сириусу встать. — Нужно было как-то убить время. — Он улыбается Ремусу. — Эй, дружище, как дела? Ремус удивленно смотрит на него. — Эм… Отлично, сам как? — Пожалуйста, давайте быстрее, — кричит Питер, заглядывая внутрь. — Потом поболтаем, ладно? Объединив усилия, Ремусу и Джеймсу удается поставить Сириуса на ноги. Все вертится, и Сириус обмякает, прижавшись к плечу Ремуса. Ноги не слушаются, его тошнит. Все звуки уходят на второй план, словно раздаются из-под толщи воды. — Сириус? — О нет… — Сириус, ты в порядке? — Кажется, он теряет сознание… И все снова погружается в темноту.